Когда из Москвы пришел приказ уничтожить некоторые документы, к которым он имел доступ, и прислать подтверждение об уничтожении, подписанное им и его женой, Петров спрятал эти документы, а жене сказал, что уничтожил их. Он также похитил несколько документов МВД, чтобы у него была информация, которую можно было передать австралийским властям в случае дезертирства. С помощью Белогусского Петров тайно встретился с представителем службы безопасности Австралии. Ему сказали, что нужно будет подписать прошение о предоставлении политического убежища и что для обеспечения его будущего будет создан специальный фонд. Когда Петров выразил свое непонимание, австралиец предложил ему 5000 фунтов.

Деньги были в дипломате, который принес с собой офицер, он раскрыл его и выложил их на стол. Петров прекрасно понял предложение и решил оставить посольство. 3 апреля, сказав жене, что уезжает по делам на три дня, он отправился в аэропорт в Сиднее, где сдался австралийским властям, обменяв украденные документы на 5000 фунтов. Его отвезли в загородный дом, где скрывали в течение нескольких дней.

Когда перебежчик отказался вернуться, советский посол приказал посадить его жену под арест на территории посольства. Австралийское Министерство иностранных дел предъявило советскому послу ноту протеста и передало письмо от Петрова, в котором он просил предоставить ему свидание с женой. Министерство предлагало устроить встречу. Посол показал это письмо его жене и пытался заставить ее написать следующий ответ: „Я боюсь попасть в ловушку“.

19 апреля в аэропорт Мэскот привезли стройную блондинку, которую сопровождали два курьера. К этому времени она была известна из австралийской прессы, и толпа, собравшаяся в аэропорту, кричала ей, чтобы она не ехала в Россию, так как там ее наверняка расстреляют. Петрова провела в самолете одну ночь, полную страха и неуверенности. В докладе говорится:

„Хотя миссис Петрова была гражданкой другой страны и работала в иностранном посольстве, она, как и любой человек на территории Австралии, находилась под защитой нашего закона. Правительство Австралии наблюдало за тем, чтобы ее не увезли за пределы Австралии против ее воли, и по этой причине командиру самолета было приказано узнать ее решение, а действующего руководителя Северной территории мистера Лейдина попросили поговорить с ней, когда она прибудет в аэропорт Дарвина (промежуточная остановка на пути в Москву). Командир поговорил с ней во время полета и по радио доложил в Канберру, что у него сложилось впечатление, что она хочет остаться в Австралии, но боится принять окончательное решение, и что она сказала ему, что ее охрана была вооружена“.

Когда самолет приземлился в Дарвине, советские охранники были разоружены, для чего австралийцы применили силу. Мистер Лейдин, встретившийся с Петровой, нашел ее в состоянии неуверенности и паники — она думала, что ее муж мертв, и боялась, что, если останется, ее родственникам в СССР причинят вред; она боялась попасть в ловушку и не понимала, что происходит.

За несколько минут до вылета самолета в Москву Петрову удалось поговорить с женой по телефону. Он сказал ей, что здоров, что ушел из посольства из-за кампании, развернутой против них, и что от нее избавятся, если она вернется в Россию. Сзади нее стояли неповоротливые охранники, слушавшие разговор.

Госпожа Петрова попросила, чтобы ее оставили наедине с Лейдином, которому она сказала, что остается. Самолет полетел в Россию с двумя охранниками и пилотом. Если в дезертирстве семьи и можно было усмотреть достоинство, то это относилось именно к ней, поскольку она разрывалась между любовью к стране, заботой о родственниках и долгом перед мужем.

Если бы Петрова вернулась в Россию, против нее скорее всего были бы приняты суровые меры. Можно привести пример перебежчика, который вернулся в СССР, Анатолия Барзова. Он в 1948 году на самолете перелетел в американскую зону Австрии со своим другом Петром Пироговым. Через четыре месяца им разрешили поехать в Соединенные Штаты. „Правда“ объясняла их отсутствие тем, что они совершили вынужденную посадку на территории американской зоны Австрии из-за нехватки горючего.

Как только друзья оказались в США, к ним обратились представители советского посольства, которые обещали им безопасное возвращение в СССР. В то время послом и резидентом НКВД в США был Александр Панюшкин, один из лучших советских агентов, когда-либо работавших в Америке. Панюшкину удалось убедить Барзова в том, что, хотя он совершил преступление против государства, его в случае возвращения осудят всего на два года тюремного заключения. Если он уговорит Пирогова вернуться с ним, то приговор будет условным.

У Барзова в России остались жена и четырехлетний сын. Он был уверен в том, что предложение Панюшкина искреннее. Барзов встретился с Пироговым, показал ему паспорт, выданный в советском посольстве, и сказал, что документы были готовы и для него. Он хотел узнать, почему Пирогов отказывается вернуться с ним.

Пирогов объяснил: „Я заключил контракт на написание книги и получил от них много денег, поэтому я не могу вернуться в Советский Союз до тех пор, пока не выплачу долг“.

Барзов ответил: „Я тоже пишу, но моя книга будет гораздо лучше тех, которые эмигранты пишут в Америке о России“.

„Можешь не беспокоиться о своей книге, — сказал Пирогов. — Они напишут ее за тебя. Ты ее подпишешь, а через несколько месяцев автора книги уже не будет в живых. Они убьют тебя“.

„Ну, через пять или десять лет ты тоже окажешься там, — возразил Барзов. — Я буду на свободе, а ты займешь мое место в тюрьме, куда я иду сейчас“.

Барзов открыл пачку папирос „Казбек“, но Пирогов, со словами „У меня свои“, вытащил пачку американских сигарет. „Ты уже думаешь, что они твои, — сказал Барзов с усмешкой. — Ты уже считаешь себя американцем?“

„Нет, — ответил Пирогов, — я еще не американец, но я пытаюсь стать им“.

„Чепуха“, — закончил полемику Барзов.

Он вернулся домой, и о нем ничего не известно. Владимир Петров писал в своей книге „Империя страха“[24]:

„В 1950 году, когда я приехал в Министерство внутренних дел, мой коллега Иголкин, работавший в отделе СК (Советские колонии, чьей обязанностью было докладывать в Москву о действиях советских официальных лиц), рассказал мне о возвращении Барзова и сказал, что он допрашивает его в тюрьме на Таганке. Иголкин несколько раз беседовал с Барзовым, который предоставил массу ценной информации. Он свободно разговаривал и охотно описывал свое пребывание в руках американцев, надеясь заработать этим прощение или хотя бы возможность увидеть жену и сына. Иголкин так описывал мне это: „Когда я вхожу к нему, он смотрит на меня как собака, виляющая хвостом в надежде получить кость“. В тюрьме Барзова держали восемь месяцев из-за того, что у него было много информации, а высокопоставленные офицеры МВД хотели уточнить некоторые моменты в его рассказе.

Ему, конечно, никто не сказал, что его приговорили к смертной казни еще тогда, когда он был в Америке. Когда они закончили допросы, его расстреляли, так и не дав увидеть жену и сына“.

Капитан Николай Федорович Артамонов представляет собой выдающийся пример советского перебежчика, которому ничто не угрожало, но он бежал на Запад, когда понял, что коммунистическая система не работает. У капитана Артамонова был неподдельный интерес к системе, которую он покинул. Когда он дезертировал в возрасте тридцати одного года, это был один из лучших офицеров советского военно-морского флота. В 27 лет он стал командовать эскадренным миноносцем Балтийского флота, в это время о нем писали в „Красной звезде“ и „Советском флоте“. В статьях отмечали его успешную службу, хорошую подготовленность к борьбе с подводными лодками, отличную партийную работу, проводимую им среди подчиненных.

Его корабль был одним из двух эсминцев Балтийского флота, которые выбрали для официального визита в Копенгаген. Он дезертировал в июне 1959 года в Гдыне, в Польше, где обучал индонезийских моряков противолодочным операциям.