Но вернёмся в Мохенджо-Даро. В нескольких зданиях на углах улиц в этом городе, как, впрочем, и в других, находились небольшие помещения с плотными кирпичными полами и чашеобразными углублениями в них. Археологи предполагают, что это были харчевни, и в углублениях стояли сосуды с зерном, напитками и прочими съестными припасами: «Вероятно, в таких харчевнях собирались купцы и другие обитатели города, кто для того, чтобы заключить сделку, а кто просто поесть, попить, а заодно и посудачить, и весьма вероятно, что подкрепляясь карри, другими обильными кушаньями и крепкими напитками, они передавали друг другу свежие сплетни об отцах города» [20, с. 59–60].
В ходе раскопок в Мохенджо-Даро обнаруживается всё больше зданий, больших и малых, и уже ни у кого не остаётся сомнений, что город построен на основе принципов, которые учёные не колеблясь считают современными (не знаю, какой стороне адресован этот комплимент).
Что же касается так называемой «цитадели», то в ней обнаружено несколько крупных зданий, отличающихся особой тщательностью кладки и внушительными размерами. Здания эти принадлежали, видимо, административной власти. Самое крупное строение в Мохенджо-Даро ещё не раскопано: оно находится под остатками древней ступы — культового сооружения с останками святого — на центральном холме города и предположительно может оказаться большим храмом, посвящённым богу-покровителю города. Снести ступу — значит оскорбить чувства верующих. И хотя ступа заброшена и пилигримы не жалуют её частыми посещениями, археологи её не трогают. Какие тайны она хранит?
Но здания, примыкающие к ступе, археологи раскопали: огромное строение размерами 70X24 м с западной стороны, несколько меньшее с северной — так называемый «большой бассейн», и остатки большого двора, обнесённого стенами двухметровой толщины.
Монументальное здание к западу от сооружения, погребённого под ступой, было названо первыми археологами «домом коллегий»: вероятно, здесь находилась резиденция властей. Внушительные стены более чем метровой толщины, окружённый аркадой двор, внутреннее святилище подтверждают это предположение. Другое здание не менее внушительных размеров находится в северной части города, на северной стороне Центральной улицы, большая часть которой занята караван-сараями. Его площадь составляет 63X34 м, а внешние стены имеют толщину более 1,5 м. Возможно, оно также служило резиденцией какого-нибудь правителя и помещением для административных служб.
Неподалёку от Главной улицы находится большой бассейн 12X7 м, со стоком — квадратным отверстием и жёлобом. В него можно было спуститься с обоих концов по лестнице, облицованной деревом, — на каждой ступени сохранились выемки для планок. У основания каждой лестницы во всю ширину бассейна есть небольшие площадки, предназначенные, вероятно, для безопасного купания детей. Бассейн со всех сторон окружён мощёным двором, вокруг него тянется аркада. Арки ведут на крытую веранду, окружающую двор, а к веранде примыкают комнаты. Чтобы вода не просачивалась, над кирпичной облицовкой стен бассейна проложен слой битума, а за ним — толстая глинобитная прокладка, заключённая между двумя кирпичными стенами. Видимо, так же устроено дно бассейна. Для того чтобы это установить, нужно разрушить часть облицовки, а она сохранилась настолько хорошо и сделана так аккуратно, что у археологов не поднимается рука или, точнее, молоток, чтобы повредить её. В одном из помещений, расположенных рядом с бассейном, находится большой колодец превосходной кирпичной кладки.
Одну из своеобразных построек вблизи большого бассейна Дж. Маршалл определил как баню, нагревавшуюся горячим воздухом. К северу от большого бассейна находится здание, состоящее из восьми комнат для омовений: они расположены по четыре с каждой стороны коридора со стоком посередине. Видимо, и бассейн, и эти отдельные помещения предназначались для каких-то особых омовений: в традиционной культуре Индии ритуальным омовениям всегда придавалось большое религиозное значение и огромный смысл.
Большое здание высится к югу от холма со ступой. Оно представляет собой большой квадратный зал со стороной стен 26 м и четырьмя рядами столбов, по пяти в каждом ряду, на которых держится крыша. Внутри здания — четыре хорошо вымощенных прохода, разделённых рядами колонн. Дж. Маршалл сравнивал это строение с устройством более поздних храмов, высеченных в скале, где монахи сидели друг подле друга, образуя длинные ряды. Э. Маккей считает, что здание служило, скорее, не религиозным, а коммерческим целям и представляло собой крытый рынок с рядом прилавков, тянущихся вдоль проходов. Кто из них прав?
Раскопки, ведущиеся в последнее время, не только пополняют запас прежних знаний, но и приносят новые археологические открытия. Так, недавно в нижнем городе была откопана массивная стена, ширина которой достигает 2 м, а высота — свыше 10 м, которая является фрагментом крупного сооружения. Она была возведена рядом с платформой, возвышающейся в западной части города. Предполагают, что это — остатки специального заградительного сооружения, защищавшего город от наводнений.
Таковы отдельные детали, свидетельствующие о некоторых принципах градостроительства. Но, думается, достаточно и их, чтобы читатель мог хотя бы в отдалённой степени представить некоторые особенности внешнего вида древних протоиндийских городов и их архитектурный рельеф.
Есть большой соблазн связать эти структурные особенности архитектуры с лежащими в их основе идеологическими установками. Этому соблазну поддаются многие археологи, интерпретируя раскопанные ими строительные остатки на основании аналогий, почерпнутых в месопотамских материалах. Это вполне понятно и объяснимо: Месопотамия — ближайшая культурно-историческая область не только по времени возникновения и месту своего расположения, но и связанная с Хараппой тесными торговыми, а возможно, и не только торговыми узами. Поэтому совсем не вызывает удивления искреннее стремление некоторых археологов увидеть в монументальных строительных комплексах протоиндийских городов, точнее в их цитаделях, дворец и храм, которые были двумя «великими организациями» в древнем Двуречье и определяли в этой цивилизации социальные, экономические и идеологические отношения.
Однако имеющиеся публикации археологических материалов вселяют опасение, что «дворец» скорее существует в умах исследователей, нежели в реальной протоиндийской действительности. Что даёт основания для подобного опасения?
Археологи исходят из того соображения, что большие «зернохранилища», эффективная система дренажа и планирование поселений на столь обширной территории требовали централизованного управления и контроля и тем самым подразумевали авторитарную иерархическую социальную и политическую систему. Убедительно? Вполне.
Но не менее убедительны и доводы сторонников противоположных взглядов: так называемые зернохранилища есть лишь в Мохенджо-Даро и Хараппе, в других городах их нет, к тому же они в этих двух городах не похожи одно на другое, да и не все археологи признают их за таковые. Бесспорно, что это — важные сооружения, но каково их назначение — окончательно не выяснено, и нет доводов решающей доказательной силы в пользу ни одной из сторон.
Обилие металлических предметов, обладание которыми в Месопотамии означало принадлежность к высокому социальному статусу и которые сосредоточивались главным образом во дворцах, для протоиндийской цивилизации подразумевает, скорее всего, иную картину. Это обилие трудно интерпретировать как свидетельство существовавшей здесь социальной иерархической структуры: они не сконцентрированы в одном месте, находящемся в цитадели. Даже изделия из драгоценных металлов и камней имели, по-видимому, сугубо утилитарное повседневное назначение, связанное с обыденной жизнью. Более того, они очень редко встречаются в погребениях, а это может значить, что они не являлись принадлежностью определённой социальной группы и не передавались по наследству. Есть и другие соображения, но углубляться в этом направлении мы не будем.