«…Имею сообщить тебе многие комплименты по поводу твоего классического романа „Янки в Петрограде“, а именно: от нашей курьерши Маруси, от комсомольца Смирнова и от поэта Осипа Мандельштама с женой. Сии последние подрались из-за того, кому читать четвертый выпуск, следствием чего были: у Осипа — выдранные волосы на затылке, у жены синяк под глазом и отсутствие одного серого шелкового чулка… Виктор с Люсей[1124] неожиданно уехали в Москву, никого не предупредив. Два дня до этого они спрашивали у меня квартиру из 3-х комнат. Виктор написал еще одну статью о „пробниках“[1125]. Пробники — это страничка из лошадиного флирта. Дело в том, что кобылы не допускают любви без флирта; так же думают о любви и простые жеребцы. Но жеребцы заводские других убеждений и не любят терять времени даром. Поэтому романтическим кобылам преподносят для флирта простых жеребцов, а в решительную минуту замещают их породистыми. Простые или романтические жеребцы у ветеринаров называются „пробниками“. Так вот, наш общий друг заявляет, что он не желает быть пробником, вследствие чего слагает с себя звание русского интеллигента. Извещаю тебя, милый Джим[1126], что сюда приехал Макс Волошин и вчерашний вечер у Миши Слонимского на кровати угощал нас домашними паштетами из ХАОСА под соусом „a la Prorok Iesekiil“. Уборная в квартире 30, как тебе известно, рассчитана только на одного человека, вследствие чего и на основании пророка Иезекиля в коридоре была большая давка нуждающихся в облегчении гостей»[1127].

«Пишу тебе не из Питера, а с дороги — еду в еврейские земледельческие колонии… Давид

приехал из Крыма, заросший и кисловатый. Миша приехал из Парижа и привез Дусю , а Дуся привезла туалеты. Коля Тихонов (получила ли ты его „Поиски героя“?) живет в Токсове, играет в рюхи и толстеет… Федин рожает „Братьев“. Роды трудные и благодарное население ожидает разрешения от бремени с терпением! Эренбург путешествует по Европе и пишет еврейский роман».

«Читаю речь Бухарина. Хорошая речь, диалектическая речь. Страшно интересно после такой речи еще пожить на свете и посмотреть, „что будет дальше“»).

только что получила твое письмо и страшно беспокоюсь. Хотела дать тебе телеграмму, да это — боюсь — напугает твоих, если ты еще в больнице. Прошу тебя тотчас по получении этой открытки дай знать об исходе операции по адресу Кисловодск, санаторий № 18 имени Карла Маркса, мне. Насчет аппендикса я такого мнения, что чем больше у человека от природы хвостов: внутренних и внешних, тем лучше. Если отрезать, то скорей язык, чем аппендикс. И напрасно ты согласилась на это дело. Друг мой милый, я по тебе остро скучаю, стала провинциалкой, работаю плохо и бездарно, живу приятно и спокойно (хотя только последние три недели). Биография моя увеличилась двумя скандалами, — как я на Дзорагэс[1128] привела РКИ[1129] и как наоборот вывела одного мученика из узилища. Но об этом лично. Буду до конца сентября в Кисловодске. Не мешало бы тебе сюда махнуть. А потом — в Москву и Питер (на несколько дней). Форшиху[1130] не видела и видеть не хочу. Я тебя к ней ревную. Зато приезжал в Армению Андрей Белый[1131] с Клавдией Николаевной[1132] (теософкой), было очень хорошо с ними и она мне понравилась. Что мой Мишенька? (Слонимский, разумеется). Есть ли у Дуси[1133] ребенок?

Жду от тебя известий на кисловодский адрес. Мама, Лина[1134], Мирэль[1135] в Железноводске, Мирэль все больше безграмотеет. Детскую книжку[1136] не получила. Пришли, не пожалей, еще раз. Целую крепко тебя, твою маму, Алекс. Гр. и Мишу[1137]. То есть А. Г. привет. Наши кланяются.

… В Москве я получила от Фоспа[1138] обещание дать мне квартиру в Камергерском переулке, не позднее апреля. Квартира будет из двух комнат, хотя всем прочим знаменитостям, как-то Сейфуллиной и Огневу, дают по пяти. Но и на том спасибо. — Была у Гронского[1139] (в «Известиях») и подала заявление об уходе из «Литературы» и переходе на плановую работу, о чем он доложил на пленуме ЦК. Мне еще ничего не ответили по этому поводу, но решение мое твердо и непоколебимо[1140]. Я не выношу давки ни в кино, ни в трамваях, ни в профессии, как человек с больным сердцем. Видишь, ты в Тверь, а я в дверь или совсем наоборот. Ты со службы[1141], а я на службу. Ты единоличник, а я коллективизируюсь. Твой перевод Сакса восхитителен, классичен![1142] Все мы от него в восторге и прочитали раз по двадцать, а Миля уже ставит. Передай Давиду[1143], что я ему тотчас же напишу, как только получу известие из Москвы, а это будет скоро. Эмме[1144] передай, что Миля сейчас поглощена ее Марком Твеном…

Я буду в марте в Дзорагэсе и напоминаю тебе, что жду тебя туда и Зощенко[1145] тоже. Сдружитесь. Попробуй с ним поцеловаться — никогда не забудешь… В Москве кормила осетриной трогательного Нельдихена[1146]. Люблю писателей, которые недоедают. Первый признак, что непохожи на Н. Никитина. Теперь Давидушка наверное будет переедать на почве места в Гизе[1147] и очень жалко его одухотворенный профиль.

писать о том, что было в Москве[1149] — очень трудно. Я думаю, что все это сейчас еще не доходит до нашего сознания в правильном виде. По крайней мере я до сих пор чувствую себя отодвинутой и совершенно выключенной из тока… Была на одном только собрании (первом после выбора оргкомитета), со мной сидели Зелинский[1150] и Грудская и всё мне записали. Выступало множество писателей против РАППа. Сейфуллина сказала большую речь с интересными местами — сказала, что нужно пересмотреть «одиозные имена», нужно дать проявленье («дать выход») и Клычкову[1151]; затем сказала, что до сих пор «все мы дудели в красную дуду по принужденью» etc etc. Говорил Никифоров[1152] — сплошные издевки над РАПП (Сейфуллина еще сказала: до каких пор мы будем под мальчиками? Сперва были плохие мальчики, а сейчас дали хороших, а когда же мы сами будем справлять свои дела? Стецкий[1153] ответил: Ив. М. Гронский очень польщен, что вы считаете его хорошим мальчиком, но это неверная квалификация). Вышел Буданцев[1154] и заявил, что он теперь и душой и телом, и что писатель должен быть партийным. Леонов стал так монументален, что не говорит, а цедит, упёрся в президиуме между Гронским и Стецким и там затвердел. В общем всё очень противно, очень провокационно, очень непонятно, стало ясно, что сверху не видели никого из нас как следует и не знают толком, что нужно. Я к Ив. Мих.

пошла один раз, он мне сказал о том, что они сейчас будут «развязывать», им нужна правда о стране, о положении вещей в стране и хотят, чтоб писатель не боялся и честно давал правду. Etc., etc.

Во всех отношеньях (материальных и прочих) писателю идут навстречу. Дают командировки заграницу, убеждают, обещают всякие блага, закупают оптом, мне очень жалко, что ты не в Москве, т. к. эта разница между запасом бумаги и количеством договоров поразила бы тебя, получается впечатление чего-то дутого. Одновременно Бухарин затеял новую газету по техпропаганде[1155], куда призывает писателей… Меня, как тебе известно, так демонстративно не выбрали в оргкомитет, что я вижу в этом известное влияние Правды и Мехлиса[1156] (они сейчас — вершители — они меня не любят). Авербаху[1157] я звонила — убит и истеричен. Совершенно убит и матерьяльно разорен Серебрянский[1158] (наш сосед). Налитпосту у них взят[1159], это был их хлеб. Коле и Мише[1160] я об этом сказала, они говорят, что такое положение вещей ненормально и что их попозднее втянут в работу. Сейчас я еду на Дзорагэс. Здоровье поправилось (лечусь гомеопатией), но настроение очень плохое, смертоубийственное.

В июле Ив. Мих.

посылает меня в Германию и Америку, но честно говоря ехать не тянет и боюсь. Прочти в мартовском Новом мире Пильняка О‘кей (об Америке) совершенно замечательная вещь. Но она меня здорово напугала, боюсь туда ехать. Линуху[1161] устроила в Малеевке на 2 месяца. У нас в Москве сейчас тетя Саня с Муркой и Павликом, страшная теснота, мне было жалко оставить Лину на растерзание хозяйством. Из Дзорагэса напишу еще. К тебе 2 просьбы:

1) позвони Зощенке, скажи, чтоб выслал мне мою книгу насчет молодости. Скажи ему, что я буду в 20-х числах июня в Москве, если на Урал выедет не раньше, пусть зайдет.

2) Пойди в ГИХЛ к Гореву и потребуй на основании этого письма (которое я полностью подпишу вместо доверенности), чтоб они тебе немедленна выдали рукопись «Путешествия в Веймар» (в ней кроме него Лит-дневник, Уильки Коллинз, критич. статьи «Новый быт и искусство» и пр. и портрет Гете работы Доу). Эта рукопись продана «Федерации», а у меня на руках документ, что ГИХЛ от неё отказался.

Целую крепко тебя и твоих