Но, наверное, время, отпущенное мне на подготовку, уже истекло.

Через несколько дней, в песочнице: ты играешь, я читаю. Рядом – пожилая женщина с внучкой. Бабушке явно хочется пообщаться, и она задаёт невинный на её взгляд вопрос:

– Какая у тебя чудесная машина, – говорит она тебе. – Это тебе папа, наверное, купил?

– Мама купила, – говоришь ты.

– А я думала: папа, – не унимается словоохотливая бабушка. – А как твою маму зовут? Какое хорошее имя! А папу? Не знаешь?…

– Антоша, нам пора.

Я беру тебя за руку и торопливо увожу.

Но – слово сказано, и слово – услышано.

– Мама, а что такое "папа"?

– Папа?… Ну, как тебе объяснить… Мы с тобой живем вдвоем. А бывает, люди живут втроем: мама, ребёнок и папа. Папа – это такой дядя, который любит ребёнка, как мама. Только он дядя, а не тетя.

Я чувствую, что окончательно запуталась, чувствую, как глупы мои объяснения. И уныло добавляю:

– Папа – это муж мамы.

– А у тебя есть муж?

– Нет.

– Почему?

– Разве нам плохо вдвоём? – отвечаю я вопросом на вопрос.

– Хорошо!

На сегодня – ты удовлетворился моим ответом.

– Впрочем, если ты хочешь познакомиться со своим папой… Ну, с тем дядей, который когда-то хотел быть твоим папой…

– Зачем? – пожимаешь ты плечами.

– Действительно, зачем?…

Сидим на ковре в твоём Городе. Сегодня это – Мунт, самый древний город на земле…

Мне легко войти в твой мир, в твой Африканский лес, в дивный сказочный лес твоих фантазий, твоих загадочных песен… "Прилетела совушка на торшер… Зажигает крыльями огонёк…"

– Знаешь, мама, я всё равно её люблю, хоть она и такая маленькая. Что же: и не любить теперь? Если она маленькая?

И запел дальше:

Мне хорошо здесь с тобой. Ты принимаешь меня за жительницу этой страны, этих мест. Лишь смутно, изредка догадываясь, что я – пришелица из другого африканского леса – из леса взрослых людей. Но мне не очень-то уютно там – в моём взрослом лесу. И никто не назовёт меня в том лесу своей. И я никогда не чувствовала себя в нём – дома. Но куда денешься? Приходится ходить по его дорожкам, продираться сквозь его чащи, удивляясь и ужасаясь нраву его обитателей: не голодны, а кусаются…

Мне хорошо здесь, с тобой, в волшебном лесу твоего детства. Вот я сижу с тобой на ковре, среди дивных башен твоего Города, и помогаю тебе в одном трудном деле, с которым ты не смог справиться сам: мы ломаем барабан. Я – твоя сестра, твоя подружка. Мы весело хохочем, докопавшись наконец до гулких барабанных недр – и обнаружив там пустоту… Да жесткую оборку кожи, натянутую на круг. Огорчен ли ты, что всё оказалось так просто? Удивлен. Мне и самой удивительно. Мне тоже казалось, что внутри у него – некий механизм, который гудит и рокочет, рождая загадочное эхо. Но – пусто внутри. Вот и ответ на ещё один твой вопрос.

Но у тебя наготове другие, куда посложнее… Я чувствую, что они уже совсем близко, рядом. Я давно готовлюсь к ним. С того самого дня, который ты не можешь помнить, потому что тебе было всего двадцать пять дней. Ты не можешь помнить тяжёлого мрачного снега за окном, и стука выносимой мебели, и человека в мокром от снега пальто, даже не взглянувшего на прощанье в твою сторону… Теперь – он хочет тебя увидеть. Теперь – когда мы с тобой выкарабкались. Теперь, когда самое трудное уже позади: и бессонные ночи, и груды мокрых пелёнок, и твой тихий жалобный плач… Теперь он хочет с тобой общаться. Он говорит: "Это же мой сын! Я имею право". Господи, какая банальная история! И ничего не придумать взамен того, что есть, что было…

Африканский лес взрослой жизни. Лес, где с такой легкостью предают и уходят. Лес неразрешимых проблем. Лес вопросов, на которые так трудно ответить…

"Мальчик должен знать своего отца", – вспомнились мне слова моего старого друга, человека, познавшего и радость, и горечь отцовства. "Зачем?" – спросила я его тогда. "Чтобы рос без комплексов. Ты же его всё же не в капусте нашла… И потом: у вас не получилось – это ваше личное дело. А у них, может быть, и получится. Как знать?" Как знать?…

Если ты захочешь, ты увидишь его. А дальше – решай сам… Видишь барабан, который казался таким загадочным? Но – пусто внутри…

Так не хотелось вводить тебя раньше времени в наш африканский лес… Так хотелось отодвинуть на подальше этот день. Убрать с дороги все коряги, разогнать все тучи… Если бы это было возможно!

Я вспомнила интернатских девочек – детей, раньше времени оказавшихся во взрослом лесу… Незащищенность и маленький рост – вот всё, что в них осталось детского. Их не удивишь предательством. Они хорошо знают, что такое одиночество. А ласка и сказка – вещи для них незнакомые, из другого мира…

Тебе, в общем-то, тоже несложно оказаться во взрослом африканском лесу. Пока мы здесь, на ковре, в твоём Городе – мы недосягаемы для него. Но стоит выйти на улицу…

Ты щиплешь травку и складываешь на дорожке в сквере.

"Птичка прилетит и поклюет. А мы завтра придем и посмотрим: поклевала или нет". И тут – из-за деревьев – две прогулочные дамы. С криками набрасываются они на нас, на тебя: "Ты что же это траву рвешь, а?! Плохой ты мальчик, хулиганом растешь, да? А вы, мамаша? Стоите и смотрите? Вот у таких родителей такие дети и вырастают!…" Они источали такую злобу, кипели желчью… Что я могла сказать им? Что вокруг на газонах стога скошенной травы? И щепотка травы, сорванная тобой, не может нанести вреда зелёному буйству, которое завтра ляжет под косу? Они бы не услышали меня. Они были из другого мира, с другой планеты… Я взяла тебя за руку и увела поскорее от этого места. Мы уходили, а вслед нам неслось: "Вот такие всегда… своих защищают…"

– Мама, а что тетя говорила? – теребишь меня за руку. – Я ничего не понял.

– Тетя говорила глупости.

– Глупости? – изумляешься ты.

– Да, глупости. Взрослые тоже бывают глупыми.

Ты озадачен…

А вскоре – другой случай. Вышли на прогулку после сильного ливня, который бушевал всю ночь. Увидели в сквере деревце, поваленное ночной бурей. Ты подбежал, поднял, пытаешься укрепить его в лунке, сокрушаешься: "Это кто же его сломал? Ветер или человек? Очень мне интересно. Ты как думаешь? А оно приживется?"

И тут – дядечка с авоськами, любитель природы.

– Дерево ломаешь, хулиган? От горшка два вершка, а уже безобразничать!…

"Да за что же вы?…" Но он не дал мне договорить, он просто трясся весь от негодования. И я опять взяла тебя за руку и увела тебя поскорее и подальше. "А этот дядя чего кричал?" – "Он нас неправильно понял". – "А почему ты ему не объяснила?" – "Я пробовала. Но он глухой". – "А…" – с облегчением протянул ты.

Как защитить тебя от этой инопланетной злобы? Как уберечь от ядовитых стрел? И почему, почему они летят в тебя, в моего ребёнка, смотрящего на мир с такой доверчивой улыбкой? Почему именно тебя они избирают своей мишенью? Хотя… что за наивные вопросы я задаю? Известное дело: лучшей мишенью всегда было – светлое…

Идем по аллее. В руках у тебя – охапка пахучих зелёных веток, которые ты собрал под подстриженными тополями. Целые горы распустившихся к жизни веток лежат грудами на газонах. Ты готов был унести всё. "А если посадить на балконе, они приживутся?"

И опять – любительница природы тут как тут. И вновь – крик, брань… "Да посмотрите же: вот они лежат, на газоне! Никто не ломал!" Нет, не слышит. Прочь, прочь отсюда, да поскорее! Только бы не вступить с ней в бессмысленную перебранку… Господи, почему они так ненавидят?… И почему их так много?…