Закручинились и остальные князья. Полуразрушенный город являлся для них живым укором.

- Кого ж назначишь ты здесь князем? - спросил Давид Ростиславович, надеявшийся, что выбор Андрея падёт на него.

Андрей, не желая выдавать князьям своих планов, уклончиво ответил:

- Кого Бог соизволит!

Он понимал, что древний Киев потерял своё вековое старейшинство. Он мог посадить на киевский стол какого-нибудь незначительного князя, послушного его воле. Потерявший своё значение от междоусобиц русских князей город не был страшен теперь Андрею. Но всё-таки выбор пал на брата Глеба.

Выбор не был особенно приятен другим князьям, надеявшимся получить киевский стол. Андрею нужно было вознаградить их.

- Князья! - обратился он к своим союзникам. - Я приглашаю вас идти вместе со мною на Новгород!..

Князья, обрадованные этим предложением, охотно согласились.

- Да, уж пора проучить новгородцев: зазнались они! - сказал Олег.

Он думал, что, захватив Новгород, Андрей посадит на новгородский стол его брата, Игоря. Ту же надежду питали и другие союзные князья, владевшие малыми уделами.

- Как поступить, други, с княгиней, женой Мстислава? - спросил снова Андрей.

- Негоже будет изобидеть её! - отозвался Владимир Андреевич. - Отошлём её вместе с сыном к мужу! Мы с бабами не воюем…

- Сынишку-то попридержать бы надо: пусть заложником будет! - заметил Рюрик Ростиславич [62].

- Бог с ним, - благодушно решил Андрей, - отпустим его! Мстиславу теперь уж не подняться!

И семья бывшего киевского князя была отпущена.

Мечты Андрея сбылись. Юг был обессилен, разбит и посрамлён. Ничто не мешало северным городам усиливать своё могущество, расти и богатеть.

Андрей хорошо понимал, что он теперь самый сильный и влиятельный из князей и ему должны подчиняться остальные.

Оставаться дольше в Южной Руси ему было незачем, он торопился двинуться к Новгороду, чтобы скорее покончить с ним. Посадив Глеба на киевский стол, предоставив ему возобновлять полуразрушенный город, суздальский князь вместе с союзными ратями двинулся на север.

Андрею необходимо было зайти к себе во Владимир, чтобы пополнить свою рать, часть которой полегла под стенами Киева.

XXV

Грустными возвращались названые братья и Марина. Следы пропавшей без вести Елены не были найдены.

Какая-то тайная сила удерживала девушку открыться братьям, и они по-прежнему считали её княжим отроком. Полная неожиданностей боевая жизнь заставляла Марину забывать свой пол, она делила наравне с другими дружинниками все трудности и невзгоды похода.

Нередко, желая развлечься, приглашал её князь Андрей и заставлял играть на гуслях. Отдавшись мыслям об исчезнувшей матери, девушка выливала свою скорбь в печальных звуках инструмента, в них находила она отраду и забвение своему горю.

- Ты ещё искуснее стал играть, Максим! - заметил князь, прислушиваясь к мелодичным звукам инструмента. - Чую, что на душе твоей какое-то горе… Откройся мне, Максим!

- Родимую я потерял, княже!

- А где же она была?

- В Киеве… - тихо проговорила девушка и залилась слезами.

- Жалею я тебя, отрок! Но горю твоему помочь мне не можно. Сколь времени её ты не видел?

- Давно уж, княже!.. Она пропала во время осады.

- Я заменю тебе родимую! - ласково проговорил Андрей, кладя свою руку на смуглую голову девушки.

Марина всё ещё боялась открыться в своём обмане князю, какой-то стыд удерживал девушку от признания.

Возвратившись во Владимир, она навестила своего учителя, старого изографа Мирона, очень обрадовавшегося свиданию с ней.

- Поди, теперь разучился ты, Максим, писать святые иконы? Руки в ратном деле, поди, загрубели?

- Нет, дедушка, могу хоть сейчас: я в битвах не был, - и она рассказала ему свои похождения в Киеве.

- Ах ты, бедный, матушку родную потерял! - сочувственно проговорил старик. - А может быть, она куда-нибудь скрылась? - добавил он.

Луч слабой надежды озарил душу девушки, она чутко прислушивалась к словам старика, находя в них утешение. Порой почему-то ей вспоминался таинственный старый нищий, два раза встреченный ею, приходили также на память пророческие слова его, и она всё ещё надеялась увидеться с матерью.

Хотя союзные князья уже подходили к Новгороду, князь Андрей всё ещё медлил во Владимире. Часть дружины тоже оставалась с ним, остальная часть вместе с Михно под начальством Бориса Жидиславича находилась под Новгородом. Нужно было ехать, наконец, и князю…

- А ты, пожалуй, оставайся дома: я не возьму тебя с собою! - сказал князь Марине.

Всегда охотно следовавшая за князем девушка была довольна, что князь оставляет её во Владимире, она могла снова заниматься изографным искусством, которое так любила. В ней сказывалась женщина, ей были не по душе кровавые сечи.

- От нечего делать вы с Мироном новыми иконами украсите собор да в монастыре, в трапезной, стены распишите! - сказал Андрей. - А когда я после победы вернусь сюда, ты опять поступишь ко мне, и будешь исполнять свои прежние обязанности!

На другой день после молебна, сопровождаемый епископом и толпою народа до самой околицы, князь выехал из Владимира.

Трещали суровые морозы, снега этот год были большие, нелегко было дружине и прочим ратным людям идти походом, а равно и стоять станом в ожидании прибытия набольшего князя. Многие из князей соединённой рати роптали на задержку, а в особенности Дорогобужский Владимир, дядя Мстислава [63], бывшего князя киевского. Он и дружина его готовы были даже покинуть остальных союзников и вернуться к себе, на Волынь. Да и прочие князья ссорились между собою, завидовали друг другу и с нетерпением ждали, когда поход окончится, и они вернутся в свои уделы.

Прибывший к рати Андрей видел это всё ясно и торопливо стал готовиться к осаде, сознавая, что дальнейшее промедление усилит общее недовольство и ослабит силы нападающих.

Целых три дня устраивали союзники "острог" около Новгорода, а на четвёртый решили начать приступ.

XXVI

В великой тревоге был Новгород. Не раз собирали вече, толковали, что предпринять. Князь Роман советовался с посадником Якуном, именитыми гражданами и торговыми гостями.

- Великую беду готовит нам суздальский князь! - говорил Якун, пожилой, но ещё крепкий старик.

- Сказывали прибежные люди, - отозвался Лука, богатый гость,- что, помимо своих суздальцев, ведёт он смолян, рязанцев, муромцев и полочан!

- Пришла беда… Давайте молить Господа, чтобы пронёс Он тучу мимо нас! - вмешался в разговор Харлампий Краюга, сотник.

- Пошла выволока, так не зевай! - пошутил кто-то.

- Небось, сумеем за себя постоять! На свои руки топора не уроним! - бойко откликнулся Лука.

- Эх, други, не то время, чтобы шутки шутить! - с укором проговорил старый торговый гость Акинфий, бывавший не раз в заморских краях. Он вёл немалую торговлю с византийскими городами.

- А что ж, по-твоему, дедушка, плакать, что ли, нам?

- Эх ты, парень! - перебил говорившего старик. - Плакать, правду ты сказал, нам нужно!

- Аль не слыхали, что говорил архиепископ? - сурово проговорил посадник. - В трёх храмах он видел плачущую икону Богоматери.

- Да неужто?

- Вот напасть-то!

- Сама Владычица?!

- Да, Пресвятая Богородица слёзно молит Сына Своего не предавать Новгород погибели, как Содом и Гоморру! - пророчески промолвил Акинфий. - Но помиловать нас, как ниневитян [64]!

Шутки и пересуды смолкли, бойкие новгородцы приуныли.

- Давайте помолимся, други! - предложил Акинфий, - а опосля пойдём все к князю, будем совет держать!