— Да. Я заметил, что у него даже лицо меняется, когда он о ней говорит. Она действительно нужна ему. Он у нее первым был, и Луиза его сильно любила. Надеюсь, что смогу ее уговорить. Она хорошая, мягкая.

— Ты только не наседай на нее. Вину всю на себя бери, скажи, что только она спасет вас, на жалость дави больше. Если хорошая и мягкая, то сработает. Превозноси ее и опускай себя — и она с тобой на край света пойдет. А Том отходчивый…

— Угу, — выдохнул дым через ноздри. — Только с января в креативе, я для него пустое место. И сейчас, если б его не бросили два месяца назад, он бы в мою сторону и не посмотрел.

— Ты преувеличиваешь. Он так же, как и ты, сильно переживает вашу ссору. Просто у него какие-то свои причины… У него что-то серьезное произошло. Ты нужен ему. Он даже толком не улыбался сегодня… Шутил, хохмил, но не улыбался, это маска.

— Бросили его. А в Америке они опять встретились. Только Том какой-то… ну… никакой… Вроде бы и рад… А вроде бы и все равно… Это даже не обида… Это что-то другое. Не знаю, как объяснить. Это похоже на разочарование. — Билл пристально посмотрел на дверь и прислушался — вода шумит, Том не сможет подслушать. Зашептал: — Вот если бы я вдруг очень сильно влюбился и сменил ради него ориентацию, а он бы мной просто воспользовался, чтобы доказать кому-то другому, что он даже гетеро может геем сделать. И вот во мне бы тогда жил тот микс чувств разочарования, обиды, досады… Не знаю, понимаешь ли ты меня…

— Понимаю… Его использовали в какой-то игре, а потом выкинули. Наверное, тут еще очень чувство собственного достоинства пострадало. Том ведь очень мягкий внутри, а сейчас в нем словно солнце выключили. Я позвоню одной своей подружке. Ей можно доверять. Она на психолога учится, очень хорошая девушка, смешливая, хулиганистая. Может, разболтает его, а там по обстоятельствам будем действовать. Билл, езжай в Гамбург, не оставляй его одного.

— А ты?

— Мы три года с тобой любим друг друга на расстоянии. Я пока не готова к серьезным отношениям. Ты тоже. Нам хорошо вместе, но когда мы живем отдельно, когда соскучимся друг по другу. Давай, не будем портить нашу идиллию.

— Скажи… Только честно… Ты ведь встречалась с другими эти три года?

— Встречалась.

Он опустил глаза. Адель коснулась носом его щеки, провела им по губам, прикусила подбородок.

— Но спала я все это время только с тобой. Ты у меня первый и единственный. Любимый. — Положила голову на грудь.

Билл закрыл глаза и запустил пальцы в ее волосы. На губах застыла легкая улыбка. Любимый — переливалось на душе разноцветными капельками счастья…

Том не испытал никаких восторгов по поводу клуба, он даже пытался поругаться с администрацией, которая хотела отобрать у него мобильный и снять обувь. Впрочем, настроение брата оставляло желать лучшего, и они с Адель нянчились с ним, как с капризным ребенком. Девушку для Тома звали Дита. Она была натуральной блондинкой с желто-пшеничными волосами, ярко-синими глазами, нарисованными бровями и смешными конопушками на носу. Голос очень приятный, низкий и такой, что Билл невольно замолкал, стоило Дите открыть рот. Скорее всего, Адель проинструктировала подругу о правилах поведения с близнецами, и с Томом в частности, потому что буквально через час брат расслабился, присосался к кальяну и втирал дамам что-то очень умное, глупо хихикая. Билл тоже заметно повеселел, не скрываясь, строил глазки Адель, обнимал ее, целовал и шептал на ухо непристойности.

Непристойные шутки закончились грязными танцами, а потом и вовсе отменным нежным сексом. Билл словно наверстывал эти несколько недель, стараясь вылить на девушку всю скопившуюся страсть. Он бы вообще сейчас сгреб ее в охапку и поехал домой, чтобы там предаться разврату по полной программе, но вдруг Дите удастся раскрутить Тома на секс. Когда они вернулись через два часа оба удовлетворенные и с блеском в глазах, Том как раз напился до такого состояния, что стоять не мог уже даже в собственных фантазиях. Он довел девушку до слез и больного живота: бедняжка заливисто хохотала, махала ручками и ножками и заваливалась на парня. Том шкодливо щурился и счастливо лыбился, заплетающимся языком вещая что-то очень забавное. Доволен, и то слава богу.

Дотащив полужидкое тело близнеца до спальни, осторожно раздев его, похрапывающего, Билл заботливо расставил на сервировочном столике минералку, стакан и упаковку таблеток от похмелья. Посмотрел на безмятежное лицо брата, на приоткрытый рот, на растрепанные у корней дреды, нежно улыбнулся и накрыл его теплым одеялом. Пусть спит. Пусть отдыхает… А Билл пока займется другими, очень важными для организма делами.

Он выдохся окончательно к тому моменту, когда за окном уже во всю кипела жизнь. Адель, сложив на него голову, ногу и руку, сладко посапывала. Билл то ли от переутомления, то ли от разницы во времени, все никак не мог заснуть, лежал, пялился в потолок, обнимал девушку и мечтательно улыбался.

В комнату тихонечко вошел Том. Одетый. Полностью. Лицо такое, словно это вовсе не он несколько часов назад нажрался до невменяемого состояния, только глаза красные. Билл недоуменно уставился на брата, прикрывая наготу подруги одеялом.

— Я хочу умереть дома, — шепотом заявил он.

— Что случилось?

— Я домой хочу. У тебя тут классно, весело, девчонки клёвые, клуб шикарный, мне очень все понравилось. Но я соскучился по своему дому, по своей постели… Я уезжаю.

— Том? — недоуменно воскликнул Билл.

— Мне очень все понравилось: и комната, которую ты для меня сделал, и Адель — прелесть, и Дита эта… тоже понравилась… Но ты знаешь, что засыпать можно где угодно, а просыпаться лучше дома. Я очень соскучился по дому.

— Том… — обиделся он.

— Билл, я не хочу, чтобы ты оставлял Адель, хочу, чтобы ты был счастлив и не хочу поэтому, чтобы ты возвращался в Гамбург…

Он побледнел.

— Но дома мне очень тебя не хватает…

Сжал губы и закрыл глаза.

— Наш дом пустой без тебя. А это… — он обвел взглядом комнату. — Это не мой дом.

— Я обидел тебя чем-то? Тебя Дита обидела или Адель? Это из-за того разговора?

— Нет, вечер был чудесный, но очень хочется домой. Я буду ждать тебя дома. Ты просто помни, что у тебя есть дом, в котором тебя всегда очень ждут, а уж когда ты захочешь вернуться и захочешь ли — это твое дело, — Том улыбнулся, легонько щелкнул ему по носу и ушел.

Вот какой теперь сон?

Черт, как все сложно. Ладно, завтра он увидит Луизу. Завтра он поговорит с ней и привезет ее к Тому. Завтра… Завтра его жизнь круто изменится! Всё встанет на свои места, как и должно быть! Завтра… Скорей бы оно наступило.

Глава 23.

Мужчина старательно вывел печатными буквами транскрипцию итальянской фразы. Медленно прочитал вслух и протянул листок Биллу.

— У меня не получится. Какой сложный язык, — покосился парень на шпаргалку.

— Все получится, — улыбнулся знакомый. — Зато представь себе. Ты, иностранец, придешь к человеку в гости и произнесешь первую фразу на его родном языке. Тебя же никто не осмелиться прогнать. Это будет неуважением. Попробуй.

— Бэл джорно, — прочел Билл.

— Мягче! Бель джорно. Мягче… Вот как будто женщину по груди гладишь! Вот так же.

— А как вы думаете, мне куда лучше поехать: сначала в Рим, а потом в Триджорию или наоборот?

— До Рима я могу тебя подвести совершенно бесплатно, а вот до Триджории тебе придется взять такси. Поэтому, думаю, с экономической точки зрения, лучше сначала в Рим. Давай дальше.

— Пос-со вэ-дэ-рэ…

— Боже! Не гневи богов! Мягче! Помни о женских сиськах!

Синьор Лучано так же, как Билл, безумно боялся летать. Об этом он поведал попутчику в тот момент, когда самолет поехал на взлетную полосу. Тонкие пальцы впились в подлокотник, он занервничал и начал что-то бормотать на смеси итальянского и немецкого. Когда самолет оторвался от земли, а уши заложило, синьор Лучано пристал к Биллу с какими-то совершенно идиотскими вопросами. В другой ситуации, Билл бы послал его к черту, но сейчас он был рад, что может хоть как-то переключиться на болтовню несносного итальянца. Потом Билл поведал о том, что у него важная миссия и попросил мужчину обучить его нескольким фразам на итальянском. Лучано с радостью согласился помочь. Спустя полчаса парень понял, что не может запомнить и половины из предложенного Лучано приветствия, но было уже поздно — мужчина категорически отказался завершать обучение и поставил себе цель добиться произношения двух простейших фраз без какого-либо акцента вообще.