Прожив в замке целую сестаис, Санти так и не научился ориентироваться в этом хаосе, хотя ни умом, ни памятью, ни наблюдательностью боги его не обошли. Туор же, проживший здесь куда меньше, к восхищению юноши, так уверенно выбирал нужные лестницы и коридоры, что казалось: невидимый проводник указывает ему путь. Они проходили зал за залом, поднимаясь выше и выше. Санти с удовольствием задержался бы в некоторых из них: убранство Дворца было великолепно. Но туору было, похоже, наплевать на чудесные витражи, фрески, скульптуры. Дважды они проходили по висячим мостикам, столь воздушным и ажурным, что у Санти замирало сердце. Несколько раз воины замковой стражи смыкали перед ними лезвия мечей. Что-то вроде салюта, потому что после стражи расступались и туор с юношей двигались дальше. Наконец они подошли к арке, что вела в каменный колодец с лестницей-спиралью, вроде той, что поднималась к башенке Санти. Только здесь не было шеста и сама лестница была много короче, хотя и завершалась абсолютно такой же площадочкой с люком, что была под полом обиталища Санти.

Поднявшись по деревянной лестнице, они через люк вошли в башенку. В отличие от жилища Санти, башня ориентирована была иначе и находилась по другую сторону Дворца. Поэтому жалюзи на окнах были опущены, смиряя пламя дневного светила.

Поначалу Санти показалось, что внутри никого нет. Потом он заметил женщину, стоявшую спиной к ним у северного окна.

Серо-голубая легчайшая ткань скрывала ее от макушки до пят, ниспадая волнами с головы на плечи, а с плеч — на золотистый мех ковра. Женщина не двигалась, и шелк полностью скрывал очертания фигуры. Но, едва взглянув, Санти больше не мог отвести от нее глаз. Что-то очень знакомое и вместе с тем совершенно неуловимое было в ней. Нет, он, естественно, сразу узнал ту, что пришла вчера в замок вместе с белым воином. Загадка была в самой женщине, внутри ее. Нечто удивительное было в ней, Санти чувствовал это так же ясно, как слабый запах незнакомых духов.

— Этайа, — тихо произнес Биорк. — Мы здесь.

Женщина обернулась к ним. Качнулась и опала шелковая ткань вуали, скрывающей ее лицо. Она сделала шаг, и само движение это заставило сердце Санти забиться сильнее. Руки его задрожали, и он инстинктивно сжал кулаки. Он ничего не понимал, ничего не желал понимать: все его существо вдруг потянулось ей навстречу, как тянется цветок к утреннему Таиру.

— Привет тебе, Санти! — произнесла женщина.

И он едва не упал к ее ногам. Но не мог сдвинуться с места. Не мог произнести ни звука. Краем разума он понимал, что должен ответить на приветствие хотя бы из вежливости. Но ком, подступивший к его горлу, мешал ему. Слезы застлали глаза. Он, Сантан, чей голос пленил стольких девушек, стоял как каменный, не в силах произнести даже слова. И при этом он не чувствовал неловкости. Нет, он ощутил себя настолько счастливым, что это вызывало боль…

Вот юноша судорожно вдохнул, качнулся вперед…

Женщина откинула вуаль, за спиной Санти туор тихо охнул, но юноша не услышал. Глаза, подобные двум осколкам Таира, ожгли его сердце. Больше Санти не видел и не слышал ничего, он утратил прежнюю реальность: только это лицо, эта кожа цвета живого жемчуга, эти перламутровые волосы, эти черты, более прекрасные, чем он, певец, был в состоянии представить. Санти казалось: сейчас он умрет. И юноша был счастлив умереть.

Этайа коснулась пальцами его плеча, и чувства потеряли непереносимую остроту.

— Свет тебе, фэйра! — прошептал он.

«Фэйра? Фэйра — значит, это магия?» — шевельнулось у него в мозгу. Нет! Он знал — то, что владеет им, пришло изнутри. Так же, как приходят стихи. Может, их посылают боги, но рождаются они в нем самом. Он уже чувствовал подобное прежде. Чувствовал, но во много раз слабее. Нет, не магия. Наоборот, магия фэйры утишила шторм, несший ему гибель.

Сейчас Санти был совсем спокоен. Он смотрел на божественное лицо Этайи, на ее узкую руку, еще более изящную оттого, что на ней были лишь четыре пальца, на сияющие огромные глаза…

«Я знаю, знаю, — подумал он. — Лишь твоя магия удерживает меня, не дает потоку захлестнуть мою душу!»

— Нужно учиться, Санти! — произнесла она ласково. — Ты станешь пловцом, но пока ты — детеныш, брошенный в прибой. Я буду хранить тебя! Хранить тебя! Сядь!

Юноша послушно опустился на пушистый ковер. Этайа — рядом с ним, плавно, как опускается пух. Голубой шелк растекся по золотистому меху катти.

— Ты привыкнешь, певец. Ты уже привыкаешь, ведь это — твоя стезя, твой дар. Знай: мы пришли сюда за тобой. И мы уйдем отсюда только с тобой. Но ты должен найти себя, Санти!

Прошлого больше не было. Жизнь Санти до этого мига стала пылью под ногами путника. Не важно было, что говорит Этайа, важно — как. Настоящее было, как эта сказочная башенка в чудовищном замке.

— Этайа! Этайа! — прошептал он, и звук имени был подобен чарам.

— Не думай, не думай… — шептала Этайа.

И Санти перестал думать, перестал осознавать себя… Он словно бы умер…

Крепкая, как челюсти тага, маленькая рука встряхнула его, взяв за плечо. Юноша оглянулся и непонимающе уставился на туора: откуда он взялся, человек из прошлого?

Фэйра отвела от юноши глаза и посмотрела на маленького воина.

— Три хоры! — сказал Биорк. — Прости, светлейшая, мы в чужой стране!

— Да, Биорк, — согласилась Этайа. — Ты прав. Я слишком долго была одна.

— Не знаю, что ты имеешь в виду, — проворчал туор. — Но не поспешна ли ты? Он еще слаб.

— Нет!

— Не смею усомниться, госпожа! (Этайа не убедила его.) — И за нами наблюдают!

— Им не увидеть лишнего! — уверенно ответила фэйра. — Санти! — ее голос стал еще нежней, еще ласковей. — Сейчас ты должен уйти. Но я останусь с тобой. И ты придешь, когда я позову тебя.

— Позовешь? — Санти все время улыбался. Он был переполнен настолько, что в его душе не было места печали.

— Да. Ты придешь, когда услышишь мой зов.

Одновременно они встали. Этайа не поцеловала юношу — только прикоснулась пальцами к щеке:

— Иди!

Глава пятая

ТИАНСКАЯ БАЛЛАДА.

Носильщики плавно и быстро несли паланкин. Эак шел рядом, держась за его посеребренный бортик. Прямая галерея тянулась уже полмилонги, и конца ее не было видно впереди. Свет из круглых, высоко расположенных окон падал на светло-коричневый паркет. Мягко ступали босые ноги носильщиков. Беззвучен был шаг воинов-телохранителей, обутых в матерчатые туфли. Только туфли Эака с подошвами из кожи саркула стучали, соприкасаясь с покрытой лаком древесиной.