Франни отказалась от какого бы ни было материального вознаграждения, заявив, что ей будет достаточно того, если им с Эйприл удастся сорвать планы Мархама — стать хозяином Белого Дома. Организаторы программы пытались уговорить Джека тоже выступить в передаче, однако он ответил категорически «нет», и его оставили в покое.

— Как вы себя чувствуете? — шепотом спросил он Франни.

— Прекрасно. Как вы думаете, у меня будет возможность поговорить с Эйприл, когда все это кончится? Мне очень хочется сказать ей, как я рада, что могу, наконец, обличить этого мерзавца, и извиниться за то, что побоялась сделать это раньше.

Джеку было понятно желание Франни увидеться с Эйприл, но он ничего не мог сейчас обещать. Сказав, что не может дать ей никаких гарантий, он проводил ее в небольшую отдельную комнату, где она должна была давать интервью.

После того как она ушла, шепотом заверив его, что сумеет справиться со своей задачей, Джек позволил себе посмотреть на Эйприл. За время их разлуки сила ее воздействия на него нисколько не ослабла. Даже наоборот, возросла, если судить по той жаркой волне, которая разлилась по всему его телу от одного взгляда на нее.

Ему стоило невероятного усилия оставаться на месте и не подойти к ней. Он знал, что ей сообщили о приезде Франни, и надеялся, что, как он настоятельно просил, его имя при этом не упоминалось. Ей должны были сказать, что Франни сама решила дать интервью. Он ни в коем случае не имел права рисковать: ведь Эйприл могла неправильно истолковать его действия и отменить свое выступление.

Свет сделали не таким ярким, и ведущая представила гостью программы. Следующие пятнадцать минут были самыми длинными в жизни Джека. Когда лампы снова ослепительно вспыхнули, собравшиеся в студии зааплодировали Эйприл, и Джек заметил, что глаза некоторых присутствующих подозрительно затуманились. Это было и не удивительно — он и сам почувствовал, как у него защипало в носу.

Внезапно, словно бы каким-то образом ощутив, что он здесь, рядом, Эйприл посмотрела на него, или, точнее, в его направлении. Джек пришел в смятение от нахлынувших на него противоречивых чувств. Всем своим существом он хотел рвануться к ней, крепко обнять и целовать до тех пор, пока не согласится признать, что они созданы друг для друга. Но голос разума говорил ему, что в тот день в бунгало, когда она отказалась принять его предложение выступить с публичным обвинением Мархама, причина ее отказа лежала гораздо глубже, чем боязнь снова рисковать своей гордостью. И Джек сделал шаг назад, спрятавшись в тень.

Он пристально следил за ее взглядом, внимательно осматривавшим аудиторию, и когда, в конце концов, кто-то отвлек ее вопросом, облегченно вздохнул. В тысячный раз перед глазами Джека возникало ее лицо, с неожиданно отразившимися на нем обидой и упрямством, перед тем, как она сказала ему «прощай». Она поняла тогда, что он еще не решил беспокоившие его вопросы, касавшиеся его будущего. И так как у него не было права вынуждать ее принимать какие бы то ни было решения до тех пор, пока он сам не сделает свой выбор, он позволил ей тогда уйти.

Но сейчас, когда он снова видел ее и не имел возможности подойти к ней, коснуться ее, заговорить с ней, его сердце вдруг тревожно забило в набат. Она засмеялась в ответ на чьи-то слова, и Джек почувствовал, что еще секунда — и он может потерять над собой контроль. Теперь у него не осталось и тени сомнения, теперь он точно знал, какое следует принять решение. Да он, в сущности, уже и принял его. Незаметно выскользнув в боковую дверь, он выскочил на улицу, поймал такси и отправился в аэропорт.

Эйприл завернула за угол заставленной автомобилями стоянки и направилась по асфальтированной дорожке к главным воротам, находившимся в четверти мили отсюда. Сегодня должны были прийти газеты с подробным сообщением о бесславном конце карьеры Мархама, которые обещал послать ей отец, и она не захотела ждать, пока почту принесут ей в кабинет. Наверное, уверяла она себя, причина ее беспокойного состояния была именно в этом.

— Не буду думать о нем сегодня, — пробормотала она и грустно улыбнулась. Вот уже две недели она каждое утро давала себе это обещание и еще ни разу ей не удавалось его выполнить.

Заставив свои мысли вернуться к газетам, за которыми она шла, Эйприл усмехнулась, подумав о том, что теперь личная жизнь Мархама является предметом всеобщего обсуждения и осуждения. Выступая со своими обвинениями, она, скорее, выполняла свой гражданский долг, нежели совершала акт мщения, но в то же время нельзя было не признать, что чисто по-человечески ниспровержение Мархама в какой-то степени доставляло ей удовольствие; по крайней мере, ей не жаль было потратить сегодняшний вечер на чтение газеты.

Лицо ее слегка помрачнело, и Эйприл почувствовала какую-то неуверенность в себе, вспомнив о предстоящем визите отца. Ей хотелось бы показать ему, во что ей удалось превратить мелкий бизнес его покойного тестя, хотя теперь она подозревала, что все это время он следил за ее успехами. Их примирению нужно было пройти еще долгий путь, чтобы стать окончательным, но отец заложил крепкий фундамент их новых отношений, оказав ей серьезную поддержку во время ее короткого пребывания в Штатах.

Воспоминания о поездке в Нью-Йорк неизбежно приводили ее к мысли о Джеке.

Ей было ужасно любопытно, что он думал о ее решении выступить по телевидению с интервью. Теперь ей было понятно, как сильно она надеялась на то, что он позвонит или каким-нибудь другим способом даст ей знать, что он видел ее выступление, и как хотелось услышать от него слова одобрения и поддержки. Она чуть было не поддалась соблазну отыскать Франклина и разузнать у него, где сейчас находится Джек, не уехал ли он в какую-нибудь командировку, но в конце концов, решила не делать этого, и проведя неделю с отцом, вернулась в Мексику.

Даже за такой короткий срок Эйприл смогла понять, что «Лазурный Рай» стал для нее настоящим домом, а не просто надежным убежищем. Тогда как Джек спешил обойти земной шар, выслеживая свои истории, ее жизнь была в Мексике, и заключалась она в том, чтобы хозяйничать на своем курорте; поэтому ей не суждено было вписаться в его судьбу, не стоило даже и пробовать.

Она медленно шла по дорожке, опустив голову, а ее мысли беспомощно блуждали где-то там, в тех днях, что они провели вместе. Ее глаза рассеянно рассматривали асфальт под ногами, поэтому, прежде чем увидеть, она услышала его. Сначала до ее ушей донеслось чье-то хрипловатое ворчание, и ей даже в голову не пришло, что этот человек шел навстречу. Но за ворчанием последовало длинное ругательство, и Эйприл подняла голову. Картина, которая предстала ее глазам, заставила замереть на месте и затаить дыхание, чтобы чудесное видение не дай Бог не исчезло.

Ее первым желанием было протереть глаза: ну конечно, жара и постоянные мысли о нем нарисовали этот мираж, который был совершенной копией Джека. Но через какую-то долю секунды его прозрачно-зеленые глаза встретились с ее глазами, и она поняла, что это действительно был он. Он стоял так близко от нее, что стоило ей сделать десяток шагов, и она могла дотронуться до него руками, прикоснуться к нему губами.

Но она даже не пошевелилась — не могла пошевелиться. Ее чувства и разум были мгновенно парализованы его близостью, и ее тело словно окаменело. Он был раздет по пояс, и завитки золотистых волос, курчавившихся у него на смуглой от загара груди, не могли задержать бисерины пота, стекавшие ему на живот и впитывавшиеся поясом его пыльных джинсов. Его широко расставленные руки упирались в задний борт грузовичка, и Эйприл поймала себя на том, что не может оторвать взгляд от вздувшейся вены, змейкой извивавшейся по его бицепсу.

Вот уже несколько недель она каждую ночь представляла себе, что он вернулся, рисовала в своем воображении его лицо и фигуру, придумывала, что он скажет ей и что она ответит ему. Но вот он здесь, а она, черт побери, не может припомнить ни единого слова из своей заготовленной речи. И тогда Эйприл сказала первое, что пришло ей на ум: