— И с тех пор всё тихо? — поинтересовался Макс.

— Да что ты, сынок! — отшельник насмешливо скосил на него глаза. — Дня не проходит без какой-нибудь заварушки. То сполохи на полнеба, то свистнет там, так, что уши заложит, ухнет и вырастет из белёсого марева нечто запредельное. Скучать тут не приходится.

— Да-а-а. — Клюев запустил пятерню в густые волосы и поскрёб затылок. — А как же эти-то? Которые в зоне? Может, уже и нет никого?

Есть, — уверенно ответил старец, кряхтя нагнулся, вытащил из охапки толстую сухую хворостину, поднатужившись, разломил её на части и кинул в костёр. — Есть, — повторил он. — Каждую неделю по старой бетонке за продуктами сюда приезжают. И берут много. И вахтовый метод у них. Раз в полгода — полная смена состава. Те, что за ворота выходят — белые, как молоко, заросшие, глаза дикие. Сменщикам на них смотреть — просто обморок. Правда, лиц мне их ни разу разглядеть не удалось, может, и по второму разу кто ходит. А то и по третьему. Деньги-то, говорят, им шальные платят.

Неожиданно Макс почувствовал, как по спине его сбежала холодная струйка пота, а мышцы непроизвольно напряглись. Организм сделал стойку. И сразу же в той стороне, где за покровом леса пряталась далёкая бетонная стена, зародился низкий утробный звук, как будто горлом мурлыкнул титанический призрачный кот, а вслед за ним над верхушками деревьев поднялся облачно-сизый, мучительно вздрагивающий горб, внутри которого что-то просверкивало. Клюеву показалось, что запахло полынью. Он замер и широко распахнутыми глазами уставился на эту вызывающую оторопь штуку.

— Что, сынок, — усмехнулся старец, — поначалу-то боязно? А?

— Да уж, — пробормотал Макс, — восторга не испытываю.

— То-то, — отшельник согласно кивнул. — Не передумал ещё в зону забираться?

— Повременю. — Клюев поджал губы.

— И правильно. Давай-ка, лучше твоим угощеньем побалуемся. Глядишь, и на душе посветлеет. А голову потерять, коль совсем невмоготу станет, ты всегда успеешь.

Макс с трудом оторвался от созерцания судорожно клубящегося горба, прокашлялся и потянулся за бутылкой. «За столько-то лет, — подумал он, — они все тут привыкли. А куда им деваться? Не захочешь, а привыкнешь. А если станешь ерепениться, силой заставят. Правда, к деду это не относится. Он здесь по доброй воле. Отшельник-наблюдатель. Жертва научного эксперимента. Интересно, смог бы я на протяжении тридцати лет сидеть пусть даже у самого любопытного для меня и трижды загадочного феномена? Вероятно, нет. Я так не смогу. Для этого нужен определённый склад характера. Созерцательный. Неторопливо-выжидательный. Редкостно-упорный. Рассудительный. А может, он просто умом тронулся при взрыве? Нет, на сумасшедшего он не похож. Скорее, похож на Ассоль, ждущую капитана Грея. И ведь дождался, фанатик! Я-то прибыл сюда для того, чтобы покончить с этим безобразием. Вот только сначала надо хорошенько всё продумать. И для этого вернуться на исходную позицию. В заброшенную деревню. А теперь почему бы и не составить старику компанию. Он это заслужил».

3

Маша проснулась неожиданно. Как будто из ледяной полыньи вынырнула и вымученным вдохом судорожно хлебнула воздух. Сначала она лежала неподвижно, стараясь понять, сон это ещё или уже явь, потом прислушалась. Ничего необычного или угрожающего. Ровным счётом — ничего. За открытым окном мерно шелестел ночной ветерок, играя с верхушками сосен, чуть слышно поскрипывали стволы, где-то очень далеко, наверное в Елани, едва различались неясные шумы, то ли гуляла нетрезвая компания, во всё горло распевая частушки, то ли беспокоился потревоженный скот.

Что же послужило причиной столь резкого пробуждения? Маша постаралась сосредоточиться и уловить смутные расплывающиеся образы. После сна это получалось не слишком удачно. Более всего хотелось потянуться, испустив бессильный стон, зевнуть и просто поваляться в сладостном томлении. Особенно если вспомнить, что в последнее время они позволяли себе спать только по выходным. В самом деле, зачем тратить драгоценное время на ночной отдых, если обновлённый организм предпочитал восстанавливаться совершенно другими способами. Скорее, они отдавали дань устоявшейся привычке и даже больше — рассматривали сон, как один из видов приятного, но совсем необязательного досуга. Правда, если ложиться вдвоём, это ж выходило совершенно иное удовольствие.

Вот вчера, например. Не успела она открыть дверь в спальню, как сзади бесшумным кошачьим шагом подкрался Никита, сграбастал, подхватил на руки и, прижавшись горячими губами к её уху, страстно шепнул: «Машутка, я жутко соскучился!» И её тут же окатило волной одуряющей истомы, хотя она заранее знала, что так и будет. Ещё когда, закончив уроки в пятом Центре, решила прогуляться по Виннипегу. Погода стояла безветренная, припекало солнце, и, неспешно фланируя мимо статуи королевы Виктории и любуясь мягким узором цветов у её подножия, она вдруг почувствовала, что пора немедленно возвращаться домой. Никита её уже заждался. Обойдя зелёный газон, она подошла к зданию законодательства, поднялась по ступенькам и, оказавшись за одной из колонн, стремительно шагнула в особняк под Еланью. Тут он её и подловил.

И пока она, счастливо жмурясь и тоже шепча бессвязные слова, пыталась высвободиться, Никита осторожными нежными касаниями ласкал её шею, плечи, грудь, зарывался носом в беспорядочно рассыпавшиеся волосы и потихоньку стягивал с неё то немногое, что на ней было. А потом… О! Воспоминание об этом «потом» заставило её тело непроизвольно выгнуться. Маша позволила своей плоти ещё немного поплескаться в эхе пережитых эмоций, после чего опять расслабилась и еле слышно вздохнула. Интересно получается, подумала она, несмотря на то, что сознание, казалось бы, воспарило в горние выси и освободилось от оков инстинктов, а вот, поди ж ты, мужчину и женщину по-прежнему, как магнитом, притягивает друг к другу. Впрочем, дело тут уже не в простом спаривании с целью продолжения рода и не в поиске заоблачных удовольствий, присущих большинству людей, тем более что их навязчиво подталкивают к этому и государство, и масс-медиа. Государство озабочено увеличением числа своих подданных, а масс-медиа потакает самым низменным желаниям — а как же! — иначе потребитель совсем не о том думать начнёт. А инакомыслие известно к чему приводит!

У тех, кто прошёл инициацию, всё выглядит несколько иначе. Их не тянет в объятия друг друга исключительно ради получения наслаждения, им требуется слияние душ, рождающее таинственное чувство, называемое любовью. В самом высоком смысле этого слова. Когда такие мужчины и женщины находят друг друга, они начинают буквально истекать любовью, и даже мир вокруг них светлеет. По-другому, в общем-то, и быть не может. Вот Вивьен неделю назад, во время визита в иркутский Центр, заявила, что человек — рецептор Мироздания, и пока он обитает в своём плотном теле, ничто человеческое ему не чуждо. Именно таким образом он выполняет своё предназначение и осуществляет обратную связь. Его основные инстинкты — сон, еда, размножение, накопление опыта. На первое место, по словам Тараоки, следует ставить сон, потому что во сне происходит сброс информации, во сне мозг работает совершенно в ином режиме: он задвигает на второй план сбор сведений из окружающего мира с помощью пяти органов чувств и открывает каналы прямого доступа. К сожалению, далеко не каждый человек способен считывать и дешифровывать полученные во сне знания. Если бы это было так просто, жизнь на Земле приобрела бы совершенно иной характер. Но имеет место блокировка, и, очевидно, она тем жёстче, чем более подвержен её обладатель негативным эмоциям и агрессии Мы — другие. Тут Вивьен сделала паузу, чтобы слушатели прониклись важностью мысли. У нас прямые каналы доступа к информации действуют постоянно. Для нас инстинкты уже не являются чем-то необходимым, и опыт мы накапливаем совсем иначе. Мы по большому счёту не нуждаемся в еде, сне и отдыхе. Мы воспринимаем внешние воздействия намного глубже, намного многогранней и намного объемней, чем заурядный человек. Соответственно, поток образов и эмоций, транслируемых нами Мирозданию, на порядок больше ручейка обычной обратной связи. А самое сильное чувство — по накалу страсти и созидательному потенциалу — это любовь. Извините уж за сухость изложения, но человеческий язык слишком беден для описания наших ощущений. «Лучше я вам приоткрою частичку своей души, — улыбнулась Вивьен. — Так будет правильно».