Друзья Дионисия весело рассмеялись, а Платон продолжал, хмурясь:

   — Не понравились мне и другие привычки, связанные с подобной жизнью. Естественно, что никто из людей, живущих такой жизнью, с юности воспитанный в таких нравах, не мог бы никогда стать разумным, даже если одарён чудесными природными задатками. Никто при этих условиях даже не подумает стать рассудительным. То же самое относится и к прочим добродетелям. В то же время ни одно государство не сможет наслаждаться покоем, как бы хороши ни были действующие законы, если люди будут считать, что деньги, жизнь, время, здоровье нужно тратить на чрезмерную роскошь и при этом ни к чему не прилагать усилий, разве только к обжорству, пьянству и любовным утехам. Такие государства то и дело меняют формы правления, становятся то тираниями, то олигархиями, то демократиями, и нет этим переменам конца. Властители таких государств даже не могут слышать о справедливом и равноправном строе. Таким был и твой отец. Один лишь человек здесь понимал меня — Дион, тогда ещё совсем юный, как ныне ты, Дионисий. Он один принимал мои мысли и готов был осуществить их на практике. Возлюбив добродетель больше удовольствий и роскоши, он пожелал прожить свою жизнь не так, как большинство италиков и сицилийцев. Вот и теперь, если бы ему и мне удалось вызвать такое настроение у тебя, Дионисий, можно было бы считать, что налицо самое счастливое стечение обстоятельств, о котором мы уже говорили. В своих письмах ко мне он писал о твоём стремлении к философии и образованию. Не ошибся ли он?

   — Нет, не ошибся, — не сразу ответил Дионисий, обведя взглядом притихших в ожидании его ответа друзей. — Мы продолжим эту беседу завтра. И послезавтра. И во все последующие дни, если только чрезвычайные дела в государстве не отвлекут меня от наших бесед.

Возможно, что ради такого ответа Платон оставил родные места и приехал в Сиракузы, хотя сделать это ему было нелегко. И ради того, чтобы не погубить последнюю надежду Диона, который так и писал Платону: «Надежда изменить жизнь людей к лучшему, вернуть их к жизни справедливой и добродетельной, как она представляется тебе и мне, связана отныне с Дионисием-младшим и является последней. Потому что уже не хватит ни жизни, ни сил дождаться другого случая. Другой случай придётся готовить самому».

Платон догадывался, что имел в виду Дион. Он знал, что в нём хватит мужества и решимости захватить власть в Сиракузах, свергнув или убив Дионисия, что гибель надежды приведёт его к безрассудству и отчаянию, которые, возможно, повлекут за собой его гибель. Платон любил Диона и не хотел его смерти. К тому же и сам он уже не был так крепок в своих надеждах, как прежде: уходила жизнь и вера в людей. А тут представился, как ему казалось, такой невероятный шанс: убедив одного, добиться сразу многого, выполнения всех своих намерений относительно Эллады. Преобразовав Сиракузы, он создаст достойный для подражания образец. Печально и стыдно было бы не воспользоваться этим случаем. Или хотя бы сделать попытку. Выйдя от Дионисия, он сказал Спевсиппу и Ксенократу, которым тиран не понравился, что попытка может, как ему кажется, увенчаться успехом.

   — Тебе так казалось и тогда, когда ты приехал к Дионисию-старшему, — напомнил Платону Спевсипп.

   — Тогда я ошибся.

   — Как бы тебе не ошибиться и на этот раз, — предупредил Спевсипп. — Да и Карфаген, как я слышал, вынуждает Дионисия к войне, а не к занятиям философией. Абсолютное невежество и воинственный дух — не друзья философии, Платон.

Спевсипп оказался прав.

Много лет спустя Платон напишет длинное письмо друзьям Диона, в котором расскажет о том, что с ним приключилось в Сиракузах.

«Когда я прибыл туда (мне не стоит распространяться об этом), я нашёл всё окружение Дионисия заражённым политическими раздорами и клеветой в адрес Диона. Конечно, насколько мог, я защищал друга, но возможности мои были ограничены, и приблизительно на четвёртый месяц моего пребывания в Сиракузах Дионисий изгнал Диона под предлогом, что тот злоумышляет против него и стремится к тирании. Изгнал с бесчестьем, погрузив на маленькое судно».

Накануне этого события Дион навестил Платона и сказал, что Дионисий назначил ему встречу для тайного разговора.

   — По твоему настоянию, мне кажется. Ведь это ты, Платон, попросил его встретиться со мной и объясниться. Спасибо тебе. Я знаю, что ты сказал Дионисию много добрых слов обо мне, знаю даже, что именно: во дворце каждое слово, произнесённое шёпотом в самом глухом месте, тотчас становится достоянием всех. Поэтому Дионисий назначил мне встречу не во дворце, а за крепостной стеной, на берегу моря.

Главное, в чём обвинил тиран своего родственника, заключалось в следующем. Якобы Дион, возглавив сиракузский флот, получил в руки силу, способную помочь ему свергнуть Дионисия. Только об этом Дион и помышляет, делясь своими преступными планами с афинским философом, который с помощью зловредных речей уже, кажется, убедил Дионисия расстаться со своей личной охраной, с десятью тысячами верных воинов, променяв их на посулы невиданного счастья, что якобы несёт ему философия.

Тут не всё было ложью. Дион действительно командовал флотом и, будучи опытным политиком, вёл переговоры с воинственным Карфагеном. А Платон в самом деле уговаривал Дионисия отказаться от атрибутов тиранической власти — многочисленной личной гвардии и сонма тайных осведомителей. Если Дионисий станет для сиракузцев добрым и мудрым правителем, ему не придётся опасаться за свою жизнь.

   — Сам любящий тебя народ будет охранять тебя, — не раз говаривал Платон.

Всё это правда. Но страшной ложью было то, что Дион и Платон злоумышляют против тирана, готовя его отстранение от власти.

Платону казалось, что он, насколько мог, убедил Дионисия в безосновательности всякого рода доносов на него и на Диона. Теперь Диону самому предстояло убедить Дионисия. Ради этого Платон уговорил тирана встретиться с Дионом и выслушать его. Тот решил послушать совета философа, хотя Платону его согласие досталось нелегко.

Дионисий, сопровождаемый многочисленной охраной, вышел из крепостных ворот к причалу, где его ждал Дион, и крикнул, едва приблизившись и указывая на родственника рукой:

   — Этот человек предал меня! Он связался с Карфагеном и вёл с ним тайные переговоры! Он намерен лишить меня власти и стать тираном Сиракуз! Я приказываю посадить его в лодку и перевезти на другой берег пролива!

Охрана бросилась к Диону, схватила его под руки и поволокла к приготовленной лодке.

   — Убирайся! — кричал Дионисий Диону. — И не смей возвращаться в Сиракузы! В другой раз я не пощажу тебя, предатель!

«После этого все мы, — писал Платон в том же письме, — боялись, как бы Дионисий не обратил своего гнева на кого-то ещё под предлогом соучастия в Дионовом заговоре. А относительно меня уже распространился слух, будто Дионисий отдал приказ меня казнить как виновного во всём, что тогда случилось. Заметив наше настроение и боясь, как бы из-за общего страха не произошло что-нибудь похуже, Дионисий стал всех нас милостиво принимать и особенно обращаться ко мне, убеждая быть спокойным и всячески прося остаться в Сиракузах. Если я убегу, уверял он, его это очень огорчит, зато он будет рад, если я останусь. Но ведь всем нам хорошо известно, что просьбы тиранов всегда связаны с принуждением. И вот он придумал, как помешать моему отплытию. Он приказал поселить меня в акрополе, откуда ни один кормчий не смог бы увезти меня вопреки воле Дионисия. Любой купец, любой начальник пограничных дорог, кто увидел бы меня одного, без охраны, схватил бы и привёл меня к Дионисию, тем более что к тому времени уже распространился по городу слух, что тиран удивительно как любит и уважает меня. А что было на самом деле? Нужно сказать правду. С течением времени он всё более и более выражал мне своё расположение. Чем больше при встречах он узнавал мой образ мыслей и мой характер, тем сильнее хотел, чтобы я хвалил его усерднее, чем Диона, чтобы лишь его отличал как друга, и в этом отношении он проявлял страшную ревность. А старательно учиться и слушать мои беседы по философии, стать ко мне ближе и стремиться к постоянному общению он опасался, страшась злых клеветников. Они внушали ему, что я могу хитростью связать его по рукам и ногам и таким образом помочь Диону достичь своей цели. Я всё это переносил, твёрдо держась намерения, с которым прибыл в Сиракузы. Но его противодействие победило».