В отличие от других советских дезертиров, Хохлов беспокоился о своей семье. Он никогда не думал, что, обращаясь к Околовичу, он лишает себя возможности вернуться в Советский Союз и забрать оттуда жену и ребенка. Его первая встреча с Околовичем во Франкфурте стала горьким разочарованием. Лидер НТС искренне признался ему: „Мне кажется, что Вы попали под влияние мифа, созданного МВД. Мы не настолько могущественны. Напротив, мы довольно слабы в техническом отношении. Зачем мне обманывать Вас? То, о чем Вы просите, не в наших силах“.

Лидер НТС сказал Хохлову, что может организовать встречу с „иностранцами, у которых есть голова на плечах и понятие о приличии“. Он предоставил Хохлову выбор между американцами, англичанами и французами. Тот выразил традиционное для русских подозрение к англичанам: „Только не англичане. У меня сложилось впечатление, что во имя империи они могут обмануть или даже предать нас. Что касается французов, то я не знаю, смогут ли они справиться с этим делом“.

Они условились, что Околович встретится с американцами (имелась в виду военная контрразведка США) и расскажет Хохлову о результатах разговора. Он предупредил, что на следующую встречу с ним придет еще один руководитель НТС, Владимир Поремский. Но когда Околович пришел в военную контрразведку США с известием, что к нему обратился капитан МВД, который хочет дезертировать, дело перешло в руки американцев. Было решено, что его захватят на следующей встрече.

Когда Хохлов понял, что стал жертвой двойной игры, было уже поздно. Он сел на переднее сиденье машины Околовича. Сзади был Поремский.

Машина остановилась. „Я должен извиниться, — сказал Околович. — Дело приняло другой оборот, и мне пришлось пригласить американцев сегодня. Они недалеко отсюда… Я не знаю, подходит это Вам или нет. Если нет, то так и скажите“. Что бы не ответил Хохлов, было уже поздно, потому что в этот момент в машину сел агент ЦРУ, и она тронулась. За ней следовала машина военной контрразведки.

Сотрудники военной контрразведки подвергли Хохлова допросу, проявляя временами свою враждебность и недоверие к мотивам побега. Один из них недоумевал: „Я не понимаю, почему Вы пришли“. Когда Хохлов начал говорить о своей неудовлетворенности советским режимом, его прервал другой агент: „Вы хотите сказать, русским не нравится большевизм?“ Околович попытался оправдаться: „Если бы на площади Вы сказали „нет“, я бы уехал. Вы думаете, мы не смогли бы от них оторваться? Смогли бы. Поремский и я так и планировали“.

На следующей встрече с американскими военными контрразведчиками Хохлов был представлен одному из начальников, который отличался от оперативных агентов незнанием русского языка и высокомерием. Он потребовал, чтобы Хохлов показал ему свой австрийский паспорт, выданный для проведения операции. В конце встречи он сказал: „Я хочу, чтобы Ваш паспорт был у меня. Дайте мне его, пожалуйста“. Хохлов был огорошен и хотел уже выразить свой гнев, но в разговор вмешался Околович, и ему разрешили оставить паспорт у себя.

Следующая встреча проходила без участия Околовича и Поремского. Этот случай — показательный пример того, как можно загубить важный побег. Если процедура, о которой рассказывает Хохлов, такова и есть на самом деле, остается только удивляться, что количество дезертиров остается очень высоким.

Хохлова попросил рассказать все сначала тот же офицер военной контрразведки США (Леонард). Когда тот закончил рассказ, Леонард вышел с ним в соседнюю комнату, закрыл дверь и сказал: „Послушайте… хватит этой чепухи. Скажите мне, кто Вы на самом деле! Можете говорить все что угодно, кроме того, что Вы капитан советской разведки“.

„Ну, это уже слишком! — ответил Хохлов. — Кто же я, по Вашему мнению?“

„Не знаю. Поэтому и спрашиваю. Может быть, журналист. Может быть, просто псих“. Хохлова арестовали, сняли отпечатки пальцев. Его отвезли в находившийся поблизости „высококлассный концентрационный лагерь“, в котором военная разведка держала допрашиваемых перебежчиков.

Чтобы ему поверили, Хохлов выдал двух немецких агентов, работавших с ним над заданием, и показал место, где было спрятано оружие. Однако его испытания начались тогда, когда он предпринял попытки вывезти свою семью из СССР. Допросы продолжались, и Хохлова считали настолько важным человеком, что к операции подключились разведки Великобритании и Франции, а из Вашингтона прилетели двое агентов ЦРУ. После месяца допросов Хохлову сказали, что его „политические убеждения“ заслуживают доверия. Москва не беспокоилась из-за невыполненной миссии, так как Хохлов регулярно встречался в Вене со своим связным, объясняя ему, что не смог выйти на цель.

После того как дезертир попал в руки западной разведки, ему пришлось пожертвовать своей семьей. В высших эшелонах решили, что дело Хохлова можно представить как победу Запада над Востоком и что он должен устроить пресс-конференцию, на которой объявит о своем дезертирстве. Такая конференция означала тюремное заключение для его семьи. Хохлову дали гарантии того, что американский посол в Москве лично поедет к нему домой во время трансляции пресс-конференции, передаст его жене письмо с объяснением того, что случилось, и предложит ей убежище на территории посольства. После того как такие заверения прозвучали несколько раз, Хохлов согласился выступить на пресс-конференции. От него пытались скрыть пресс-релиз выступления. Он был полон ошибок и абсурда („его жена, активный враг советского режима“ — только одна фраза из многих, которые заставляли Хохлова бледнеть).

Он ждал свою семью после пресс-конференции в течение двух дней, на третий день агент ЦРУ просто сказал ему: „Никто не ездил к Вашей семье в Москве. Я не знаю,“ почему. Похоже, что в последний момент все изменилось». Хохлову так и не удалось узнать, не были ли отправлены приказы или их не выполнили в Москве. Для него неопределенность окончилась. Он дезертировал, но цена побега оказалась очень высокой. Все слова о том, что его жена стала символом свободного мира, что существуют международные организации, которые могут спасти ее, что русские не посмеют тронуть ее, так как делу придана широкая огласка, не могли пошатнуть уверенность Хохлова в том, что вина за заключение или даже смерть жены и ребенка лежит на нем, доверившемся западным спецслужбам.

Со времени побега Хохлов принимал участие в секретных операциях НТС и сейчас живет в Швейцарии. Точно о своей семье он ничего не знает, но от людей слышал, что она находится в одном из сибирских трудовых лагерей. Книгу, написанную Хохловым, НТС распространил в Советском Союзе, и мы можем только гадать, должна ли эта книга отговаривать потенциальных дезертиров решиться на такой шаг, поскольку в ней ярко описывается несоответствие западных спецслужб подобным операциям. С одной стороны, известно, как сказал в 1957 году дезертир Игорь Гузенко, что «в России есть люди и агенты спецслужб, которые ищут возможность начать жизнь в свободном обществе, передав Западу ценные документы, свидетельствующие о шпионаже, которым руководит Кремль». С другой стороны, у нас есть пример Николая Хохлова — пример принуждения, грубости и нарушенных обещаний. Очевидно, что, если мы спросим у Хохлова, как бы он поступил, если бы начал все сначала, его ответ будет не в пользу Околовича.

Позиция западных стран по отношению к перебежчикам с Востока полна противоречий. Официальный Вашингтон поощряет дезертирство как бегство к свободе, прекрасное решение для порабощенных жителей Советского Союза и его сателлитов. Комитет по расследованию антиамериканской деятельности в своем докладе «Модели коммунистического шпионажа» предлагает создание программы из четырех пунктов, которая сделает дезертирство более безопасным и привлекательным.

1. Дезертиры должны освобождаться от ответственности за урон, нанесенный в результате их разведывательной деятельности. Это ограничение не должно относиться к шпионажу, и шпион или дипломат, который занимался разведывательной деятельностью до времени побега, может преследоваться законом после того, как он выберет свободу.