Лешка поднял руку, положил ладонь на шею девушки и, опираясь локтями о края ванны, резко взметнулся вверх. Медсестра испуганно вскрикнула, но не отстранилась, а Лешка уже стоял на ногах и прижимал ее к своей мокрой груди, второй рукой распахивая халат девушки. Под халатом у нее, кроме узенькой полоски на бедрах, ничего не было… Просто совсем ничего!

Они не видели, как тугая струя воды из брошенного на пол шланга хлестала по стенам комнаты, по двум телам, слившимся в одно, и это еще больше возбуждало, и они постанывали, когда уже не могли молчать…

— Это мне было назначено? — спросил Ковалев, одеваясь.

— Что?.. — не поняла медсестра, натягивая мокрый халат.

Лешка повел рукой, показывая на стены в каплях воды. Девушка вспыхнула румянцем.

— Дурак! — крикнула она. — Все вы сволочи!.. — она отвернулась и заплакала.

Лешка смотрел на ее трясущиеся плечи, на руки, закрывавшие лицо, и жалость шевельнулась где-то внутри. Он подошел и обнял девушку, потом повернул ее к себе и прижал к груди. Он гладил ее плечи, спину и что-то шептал, пока девушка не начала успокаиваться.

— Давай вечером встретимся? — сказал он. — Ладно?

— Нам нельзя… — тихо сказала медсестра, вытирая слезы. — Меня за это выгнать могут…

— А почему ты?..

— Не знаю… Понравился!

— Во сколько ты кончаешь?

— В шесть…

— Я приду за тобой, ладно?

— Ладно… — ее слезы уже высохли.

Каверзнев сидел на диване рядом с номером Ковалева. Он вошел вместе с Лешкой в комнату.

— Новости? — спросил Ковалев.

Каверзнев кивнул и показал рукой на балкон. Они вышли.

— Генерал, который умер, был в Серпухове в этом году! — сказал полковник. — Установлено совершенно точно. Вместе с ним был еще один генерал-майор и трое в штатском. Кто — неизвестно.

— И какие предложения?

— Искать. Генерал лежал здесь дважды. Первый раз три года назад, второй — в июне этого года. Насколько я понимаю, кодирование означает слово «код». Значит, в беседе с генералом мы случайно назвали код, которым генерал запрограммирован на уничтожение? Или я не прав?

— Не обязательно. Может существовать код на уничтожение, а может просто инструкция, внушенная на уровне подкорки, что в случае угрозы провала или раскрытия кода кодируемый должен умереть. Как — детали могут быть разные. Кстати, совершенно не обязательно вводить слово «смерть» или любое другое. Достаточно заставить вспомнить ощущение смерти.

— Понятней объяснить можешь?

— Допустим, первый этап — внушение кодируемому, что у него тяжелое заболевание, угрожающее смертью. Потом, когда он в этом уверится, нагрузить человека тормозящими лекарствами без ощущения неудобств, то есть — погрузить его в сон и снять на время все болезненные ощущения. Пусть он проснется и пару часов кайфует! Потом снова вернуть ощущение боли, смерти или еще чего-то — и снова наркотический сон. И каждый раз приближать пациента все ближе и ближе к клинической смерти! Если желаемого удается добиться без применения фармакологии, организм сам может по команде останавливать сердце. Человек уже знает, что во сне придет жизнь без боли и неприятностей, и его организм будет сам настроен на беспамятство, после которого — смерть! Только он не узнает, что будить, выводить его из этого состояния никто не будет. Примерно такая технология уничтожения по коду. А слова, шифр могут быть совершенно разные.

— Здорово ты смерть знаешь… А за какой срок можно так подготовить человека?

— Не знаю… Месяц, наверное, или полтора… Конечно, если они для гипноза не применяют какие-нибудь хитрые аппараты, про которые я не знаю.

— А тебе сколько понадобилось бы времени?

— Мне одного раза хватит. Но далеко не со всеми! А суть кодирования, если коротко, можно выразить так: как только пациент слышит кодовые слова или звук, может быть это предмет, он, в силу условных рефлексов, выработанных в нем, впадает в транс, а в трансе с ним происходит то, что заложено в подкорку. В случае с генералом это — смерть.

— А если бы существовал аппарат, способный погружать в транс человека не хуже тебя? Тогда сколько времени нужно на кодирование?

— День-два.

— Похоже, такой аппарат есть…

— Ты серьезно? — Ковалев встревожился.

— Да.

— Послушай, так ведь можно и президента…

— Можно… В принципе… Но до него сначала нужно добраться. А это далеко не так просто!

Они помолчали, обдумывая сказанное.

— Так что будем делать? — нарушил затянувшуюся паузу Ковалев.

— Искать тех, кто может кодировать! И вот что интересно, личных дел врачей, работающих в этой милой больнице, в кадрах нет. Похоже, они находятся у моего бывшего шефа…

— Министра безопасности?

— Да. Возьми вот это, — Каверзнев передал Лешке маленькую пластмассовую коробочку.

— Что это?

— Радиопередатчик и маяк. Неподалеку от нас находится группа спецназа. Если нажмешь на кнопку, они получат сигнал тревоги и будут пробиваться к тебе. Коробка излучает постоянный сигнал. Это ориентир для них.

— У тебя такой же?

— Да. И еще… Времени у нас все меньше и меньше, похоже, информация просочилась к заговорщикам. Серьезного пока ничего нет, но…

— Каким образом просочилась?

— Не знаю.

— Слушай, объясни мне вот что! — Ковалев смотрел на полковника. — Я прочитал все, что написано о путче, и постоянно напрашивается вопрос: где была армия?! Почему сразу, когда боевики пошли громить Останкино, их не остановили?.. Почему вечером заместитель премьера призвал безоружных людей на свою защиту против вооруженных?! Где был Галкин? Он же министр обороны!..

Каверзнев со злостью сплюнул.

— Политика! — с презрением выговорил он. — Если бы президент не выждал, пока прольется кровь, у него не было бы повода собрать всех своих противников в Лефортовской тюрьме. Да и слишком долго выясняли, из какой части солдаты пойдут воевать, а не перейдут на сторону мятежников. Не хотели рисковать…

— А сколько человек на самом деле погибло?

— Точных данных нет, но не меньше пятисот. И, кстати, подавляющая часть боевиков через подземные ходы выбралась из оцепления и ушла из города.

— И где они сейчас?

— Я могу только предполагать. Скорее всего, на территории воинских частей министерства обороны. Распылять их заговорщикам нельзя, в любое время могут снова понадобиться, да и, кроме того, распускать — значит изымать оружие, а потом до него еще надо добраться… Да и самих собрать — тоже…

— Значит, ничего не кончилось?

— Все только началось!

— Ну что, двинулись по врачам?

— Пошли.

В дверь постучали.

— Войдите! — крикнул Лешка.

— К тебе курьер из Кремля, — сказал Каверзнев и посторонился, пропуская в комнату высокого широкоплечего мужчину с чемоданчиком, прикованным наручником к руке.

— Вы Ковалев? — спросил курьер, внимательно вглядываясь в лицо Лешки.

— Да. А что?

— Распишитесь, — курьер достал из внутреннего кармана ручку и маленькую, размером с бумажник, карточку.

— А за что расписаться? — улыбнувшись, спросил Лешка.

— За документы. Сейчас я вам отдам папку и буду ждать, пока вы прочтете, потом заберу. Время проставьте.

Лешка поставил подпись на бланке, посмотрев на часы, отметил время приезда курьера, а тот, не снимая с руки браслет наручника, набрал на «дипломате» шифр, после чего маленьким ключиком отпер чемоданчик, в котором сиротливо маячила единственная красная папка, достаточно тонкая.

Лешка взял папку и открыл. Курьер присел на краешек кресла и замер.