Солнце всё выше поднималось по небосклону. Стало жарко. От вкусной еды потянуло в сон. Ребята забрались под прибрежный куст, задремали.

Кудеяр проснулся от невыносимой щекотки, ему почудилось, будто в нос забрался жучок. Он громко чихнул, отчего Олекса и Олька весело рассмеялись. Оказалось, это Олька засунула в его нос травинку.

— Крепко же ты спишь, еле тебя разбудили.

— Пошли купаться, — предложил Олекса.

— Идите купайтесь, а я здесь посижу.

Мальчишки побежали к реке, по дороге сбрасывая с себя одежду. От прикосновения воды стало так славно, что мурашки побежали по коже.

Кудеяр ещё в Крыму научился хорошо плавать, сильно взмахивая руками, он устремился к противоположному берегу.

— Эй, берегись, там глыбко! — закричал вслед Олекса.

Тот не слушал его. Миновав глубину, поплыл к зарослям кувшинок. Дивный, похожий на многолучевую звезду белый цветок лежал на воде перед самым его носом и слегка покачивался на волнах. Мальчик ухватился за него и дёрнул, однако толстый зелёный цветонос оказался прочным.

— Не тронь, не тронь, — кричал с противоположного берега Олекса, — это русалочий цвет!

Кудеяр ещё раз потянул цветок кувшинки на себя и опять безуспешно. Рассердившись, он изо всех сил рванул его и вытащил вместе с рубчатым жёлтым корневищем и плоскими круглыми листьями. В таком виде он и извлёк добычу на берег. Ребята с опаской рассматривали её.

— Говорил я тебе: это русалочий цвет. Глянь, корень-то будто чешуйчатый, на хвост русалки похожий.

— А какая она — русалка?

— Русалки живут в воде, — Олекса глянул на Ольку, — лицом и грудью похожи на жёнок, только волосы у них длинные-предлинные. Вылезут русалки на берег и расчёсывают их. А вот вместо ног у них рыбий хвост, чешуёй покрытый.

— Чего же их боятся?

— У-у-у… русалки такие коварные! Как завидят прохожего, спрячутся в кустах, а потом нежданно-негаданно нападают и щекочут. Тот дико хохочет, а потом умирает.

— Ну а ежели я не боюсь щекотки?

Олекса растерялся, не зная что сказать.

— Тогда, — вместо него со смехом ответила Олька, — тебе никакая русалка не страшна, разве что та, которая догадается засунуть палец в твой нос… Никакой это не русалочий цвет, а одолень-трава. Если хочешь, чтобы с тобой ничего плохого не случилось в дальней дороге, высуши кусок корня одолень-травы, зашей в ладонку[24]и повесь на шею. Да ещё особые слова не забудь сказать.

— Какие?

Девочка повернулась в сторону восхода солнца и тонким взволнованным голосом заговорила:

— Еду я из поля в поле, в зелёные луга, в дальние места, по утренним и вечерним зорям; умываюсь медвяною росою, утираюсь солнцем, облакаюсь облаками, опоясываюсь чистыми звёздами. Еду я во чистом поле, а во чистом поле растёт одолень-трава… Не я тебя поливал, не я тебя породил; породила тебя мать сыра-земля, поливали тебя девки-самокрутки. Одолень-трава! Одолей ты злых людей: лихо бы на нас не думали, скверного не мыслили. Отгони ты чародея, ябедника. Одолень-трава! Одолей мне горы высокие, долы низкие, озёра синие, берега крутые, леса тёмные, пеньки и колодцы. Иду я с тобою, одолень-трава, к окиян-морю, к реке Иордану, а в окиян-море, в реке Иордане лежит бел-горюч камень Алатырь. Как он крепко лежит передо мною, так бы у злых людей язык не поворотился, руки не подымались, а лежать бы им крепко, как лежит бел-горюч камень Алатырь. Спрячу я тебя, ододень-траву, у ретивого сердца во всём пути и во всей дороженьке.

Кудеяр как зачарованный слушал простые, идущие от самого сердца слова заговора. Ветер шевелил высветленные солнцем волосы Ольки, трепал простенькое платьице, из-под которого виднелись худенькие ноги, покрытые цыпками. В этот миг хорошо знакомая Олька показалась вдруг какой-то особенной, необычной. Кудеяр оторвал цветок одолень-травы и молча протянул его девочке. Та смутилась и, приняв цветок, вплела его в свои светлые волосы.

— В нашем селе, — нарушил молчание Олекса, — пастухи с корнем одолень-травы в руках обходят стадо, чтобы отогнать прочь нечистую силу и уберечь скот от пропажи.

При упоминании о селе Олька заторопилась.

— Ой, да мне пора домой!

— Подожди, меня, вместе пойдём, — натягивая рубаху, попросил Олекса и, обращаясь к Кудеяру предложил: — Хочешь с нами в ночное?

— Хочу.

— Тогда приходи вечером к околице.

Проводив друзей, Кудеяр направился в скит. Отца Андриана он застал за ремонтом кельи. При жившем до них немощном старце она пришла в упадок. Сквозь прогнившие щели дул ветер, отчего минувшей зимой в келье было студёно, С установлением тепла Андриан проконопатил щели, обновил окно, а ныне занялся дверью.

— Давненько тебя поджидаю- обратился он к Кудеяру. — Где был, что делал?

— В речке купались, рыбу ловили.

Андриан внимательно посмотрел на отрока. В этом году Кудеяр сильно вытянулся, плечи его округлились, налились силой. Лицо чистое, золотистое от загара. Глаза большие, серые, смотрят на мир внимательно и спокойно. Брови тёмные, чётко очерченные, широкие. Нос прямой, удлинённый. Губы по-детски припухшие.

«Добрый отрок растёт, ныне тринадцатый год уж пошёл», — любуясь подростком, подумал Андриан.

— Можно мне с ребятами пойти в ночное?

— В ночное?

Это слово напомнило Андриану далёкие годы детства, когда он босоногим мальчишкой отправлялся вместе с друзьями за околицу села Морозова. О ночном у него остались самые светлые, самые добрые воспоминания.

— Хорошо, только, чур, не шалить.

Едва солнце повернуло к закату, Кудеяр уже был на околице Веденеева. Первым пришёл его друг Олекса, ведя в поводу тощую клячу. Потом явился со своей лошадью Гераська- длинный нескладный отрок со впалой грудью. Низкорослый крепыш Аниска привёл двух справных лошадей. Увидев Кудеяра, у которого коня не было, он протянул ему повод рыжей кобылы. Наконец собрались все — человек двенадцать.

— Поехали коней мыть, — баском приказал Аниска.

Кудеяр оглядел собравшихся, словно надеясь увидеть ещё кого-то. Ольки среди ребят не было, не девчоночье это дело-ночное. Он ловко забрался на Анискину кобылу, голыми пятками ударил её по бокам. Лошади, громко всхрапывая, поспешили к реке.

Для купания выбрали место с ровным песчаным дном, чтобы не намутить воду, иначе лишь лошадей нагрязнишь. Сбросив на берегу одежонку, ребята загнали лошадей в воду. Кудеяр, расположившись на широкой лошадиной спине, пригоршнями зачерпывал воду, лил её на бока, тщательно тёр шерсть. Лошади благодарно всхрапывали, шумно пили речную воду.

Выкупав лошадей, сами долго резвились в воде. Аниска с Гераськой, затеяв водяной бой, обдавали друг друга потоками брызг. Аниска оказался ловчее, он так ударял по воде загнутой кверху ладошкой, что в лицо Гераськи с силой летели водяные струи. Гераська воротил лицо, но Аниска ловко наскакивал сбоку. Тот не выдержал, нырнул в воду.

Накупавшись до мурашек, вылезли на берег и, подхватив одежду, погнали лошадей к опушке леса. С шутками-прибаутками натаскали огромную кучу сухого валежника, разожгли костёр. Стреноженные лошади сочно хрумкали травой. Было ещё совсем светло.

— Кудеяр, покажи слепого, — попросил Аниска.

Сгрудились в ожидании увидеть удивительные превращения их друга.

Кудеяр взял в руку тонкую валежину, согнулся и, закатив глаза, так что остались видными лишь белки, неуверенной походкой пошёл вокруг костра. Все весело смеялись.

— А теперь покажи старика.

Кудеяр наморщил лоб, втянул губы в рот, отчего подбородок выдался вперёд, по-стариковски согнул плечи.

Насмеявшись вволю над проделками Кудеяра, расселись вокруг костра.

— Кудеяр, расскажи про море, — попросил Гераська.

Тому уже не раз приходилось говорить ребятам о море, но интерес к его рассказам не ослабевал.

— Море огромное-преогромное — до самого края неба всё вода и вода. Плывут по нему в разные стороны суда — большие и малые. Когда ветра нет, море спокойное, а как поднимется буря — огромные волны вздымаются и с шумом обрушиваются на берег. Великая опасность таится в тех волнах для плывущих по морю судов — легко опрокидывают они их, и люди тонут в морской пучине.