Кафе на Сретенке
Из Малаховки, где с весны пятьдесят первого дружная наша компания квартировала на Аниной хате, до Москвы ехали мы обычно в одной электричке. У Казанского вокзала наши пути расходились. Девушки — Роза и Аня — отправлялись «обслуживать» ГУМ, ЦУМ или Петровский пассаж. Ну, а мужская «бригада» — Хитрый Попик, Гена и я — «работали» чаще всего на оживленных торговых улицах или на общественном транспорте. Гена, которого мы шутливо называли Генычем, до недавних пор «трудился» с девушками. Но, заметив, что я приревновал его к Розе, своей Невесте, попросился к нам. Между прочим работать на пару с девушкой, к которой ты неравнодушен, в нашей воровской среде было не принято: если кого-то из нас брала «контора» (милиция), он ставил любимого человека под угрозу, а чувство своей вины всегда переживаешь болезненно.
Расставшись с девушками возле Казанского, мы условились, что пообедаем вместе в кафе на Сретенке. Было это после памятного в моей жизни дня, когда на «сходняке» меня, «пацана», объявили «вором в законе», присвоив кличку «Лихой». А после шумно отпраздновали мое второе «крещение», счастливо совпавшее с восемнадцатилетием. Гуляли четыре дня кряду, из них три — на берегу живописного озера в Электропоселке. Опомнились, лишь когда карманы у всех оказались пустыми. Спели свою коронную: «Сливай воду, гаси свет — больше нет у нас монет». «Общака», как нынешние, не держали, и потому на другое утро надо было опять запрягаться.
Идем по Домниковке. Голова болит, нестерпимо тянет опохмелиться. Заходим в пивную, берем по бокалу пива, подсчитываем свои финансы: с грехом пополам наскребли рублей двадцать. Что ж, за «работу»! Направляемся к «Галантерее». Покупателей много, опыта нам не занимать. И в этот самый момент Хитрый замечает, что нас «пасут». Не иначе, бригада муровцев «села на хвост». Действуют осторожно. Двое держат наш «след» по ту сторону улицы, другие идут за нами, но на почтительном расстоянии. Надо что-то решать.
Заходим опять в пивную, за кружкой пива, обмениваясь короткими фразами, намечаем план действий. Один из муровцев, повременив немного, открывает дверь, направляется к стойке, покупает пачку папирос. Нам становится немного не по себе, хотя и знаем, «без дела» они обычно не берут, но чем черт не шутит. Выходим из пивной. Первым — Хитрый, минуты две спустя — я с Генычем. Главное, мы их «выкупили» — узнали, а уйти — это уж дело техники.
Как и договорились, не торопясь направляемся к Щербаковскому универмагу. Здесь — стоянка такси. Хитрый Попик, который идет чуть впереди, вдруг ускоряет шаг, подбегает к «Победе» с зеленым огоньком, что-то говорит шоферу и открывает для нас заднюю дверцу. Машина почти сразу срывается с места. Успеваем заметить, как засуетились, забегали муровцы. Доезжаем до Бауманской, пересаживаемся на метро и едем на Таганку. Там заходим в обувной магазин и, наконец, начинаем «работать».
Повезло нам, что называется, с ходу. В женском отделе приметили солидную, хорошо одетую гражданку. Сидит, примеряет туфли, а рядом с ней — ридикюль. Осмотрелись — «конторы» нет. И вот уже Геныч стоит возле той гражданки с сумочкой, а мы с Хитрым подходим, чтобы его «притырить» — прикрыть. Первым, прихватив ридикюль, уходит он, мы — следом. Все в ажуре, деньги у нас есть, и неплохие.
Бывает ли в такие минуты чувство страха? Иногда, очень редко, но бывает. Обычно в тот момент, когда «покупаешь» деньги. Или когда потерпевший «поведется» — заметит, что его хотят обокрасть. Тут на какое-то мгновение сердце уходит в пятки. Главное, чтобы «жертва» не наделала шума. Тогда люди обратят внимание, тебя обступят, вызовут милицию.
В таких случаях главное — вовремя надавить «жертве» на психику. Намеками дать понять, что ты не один, а группы люди боятся. И в это время умело и тонко разыграть свое возмущение: «За кого вы меня принимаете, гражданка! Вам просто померещилось…»
Такой прием редко дает осечку. Но даже если все обошлось благополучно, мы сразу стараемся уйти, переехать в другой район. На всякий случай.
Хитрый Попик вообще очень осторожен, иной раз даже слишком. Но это всегда его спасает (наверно, и Бог вдобавок). Вот и сейчас, после удачи на Бауманской, по его настоянию, меняем район. Приехав на новое место, заходим опять в пивную, утолить жажду. Мы с Геной к кружке пива добавляем по сто граммов, Попик берет только пиво с бутербродом. Выпили, отдохнули малость. На улице огляделись — «конторы» вроде не видно. У опять за «работу».
В универмаге Хитрый примечает полную женщину с ридикюлем под мышкой, которая стоит в очереди возле прилавка.
«Мыло»! — тихо говорит он, обращаясь ко мне.
Я незаметно протягиваю ему безопасную бритву. Он пристраивается к женщине. На этот раз прикрываем мы с Геной.
Надо было видеть, как работает Хитрый! Лицо спокойное, деловое. «Пишет» осторожно, будто ювелирный мастер огранивает алмаз. Поднять глаза, тем более оглянуться, он просто не в состоянии — нужна полная сосредоточенность. Ясное дело, без заслона ему в таких случаях не обойтись. Но и мы знаем свое дело.
На этот раз ридикюль, который женщина прижимала рукой к себе, Хитрый начал «писать» с торца. Проходит несколько секунд, я, будто невзначай, протягиваю руку. И чувствую в своей ладони что-то твердое. «Скорее всего, коробочка для драгоценностей», — мелькает мысль.
Благополучно выбираемся из магазина — конечно, порознь, сворачиваем за угол. Миновав несколько домов, заходим в подъезд. Сгорая от нетерпения, открываем коробочку. А в ней не часы и даже не брошь, — золотой крестик с изображением Иисуса Христа, выполненный из драгоценных камней. Воистину легкая рука у Хитрого Попика.
— Время обедать, — подсказывает Гена, взглянув на часы. — Скоро три.
Берем такси и, довольные своей удачей, едем в кафе на Сретенку.
В этом кафе нас знают все официантки. И встречают, как самых дорогих клиентов. Когда наступают часы обеда, в небольшие разгороженные на кабинеты залы открыт доступ только для воров и прочих жуликов. Здесь — воровской мир, где все друг друга знают и свободно можно говорить о своих делах. Роза, удобно устроившись за столиком в углу, меня уже поджидала. Рядом с ней была Аня. Закуску уже подали — столичный салат, возвышавшийся горкой над тарелкой, грибки маринованные. Рядом с моим прибором — отпотевший со льда графинчик водки.
— А мы уже здесь, дорогой, — улыбнулась Роза, словно обожгла бездонными, с поволокой, глазами.
— Извини, пришлось задержаться на «работе»…
— Нет, вы только посмотрите, как-а-я пара, — вперив в меня пронзительный взгляд, будто первый раз видит, громко прогоготала сидевшая за соседним столиком грудастая рыжеволосая деваха. Ну и дает, однако, Нина Вакула.
— Ты что, опять за свое, — стукнул по столу ребром ладони ее сосед. — Постыдилась бы глаза-то пялить на молодых. Ну погоди, Нинка, дома я с тобой поговорю.
— Подумаешь, гроза да к ночи. Мое дело, на кого смотрю. Вот возьму и отобью у Розочки ее возлюбленного, что тогда скажешь?
Сидевшие рядом заулыбались Нинкиной шутке, однако сделали вид, что это их не касается. Все знали: карманник с Бауманской Женька Чох, сожитель Вакулы, с которым она вместе «работает», может приревновать ее аж к телеграфному столбу. Она же — что опять-таки знали многие — его не любит и иной раз не прочь поиздеваться.
Еще за одним столиком сидят Дунай с Галой, соседкой и ровесницей Розы. Она, в отличие от большинства собравшихся, не ворует, а только сожительствует с вором. Дунай же «трудится» на «отвертке» — на вокзалах крадет чемоданы, сумочки, порты.
А вот появился в дверях Витя Шанхай, и не один. С ним — уважаемый всеми ворами «ветеран» Володя Золотой. Ему тридцать пять, хотя брюшко, на котором едва сходится ремень, и залысины, рассекающие черные, как смоль, кучерявые волосы, делают его гораздо старше и как бы солиднее. Еще одна характерная его примета — полный рот золотых зубов (отсюда и кличка).
Золотой — чистокровный еврей, и этого не скрывает. Очень любит свой национальный танец «семь сорок» и при случае всегда его заказывает.