Кузьма Хлопов, которого ему предстояло вытаскивать из полыньи, был старшим сыном Евсея и Анастасии. Надо сказать, родители с толком воспользовались дарами охранителя. Двадцать два года назад они построили большой дом, и не где-нибудь, а на Знаменской улице, в северной части Софийской стороны, и расширили кузнечное дело, начатое ещё далёкими предками Евсея. Теперь, в восемьдесят третьем году, предприятие уже приносило солидный доход, и Настя могла уделять воспитанию детей всё своё время. Впрочем, Хлопов-старший тоже не забывал принимать в этом участие. Именно его стараниями Кузьма со временем стал и мастером хорошим, и исследователем любознательным. Не забыл Евсей давний разговор о воздухоплавании. Видимо, шальные мысли так и продолжали бродить в голове. И в один прекрасный день он их высказал сыну. Загорелся юнец идеей полёта, ночи не спал, чертежи да схемы вычерчивая. И добился-таки своего. Из лёгкого тростника, высушенного и изогнутого, сделал большой сферический каркас, но не сплошной, а снизу открытый. Затем начал обтягивать его рыбьим пузырём. Долгим оказалось занятие и хлопотным. Пузырь ведь тоже следовало высушить определённым образом, а потом ещё и склеить, да так, чтобы не развалился шар от первого же порыва ветра и не сгорел, как факел, в процессе наполнения горячим воздухом.

К середине февраля воздухоплавательный аппарат был готов. В ненастный день, четырнадцатого числа от начала месяца, решили сделать пробный запуск. То, что вьюга мела, Хлоповы сочли благоприятным признаком. В такую погоду народ по домам сидит, значит, скрытность гарантирована. Осторожничал Евсей, слишком хорошо помнил наставления охранителя. Распалили во дворе большой костёр, шар над ним повесили, закрепив канатами. Снизу Кузьма тоже верёвки приладил, чтобы привязаться перед полётом. Тулуп надевать не стал, дабы вес не увеличивать, обошёлся толстым вязаным свитером из козьей шерсти. Не рассчитывал он далеко улететь, несмотря на ветер — горячий воздух зимой остывает быстро. Когда шар взмыл над костром и туго натянул верёвки, его отвели от пламени, юнец обмотал вокруг талии верёвки и, весело скаля зубы, крикнул:

— Руби канаты, папаня!

Хлопов-старший споро отсёк концы, и шар рванулся вверх вместе с отважным воздухоплавателем. Ошиблись в прогнозах мастера. Слишком быстро набрало их детище высоту, а над землёй и ветер сильнее. Закрутило шар, понесло, И не на сотню-другую метров, как прикидывал Кузьма, а ещё выше и, разумеется, намного дальше. Парусность-то у четырёхметрового пузыря — ого-го! Не успел юнец и глазом моргнуть, как десяток вёрст остался позади. Продуло его насквозь ледяным ветром, руки и ноги слушаться перестали. И болтало нещадно. Тут бы и конец пришёл сорванцу, только швырнуло шар нисходящим потоком вниз, зацепился он за кроны деревьев, разорвало обшивку. Повис Кузьма на верёвках, кое-как нож из-за голенища достал, перерезал стропы и рухнул в сугроб. В снегу всё же теплее, чем на пронизывающем ветру. Отдышался, охлопал себя рукавицами, чтобы хоть немного согреться, и стал смекать, в какой стороне город остался. Вьюга же, ничего не видно. Глухомань. До ближайшего жилья неизвестно сколько. Голову задрал, посмотрел, с какой стороны к дереву его творение прилепилось, и решил, что в том направлении и нужно пробираться. Исключительно бегом, иначе — смерть неминуемая. Правда, бега-то как раз и не получилось. Слишком много снега в лесу намело. Впрочем, Кузьма отчаиваться не привык, воспитатели уж больно хороши были, зубы сжал и дунул напролом, по задницу в сугробах увязая. След за ним оставался, как от ледокола при прокладке пути. По следу его и нашли.

Не повезло старшему сыну Евсея. Шар его сверзился с неба неподалёку от зимовья. А избушку ту облюбовали людишки злобные и беспутные. То ли каторжане беглые, то ли тати лесные. Когда Кузьму уже вниз несло, один из них выбрался нужду малую справить. Ну и увидел, как сквозь снежную заверть над крышей пролетело что-то большое и круглое. А под ним человек привязан. Кинулся в дом поганец и сразу старшому всё обсказал. А тот, поскребя пятернёй давно не мытую и заросшую жёстким кучерявым волосом голову, оглядел своих подельничков и изрёк:

— Раз летает, значитца, гроши есть. Нищему-то оно ни к чему. Споймать его надобно.

Уговаривать лесных разбойников не пришлось. Вся орава — а было их тринадцать рож, не считая атамана — тут же вывалила наружу. И понеслась по лесу, отыскивая след. Впрочем, передвигались они ненамного быстрее намеченной жертвы. Но тем не менее… Они давно уже сбились в стаю, и их подогревали азарт погони и возможность поживы. Когда они добрались до опушки, то звериным чутьём определили, что беглец уже где-то недалеко. След виднелся свежий и чёткий. Орава заулюлюкала в четырнадцать глоток.

Кузьма сквозь завывание вьюги услышал этот вопль, понял, что ловчие явились по его душу, и из последних сил прибавил ходу. Обдирая ноги об острые кромки наста, он заторопился к реке. Раз лес кончился, значит, впереди Волхов. Он так спешил, что прозевал край высокого берега и буквально кубарем скатился с пятиметровой высоты. Кое-как утвердившись на ослабевших ногах, он снова бросился бежать. Устраивать гонки на льду — занятие малоприятное. Ступни скользят и разъезжаются, а если ещё замёрзшая поверхность неровная, бег превращается в пытку. Хлопов-младший преодолел едва ли треть расстояния до другого берега, когда сзади гулко ухнули, и он сразу сообразил, что преследователи тоже добрались до реки. Счёт теперь пошёл на минуты. Кузьма оглянулся. Здесь мело не так сильно, и сквозь вьюжные заряды можно было разглядеть маленькие фигурки, растягивающиеся цепью. Если бы он знал, что за ним увяжутся шалые людишки, не терял бы времени зря. С самого начала постарался бы не вязнуть в сугробах, а бежать быстрее. Вот тебе и глушь, и безлюдье. Только бы дотянуть до противоположного, низкого берега, там уж он попробует оторваться. А может, и деревенька какая подвернётся. Не осмелятся же они ломиться в дома, так и на вилы легко напороться. Крестьяне, когда их пытаются обидеть пришлые, друг за друга горой встают.

А расстояние между Кузьмой и разбойниками постепенно сокращалось. Но он не сдавался. Вот уже середина Волхова позади, вот и тонкая, едва заметная полоска берега впереди наметилась. Но что это? Впереди более тёмное, квадратных очертаний пятно. Полынья. Значит, жильё всё-таки где-то рядом. Парень на секунду остановился в замешательстве. С какой стороны обходить неожиданное препятствие? Где путь короче? Слева не успеть — там уже набегают преследователи. Остаётся только справа. Туда он и кинулся, стараясь не поскользнуться. Но из снежной круговерти неожиданно возникла неподвижная молчаливая фигура. Кузьма шарахнулся в сторону, лёд затрещал, ноги потеряли опору, и он с головой провалился в жуткую чёрную воду…

Нулевой отсчёт. Время акции. Макс нырнул вслед за уходящим на дно телом и прямо из полыньи переместился ко двору Хлоповых. Парнишка безвольно свисал с его рук, и Клюев за два вздоха высушил его промокшую насквозь одежду. Потом удалил из лёгких Кузьмы влившуюся во время утопания воду. До массивных ворот оставался с десяток шагов. Экс-пилот даже с такой ношей легко преодолел это расстояние. Одной рукой прижал тело к груди, а другой схватился за большое железное кольцо. Постучал. Потом постучал ещё раз. Громко. Во дворе послышалась возня, приглушённый кашель, и после небольшой заминки хриплый голос спросил:

— Кто?

— Открывайте, — рявкнул Клюев. — Путник домой вернулся.

Калитка бесшумно ушла внутрь, и перед Максом предстал мрачный Евсей. Ему уже было далеко за сорок, лоб избороздили морщины, а борода стала окладистой и ухоженной. Углядев Кузьму, он ахнул и пристально вгляделся в лицо спасителя.

— Охранитель? — неуверенно произнёс он.

— Давай, впускай, — усмехнулся Клюев. — Парня заморозишь.

Опростоволосившиеся загонщики сгрудились возле полыньи и гомонили. Вразвалку подошёл запыхавшийся старшой, почёсывая мясистый нос в склеротических прожилках.

— Ну? — спросил он. — Где летун?