Кроме этого, ученого привлекает и собственная незаменимость. Фраза «встретили с распростертыми объятиями» отражает сегодняшнее положение ученого, необходимого обеим сторонам. Ученый стал наемником, который продает свои знания не за деньги, а за лучшие условия работы. Если ему дать современную лабораторию и хороших ассистентов, ему будет все равно, где изготовлено оборудование — в России или в Америке. Разве у науки есть флаг?

Характер научной работы отделяет человека от реальности. В связи с этим можно упомянуть Ганса Эртеля, вице-президента Академии наук Восточной Германии, одного из четырех крупнейших специалистов мира по теоретической метеорологии, которого в марте 1960 года осудили за простую финансовую аферу. Работая в Восточном Берлине, он в течение семи лет был резидентом Западного Берлина. Это позволяло ему менять восточногерманские марки на западногерманские по курсу один к одному, в то время как официальный курс составлял четыре восточногерманские марки за одну западногерманскую. За семь лет работы он выкачал из Западного Берлина около 15 тысяч долларов. Вот как он объяснял это: «Тридцать лет жизни в абстрактной сфере естественных наук оторвали меня от реальности».

Когда уважаемые ученые ведут себя как мелкие мошенники, можно не удивляться тому, что они меняют политические системы как перчатки.

Со времен Клауса Фукса и Бруно Понтекорво на Восток бежала целая группа математиков и физиков, уверенных в том, что по ту сторону железного занавеса науку уважают больше. Но как может закрытое общество, в котором человек не в силах избавиться от присутствия государства во всех сферах жизни, предоставить свободу своим ученым?

В России ученые и художники стоят вне общества. Так было с тех пор, когда власть в стране захватили большевики, которые решили, что, хотя на исправление социальной несправедливости могут уйти годы, в сфере науки и искусства это можно сделать сразу. Привилегированные группы родились вместе с коммунистическим режимом, и они стали своего рода высшим классом, к которому массы жителей могут стремиться без всякой зависти. Рабочие живут на уровне существования, а исследователи, инженеры, математики, физики, химики катаются как сыр в масле, после того как они доказали системе образования, что они смогут увеличить мощь и славу Советского Союза.

При таком положении вещей наука занимает место религии, и ученым предоставлена возможность спокойно мыслить, что раньше могла себе позволить только Церковь.[23] Советский Союз прославляет своих ученых, утверждая, что они лучшие в мире, что интеллигенция страны ни с чем не сравнима. Нить советских заявлений о научных открытиях, «украденных Западом», тянется гораздо дальше, чем самоутверждение советской власти. Вот что говорится в Большой Советской Энциклопедии:

«В восемнадцатом веке механик-самоучка И. П. Кулибин разрабатывал модели мостов с замечательными механическими свойствами, механик И. И. Ползунов изобрел паровой двигатель, в девятнадцатом веке член Российской академии Б. С. Якоби изобрел гальванотехнику и построил первую моторную лодку с электродвигателем, инженер П. Н. Яблочков создал дуговую лампу, а A. Н. Лодыгин изобрел угольную лампу накаливания, А. С. Попов изобрел и первым использовал радиоприемник, H. Е. Жуковский создал теорию аэродинамики, был теоретиком воздушных полетов».

С существованием такой традиции, в которой неграмотные крестьяне делают важнейшие открытия современности, советская система рассчитывает на способности своих ученых. Они не связаны какой-либо догмой. Они освобождены от обязательств писателей и художников, которые принадлежат к привилегированной части общества только до тех пор, пока их творчество совпадает с линией партии. Есть антипартийное искусство и антипартийная литература, но как может существовать антипартийная наука?! Ученые могут принять то, что им предлагает государство, без кризиса сознания. Иногда им приходится появляться на партийных мероприятиях, но газеты и журналы, которые они читают, стоят вне марксистско-ленинской доктрины. Они ничем не связаны по природе своих занятий.

Помимо этого, в настоящее время существует научный обмен между Востоком и Западом. Ученые в США знают о программах в России, знают, кто над чем работает, принимаются как должное трудности (или возможности) проведения теоретических исследований, вторжение (или его отсутствие) требований безопасности в личную жизнь ученого. Советские ученые посещают все больше научных конгрессов, предоставляющих возможность для обсуждения проблем науки и ученого в двух разных системах, а также дающими возможность дезертировать. Между учеными существует солидарность, которая переходит национальные границы, подтверждая мысль Маркса о том, что один класс в разных странах может быть связан сильнее разных классов в одной стране. Маркс имел в виду рабочих, но ученые лучше доказывают это утверждение.

К кому американский ученый чувствует большую близость: к сотруднику ЦРУ, который проверяет его на детекторе лжи; к представителю компании, который говорит, что на новый проект не будут выделяться средства только потому, что он не станет новым продуктом; к ректору университета, который увольняет преподавателя, потому что он не напечатал статью; или к советскому ученому, работающему над той же проблемой, которого он встретил на международной конференции? А благодаря миграции, которая происходила последние пятнадцать лет, близость в науке может принять и другой характер. Например, на недавней научной конференции в Женеве встретились советский и американский ученые, они разговорились и в итоге обменялись адресами. У них была одинаковая фамилия — Рейнхарт. Оба были родом из Лейпцига. Оказалось, что они троюродные братья. Русский недавно навещал их восьмидесятилетнюю тетю, живущую в Восточной Германии. Эти люди с одинаковым происхождением и воспитанием в какой-то момент просто разошлись в разные стороны.

Американские ученые часто указывают на большое количество проводимых в СССР теоретических исследований. (Только треть исследований относится к техническим отраслям и прикладной науке, две трети носят теоретический и фундаментальный характер.) Рассказывают — хотя это может быть и выдумкой, показывающей тем не менее, что для советского правительства не существует странных проектов, — что один советский ученый работает над созданием двигателя, который будет использовать в качестве энергии ход времени. Он продолжает свои исследования, несмотря на критические статьи, появляющиеся в «Правде» и говорящие о том, что его «научная фантастика» подрывает престиж советской науки.

Такие истории досаждают американским ученым, которым приходится продавать свои проекты коммерческим фирмам или правительству. Получая деньги, они имеют дело с практичными людьми, которые не во всякий проект станут вкладывать деньги.

В США есть ученый, который добивается субсидий тем, что звонит по междугородной связи своему руководству и говорит: «Что вы делаете с нашим атомным проектом? Ах, он вам не нужен. Хорошо, мы продадим его русским».

Боязнь того, что русские получат какой-либо проект из-за ошибки правительственного чиновника, стала основным стимулом развития американских научных программ. Не так давно адмирал Риковер сказал, выступая в Аннаполисе, что, если бы в правительстве узнали, что русские отправляют своего человека в ад, ему, адмиралу Риковеру, предоставили бы полную свободу действий, чтобы первым туда попал его человек.

С другой стороны, русские ученые часто бегут на Запад из-за своих эксцентричных взглядов, не соответствующих советскому обществу. Один венгерский ученый любил проводить спиритические сеансы. В условиях «народной демократии» это крайне недостойно ученого. Сейчас он работает на известную американскую компанию, которая поощряет его увлечения и даже купила ему все необходимое для проведения сеансов.

Однако основной поток ученых направлен на Восток, во многом благодаря тому, что Советский Союз известен как лучшее место для деятелей науки. Совсем по-другому дело обстоит для еще одной привилегированной части русских — интеллигенции и военного персонала. Один из представителей ЦРУ сказал автору этих строк: «У нас есть целый список агентов советских разведывательных служб, которые пришли к нам, принеся много ценной информации. О некоторых из них мы до сих пор не говорим».