Комплексный характер древнего города проявлялся во внутренней дифференциации общества и в специализации отдельных групп населения. Здесь была и своя политическая система, и экономическая структура, учитывающая местные условия, и различные органы производства и распределения. С одной стороны, число дифференцированных и специализированных ролей росло, и это усложняло социокультурную структуру общества. С другой стороны, более сложными и переплетёнными становились связи между этими специализированными группами. Организация их внутри определённой системы отношений едва ли была простой. Очевидно, что она отличалась от социальной организации архаических коллективов, существовавших в доисторическое время, которая базировалась на делении членов коллектива по половозрастному признаку и на соответствующем этому делению разделении труда. Между потестарной организацией, обеспечивавшей нормальное функционирование доклассового общества, и политическими организациями ранних государств с их зарождением классов лежит принципиальная грань. Она выражается прежде всего в том, что со становлением государства и последующим развитием цивилизации возникают новые формы политической организации, которая порождает отделённую от народа власть со своим аппаратом социального контроля. Важнейшую роль приобретает идеологическая сфера, синтезирующая традиционные верования разных этнических групп, участвующих в сложении ранних государств и населяющих города. Этот процесс нам неясен пока даже в самом общем виде, и изучение его затруднено многими обстоятельствами. Среди них едва ли не главным является специфический способ познания истории Востока, проистекающий из вульгарного применения историко-материалистического метода, когда история эта подгоняется под стереотипы Запада. При этом перевод восточных реалий на общепонятный язык обращается на деле в перенос европейских реалий на Восток; обращается внимание лишь на объединяющее «общее», а разъединяющее «специфическое» остаётся в полном небрежении.

Возвращаясь к нашей теме, ещё раз подчеркнём, что сходство терминов «город», так же как терминов «урбанизм», «урбанизация», применительно к современной и к архаической цивилизациям сугубо формально, содержание же их различно. Ими приходится пользоваться вынужденно, пока не будет выработана терминология, отражающая специфику хараппской цивилизации.

Сохранившиеся остатки протоиндийских городов заставляют вспомнить о «божестве по имени катастрофа», о котором писал М. Блок, уже упоминавшийся на страницах этой книги: «Бесчисленные римские муниципии превратились в заурядные итальянские городишки, где археолог с трудом отыскивает скудные следы античности, зато извержение Везувия сохранило Помпеи» [5, с. 43–44]. Мы не знаем доподлинно, что вынудило жителей хараппских городов покинуть насиженные места, но если бы они этого не сделали, их постигла бы судьба римских муниципий, и они превратились бы в заурядные индийские деревеньки с домами, выстроенными из добротного доисторического кирпича. Покинутые людьми города простояли не одно тысячелетие, надёжно законсервированные толстым слоем песка. Сейчас раскопанные археологами руины брошенных городов опять находятся под угрозой уничтожения, теперь уже окончательного, и главные их враги — вода, прежде всего подпочвенная, уровень которой всё время поднимается, и соли, которые разрушают кирпичные стены с более неумолимой жестокостью, чем это сделали бы вражеские полчища.

Впрочем, до того как археологи пристально заинтересовались протоиндийской цивилизацией, интерес к ней проявили местные жители, потихоньку растаскивая прочные древние кирпичи для строительства домов в соседних селениях, и англичане, добывая балласт для строительства железной дороги, справедливо посчитав, что макадам, построенный из битого хараппского кирпича, будет и прочен, и дёшев.

Топография протоиндийских городов побуждает вспомнить высказывание французского философа Алена: «Города растут отнюдь не по воле завоевателей. Они, словно древесный мох, тянутся к воде». Действительно, реки с их капризным характером были главным условием, которое влияло на размещение хараппских городов. Важную роль играла оросительная способность рек и их навигационные удобства. Старались селиться так, чтобы находиться достаточно близко к культивируемым землям и достаточно далеко от затопляемых паводком площадей. Учитывали также плодородие почв и особенности климата, близость минеральных ресурсов и другие геоморфологические и биотические условия, а выбирать их и сообразовывать с человеческими нуждами древние люди умели, не в пример нам, разумно: ими руководил многовековой опыт и богатые эмпирические знания, а не воля отдельных людей, закладывающих город «назло» какому-нибудь соседу.

Далеко не последнюю роль играли в размещении городов торговые интересы, оборонительные соображения и отношения с соседями — окружающими город селениями и этносами. Так, Хараппа располагалась на важной для ирригации и судоходства реке Рави, в узле, где соединялось несколько традиционных торговых путей, соединяющих город с Северным Белуджистаном, Гиндукушем и Афганистаном — через Шортугай. Не менее удобно был расположен и Мохенджо-Даро — вблизи от богатых полезными ископаемыми Белуджистана и Раджастана, на удобных торговых путях и в то же время в плодородной долине Инда.

В большинстве хараппских городов торговые нужды выступали на первый план, и они становились крупными коммерческими центрами. Так, Рупар и Манда были построены как главные источники торговли гималайским тиком, Гумла и Рахман-Дхери — возведены близ районов, богатых минеральными ресурсами, Алладино был удобен как перевалочный пункт для сухопутной и морской торговли, Суткагендор и Лотхал — для каботажной.

Разнообразие ландшафтов, о котором говорилось в предыдущей главе, само по себе заставляет предположить неодновременное и неединообразное развитие отдельных локальных зон хараппской культуры. Однако археологи, исследовавшие её в первые десятилетия после открытия, оказались, очевидно, заворожёнными унифицированной системой мер и весов, единым стилем расписной керамики, одинаковым планированием городов, единой системой письма и одними и теми же печатями и статуэтками, найденными в разных районах протоиндийской цивилизации, и провозгласили тезис о внезапном, с эффектом неожиданного взрыва появлении городской цивилизации и о последовавшем вслед за этим длительном периоде застойного существования, без каких бы то ни было перемен и местного колорита. Этот тезис, кочуя из одной работы в другую, скоро обрёл силу неодолимой инерции и стал традиционным. Хараппская цивилизация обретала черты некоего доисторического мастодонта, лишённого развития, застывшего и неподвижного, вследствие этого обречённого на вырождение. Ей не оставалось ничего иного, как умереть, что она и сделала с помощью вовремя подоспевших арьев.

В последнее время эти взгляды пересмотрены. Возросло количество археологических находок, расширилась их география, разработаны новые методики — всё это позволило наметить новый подход и изменить интерпретацию археологических материалов. Теперь хараппской культуре не отказывают в наличии отдельных разнохарактерных зон, неодинаково и неодновременно развивающихся, в местном колорите, который окрашивает каждый район, отличая его от других. Теперь она производит впечатление яркого, своеобразного и полного жизни и игры организма, который родился на берегах Инда, вырос, возмужал, достиг зрелости, состарился и умер, как и положено всему живому. Проследить все периоды роста и увидеть их особенности во всём объёме и во всех деталях нам пока не удаётся.

Каждое десятилетие приносит открытие новых поселений, поэтому сейчас мы не можем ответить на многие вопросы, связанные с городами-государствами древней индской цивилизации. Однако очертить их облик в общем виде, основываясь на существующих материалах, можно.

Местоположение большинства городов близ рек предопределяло их членение на собственно город, пригород — прилежащие к нему селения — и находящуюся вне города гавань или торговый порт. Постепенно обнаруживаются различия в планах городов: Мохенджо-Даро построен иначе, чем Лотхал, а Лотхал — иначе, чем Калибанган. Различным было и употребление сырцового и обожжённого кирпича. Например, в Хараппе чередовали ряды обожжённого и необожжённого кирпича, в Калибангане из обожжённого кирпича строили стены, водостоки и ванные комнаты, а в Мохенджо-Даро предпочитали необожжённый кирпич класть сверху, для «облицовки».