– Как скажешь, – Евгений Львович опустил плечи, обмяк.

– То-то и оно!

Пашу выпустили на замену в конце второго тайма. Ничейный счёт устраивал сборную. А дело как раз шло к сухой ничьей.

Финны катали мяч поперёк, но на нашей половине, заставляя противников побегать. Но почему-то вперёд не шли. По-видимому, устали. Поле оно одинаково: что футбольное, что колхозное. Чем больше бездельничаешь, тем больше выматываешься. А когда нужно сделать какой-то рывок, сил и настроя нет.

Паша тотчас пригрозил Ятранкину, что если увидит его поправляющего шнурки, долго думать не будет.

– Меня выпустили только потому, что я Львовичу своротил скулу! И на тебя не посмотрю. В гроб краше положат!

Ятранкин кивнул.

– Так что, вперёд и с песней!

Тренер подивился, как оживилась команда. Ятранкин вдруг забегал. Если до выхода Паши он играл полулёжа, норовя присесть отдохнуть, теперь как-то задвигал ногами. Пятки ещё не сверкают, но коленки уже не различишь. Паша по обыкновению рвал трусы. Остальные игроки, равняясь на лидеров, покинули свои лунки на поле, в которых стояли, ожидая мяча как в настольной игре.

За семь минут до окончания матча Паша вколотил гол, пробив руки вратаря.

Финны вспомнили, что они горячие скандинавские парни, и ринулись вперёд. Наши по привычке прижались к штрафной, выдерживая атаки. Паша, когда арбитр и боковой судья беседовали промеж собой, обсуждая в чью пользу аут, втихомолку саданул коленкой под зад Ятранкину. Тот без слов понял. Метнул дикий взгляд на своих корешков.

После сброса мяча финнами, наши отобрали и понеслись вперёд. Никто не хотел отставать. В результате, суетясь, и не веря в свою удачу, оказавшись один на один с вратарём, Ятранкин наступил на мяч и растянулся по газону.

Судья, запыхавшийся из-за того, что в самом конце матча ему пришлось побегать, дал себе передышку, назначив штрафной. Пока к нему подбегали финны, пока спорили, пока он лепил "горчичник" за разговоры, главный арбитр передохнул. А секундомер показывал полминуты до конца добавленного времени.

Паша встал в стенку, лицом к чужим воротам. По наигранной схеме Фунтик подал мяч к голове Бурого. Остальные наши, прибежавшие в чужую штрафную, повернулись лицом к воротам, готовясь подпрыгнуть от восторга после забитого мяча.

Так оно и вышло. Только Паша гола не увидел. Повернув голову, он только изменил траекторию мяча, не прилагая усилий. О какой травме могла идти речь? Но в глазах Павла появились тёмные концентрические круги. Они расходились в разные стороны, как волны, вызванные брошенным камнем.

Когда игроки навалились на него, как на хоккейной площадке, Паша зажмурился и резко раскрыл глаза. Стало легче. Бураков повторил упражнение. Теперь он различал и поле, и радостные рожи своих. Но, посмотрев на чужие ворота с двадцати метров, не различил сетку в воротах. Паша закрыл и открыл глаза, не добившись улучшения зрения, махнул на это рукой.

Разыграли в центре поля. Игроки сборной России, как один, уставились на судью, державшего свисток во рту. Вратарь побежал поздравлять своих, а рыжий Юхолайнен преспокойно перебросил мяч через его голову. Издевательски подпрыгивая, мячик закатился в наши ворота.

2:1 в нашу пользу, при ненужном мяче от финнов.

В раздевалку зашёл тренер с поздравлениями. Отметив игру всех, отличая Ятранкина и Буракова, в конце он приказал Павлу срочно зайти к нему!

Футболисты, не смея шушукаться, молча переглянулись. Опять Бурому все бонусы! А играл-то каких-то двадцать минут! Каждый считал себя частью общей победы, не желая делиться с выскочкой.

– Павел Бураков! – сказал тренер таким тоном, будто только что увидел своего игрока.

– Я! – коротко, по-армейски ответил Паша.

– Немедленно на полное обследование!

– В чём дело, отец?

– Ты знаешь, что у тебя дырка в башке?

– У каждого их семь.

– А у тебя восьмая в затылке!

Паша насупился. Вот, сволочь какая, настучал. Да он этого докторишку голыми руками!

– И ты этим самым затылком подставляешься под удар! Немедленно в физдиспансер! Победа хорошо, но мне не нужны потери, как на войне!

Спорить с тренером себе дороже, Паша понуро зашагал к машине главного менеджера "Житника".

– Какая вожжа ему под хвост попала, Гаврила? Не ты ли стуканул?

– Не будь дураком, Паша! – сказал Гаврила Михайлович.

Паша умолк. Завхоза, не смотря на хлипкую должность, за грудки не схватишь, можно в ответ схолоптать нокаут. Истинно, не место красит человека!

– Лучше моли Бога, чтобы доктора не обнаружили у тебя рецидив!

Паша молчал всю дорогу. Обнаружат, гады, как пить дать! Как два пальца об асфальт! Он продолжал жмуриться, чтобы разглядеть с заднего сиденья показания спидометра, но видел только стрелку, и то неотчётливо.

Пашу крутили и вертели, заставляя глядеть то в один прибор, то в другой. Затем, по старинке, прикрыв один глаз, он смотрел на таблицу зрения, различая к своему удивлению только первую строку Б Ш, о том, что следом идут М Н К, Паша помнил. Но разрывы колец в таблице он различить не смог.

– Не годен для профессиональной деятельности!

– Не надо горячиться! – сказал Гаврила Иванович профессору лечебной физкультуры. – Это лучший футболист страны на сегодняшний день.

– Но с таким зрением не стоит выходить на поле. Лучше уж ему уйти из большого спорта непобеждённым.

– Вы не знаете Пашу. Он будет играть! Не смотря ни на что.

– Я не имею права допустить к игре в национальной сборной, – заявил профессор.

– Но запретить вы тоже не имеете права. Времена не те!

– Дорогой мой, Гаврила Михайлович. Вы высказали мои мысли. Действительно, не те времена.

– На что-то намекаете?

– Говорю прямо.

– Слышали песню про наш бронепоезд?

– Который стоит на запасном пути?

Гаврила Михайлович кивнул. Но это никак не подействовало. Директор медицинского центра олимпийского резерва качнул головой.

– Невозможно, – едва ли не по слогам произнёс он.

– Все мы в мире тленны.

– О том и я говорю. Уйду я, придёт другой. Он тоже запретит. Ни в одной стране нет такого разрешения, гробить человека ради спортивных достижений.

Гаврила Михайлович покачал головой. Выйдя из здания, менеджер подошёл к лавочке, на которой коротал время Бураков.

– Всё не так плохо, Паша. Мы своё возьмём.

– Выкинули из сборной?

– Выкинули. Но в дела "Житника" они не влезут. Прав таких нет! "Не те времена"! – передразнил он профессора.

– Слышь, Бухалыч, а я же ни хрена не вижу! – Паша поводил ладонью перед глазами. – Вот тебе и операция!

– Паша! Не старайся выглядеть идиотом! Что ты видел раньше и что сейчас – большая разница. Я скажу, огромная! Минус четыре, это не два процента зрения!

– А что, было два?

– Два! – передразнил Гаврила Михайлович. – Знаешь это сколько, два?

– Помнится.

– Помнится корове! Поехали, хватит торчать тут, а то подумают, что лучший игрок страны заболел. Или чего хуже, уличён в допинговом скандале!

Они сели в машину.

– А бабки?

– Бабки получишь по первому разряду, я ещё для тебя отходные вышибу!

– Гробовые?

– Ты в сборной играл год?

– Да больше!

– Значит, компенсацию по состоянию здоровья получишь плюс расчётные, правда они сейчас иначе называются. Выходным пособием.

– И много?

– На хату в столице наскребёшь, если отмечать всем городом не станешь.

– А оно мне надо? – Паша раскрыл рот от удивления.

– За это и люблю тебя, Бурой! За это и сделаю так, чтобы играл в "Житнике"!

– Опять операцию?

– Немцы сказали, бесполезно. Главное, зрение больше падать не будет.

– Давно сказали? Или ты им только что звонил?

– Дурак ты Паша! Конечно, после операции.

– Так ты что, никому не сказал? А если бы я от этого пустякового удара ослеп навсегда?

– Дурак ты, Паша, – вздохнул Гаврила Михайлович.