Весной 1921 года вместе с К. Вагиновым, П. Волковым и С. Колбасьевым Тихонов образовал литературную группу «Островитяне». «В Петербурге нас зовут „Островитяне“, — писал он в Берлин Илье Эренбургу, — не по симпатии к англичанам и не потому, что мы живем на Васильевском…. Мы не футуристы, не имажинисты, не „академики“… Ясность, точность, веселый поединок творчества, боксирующего со вчерашним днем — наше сегодня»[448]. В тогдашних катастрофических условиях «Островитянам» все же удавалось печататься: с неимоверными трудностями приобретали серую, неважнецкую бумагу, сами на детских санках доставляли её в типографию. Легендарная тихоновская «Орда» была выпущена (в эфемерном издательстве «Островитяне») на деньги, вырученные от продажи двух пар белья и двух седел[449].

На первые публикации «Островитян» откликнулся чуткий к литературе Троцкий: «У них слышатся живые ноты. По крайней мере у Тихонова, молодого, свежего, обещающего»[450]. Оставаясь «Островитянами», Тихонов и Колбасьев в ноябре 1921 года пришли к Серапионам[451]. Приняли только Тихонова. Он стал последним Братом.

Тихонов тогда соответствовал своим стихам:

Серапионы были от него в восторге. Дадим высказаться многим. 10 февраля 1922 г. Слонимский писал Горькому: «Объявился замечательный поэт — Николай Тихонов. Лучше Гумилева. Вся молодежь ему в подметки не годится. Конечно, он Серапион. И, конечно, Вам будут посланы его стихи. Очень хорошо»[452]; 22 ноября о том же писал Горькому Лунц: «Жаль, что Вы не успели познакомиться с Ник. Тихоновым. Это неоценимый интереснейший человек, а стихи его я считаю событием в нашей поэзии. Совершенно необыкновенный напор, пафос, сила!»[453]. 9 октября 1923 года Каверин сообщал Лунцу в Гамбург: «Вообще он чудный малый, Коля, и никто из нас не работает так честно, как он»[454]. Наконец, Федин — Горькому. 16 июля 1924 года: «У Тихонова изумительные стихи. Работает он неустанно, добивается, отказывается, идет упрямо и стремительно, как конь. Пастернак, Маяковский уже позади. Он теперь один на поле, веселый и крепкий», и снова, 7 декабря 1924 года: «Я уверен, что Вам пришелся бы по душе Н. Тихонов — действительно, самый мощный поэт наших дней»[455]. В «Сумасшедшем корабле» Ольги Форш про появившегося у Серапионов Тихонова написано так: «У них был поэт, способный жить бытом пещерного человека, в пробегании пространств с ним мог сравняться верблюд»[456].

В 1922 году одна за другой вышли две книги Тихонова «Орда» и «Брага». Эффект, произведенный ими, был сильный. Многие строки тихоновских баллад стали крылатыми. Юрий Тынянов, один из самых тонких ценителей поэзии и проницательный критик, писал: «Впечатление, произведенное тихоновской балладой, было большое. Никто еще так вплотную не поставил вопроса о жанре, не осознал стиховое слово как точку сюжетного движения. Тихонов довел до предела в балладе то направление стихового слова, которое можно назвать гумилевским»[457].

Но учился Тихонов не только у Гумилева; он посещал в Студии Дома Искусств занятия Шкловского, Замятина, Корнея Чуковского. И не следует думать, что Тихоновым все восхищались; Евгений Шварц описал первую встречу с поэтом (на занятиях у Чуковского) желчно и без какого-либо пиетета: «На лекции Корнея Чуковского разбирали Бунина. Прочел доклад слушатель старшего курса студии с деревянным лицом и голосом из того же материала — Николай Тихонов. В докладе он доказывал, что Бунин — провинциал, старающийся показать свою образованность. Я обожал Бунина, и Буратино с дурно обработанной чуркой на том месте, где у людей обычно находится лицо, с пепельным париком над чуркой ужаснул меня. Года через два, уже зная, что он не так осиноподобен, как почудилось мне при первой встрече, я спросил его, зачем сочинил он доклад подобного рода. „Ты не понял! — воскликнул он. — Я пародировал Чуковского. Неужели ты не заметил, как он был недоволен?“ Я заметил, но отнес это к сути доклада»[458]. Эта запись Шварца не позволяет понять, как изображенный в ней человек мог написать дивные стихи:

Среди стихов Тихонова любовная лирика — редкость, хотя жизнь отнюдь не обделила его любовью и влюбленностями. В 1937 году Тихонов написал одно из лучших своих стихотворений:

Женился Тихонов в начале 1920-х годов на М. К. Неслуховской; их гостеприимный дом по адресу Зверинская, 2 был широко известен в литературном кругу. «Тихонов, — рассказывает Каверин, — к его счастью, попал в старую дворянскую семью, где, казалось, только его и ждали, хотя он был сыном и братом парикмахера и принадлежал к среднемещанскому сословию. У Неслуховских он, как говорится, пришелся ко двору. Его склонность ко всему необычайному, к любым отклонениям от обыденной жизни — словом, черты, характерные для его поэзии 20-х годов, были как бы изначально свойственны семье Неслуховских»[459]. О Зверинской, 2 существует большая мемуарная литература — дом был открытый и привлекал многих (в основном молодежь). Вот тихоновский портрет 1926 года в записях одного из гостей его дома: «Одевается скромно и бедно… Неприхотлив в пище… Курит трубку… О себе думает много. Самоуверен. Если когда-нибудь слышит — мол, Тихонов злой, он находит, что это так и надо. Внешним жестом скуп. Руками не размахивает. Низко не кланяется… Ходит — не качается, не подпрыгивает. Тверд и не гнется»[460].

Советская критика прочно записала первые книги Тихонова по разряду революционной романтики, благодаря чему его ранние стихи в советское время перепечатывали без всякой опаски, хотя даже лексика их не имела к революционному мифу подчас никакого отношения.

О каком годе это написано — 1916-м? 1942-м? или 1979-м?