— Не беда, — сказал он. — Мы ничего не знаем о предках друг друга, но теперь ты узнаешь меня, а я узнаю тебя, как Солон узнал Псенописа, а Псенопис — Солона. Возможно, что так же встретятся наши потомки, и это будет третья встреча, которая ведёт к родству. У тебя есть дети? — спросил жрец.

   — Нет.

   — Нет их и у меня, — вздохнул жрец. — Но есть сочинения, книги.

   — Есть они и у меня.

   — Прекрасно. Я умею читать по-гречески, но ты не знаешь нашу письменность и наш язык. Я пришлю тебе несколько табличек на египетском и греческом языках. Текст на них записан один и тот же. Постарайся сравнить эти тексты и понять. Это для начала. Но ты узнаешь таким образом простой язык. К великим же тайнам ведёт язык знаков и символов. О нём ты узнаешь потом. — Он повелел уабу принести Платону таблички с текстами и, сказав греку на прощанье, что встретится с ним через месяц, ушёл.

Уаб тотчас выполнил приказание верховного жреца. На двух табличках, которые он принёс, текст был написан египетскими буквами, на двух других — греческими. Вручая таблички Платону, уаб сказал:

   — Ваши молодые слуги пробовали ночью перелезть через стену храма, мы их напугали, и они сбежали. Скажи им, чтоб больше этого не повторялось — стража может убить их.

Платон, вернувшись в келью, сделал выговор Фриксу и слуге Эвдокса. Те молча выслушали господина и принялись готовить завтрак — выбрались наружу, разложили из сухих ветвей кустарника костёр и взялись за стряпню.

   — Это мне задание на месяц. — Платон протянул Эвдоксу таблички.

   — Дожил, — усмехнулся Эвдокс, — из учителя стал учеником.

   — Сократ, ведя беседы, говорил, что он не учил других, а учился вместе с ними.

Эвдокс вернул Платону таблички и ничего не сказал. Заговорил только после завтрака.

   — Ты пойдёшь осматривать город вместе со мной? — спросил он. — Или сразу же примешься зубрить свои тексты?

   — Сначала учёба, — ответил Платон. — Осмотреть город я успею.

Платон прочёл текст сначала по-гречески: «Если ты совершишь это, тогда ты искусный писец. Имена мудрых писцов, живших, когда истекло на земле время богов, и предрёкших грядущее, остались навеки, хотя ушли они, завершив срок свой, и давно позабыты все близкие их. Они не возводили себе медных пирамид и надгробий железных. Они не оставили по себе наследниками детей своих, которые увековечили бы их имена, но дошли до нас их писания и поучения, что сложили они. Не жрецам поручили они править по себе службу заупокойную, а дощечкам для писания — детищам любимым своим. Изречения их — пирамиды их, а калам, тростниковые палочки для письма, — их дети. Камень, где начертаны их творения, заменил им жену. Все от великого и до малого стали детьми их, ибо писец — первый среди людей. Гробницы, воздвигнутые для них, разрушились. Жрецы, совершавшие по ним службы заупокойные, ушли, надгробия их рассыпались в прах, забыты часовни их. Но увековечили они имена свои писаниями отменными. Память о сотворивших такое сохранится навеки. Будь писцом, запечатлей это в сердце своём, дабы и твоё имя пребывало во веки веков. Полезнее книга расписного надгробия, полезнее она часовни, прочно построенной. Книга заменяет им заупокойные храмы и пирамиды, и пребудут имена мудрых писцов в устах потомков, словно в некрополе.

Умер человек, стало прахом тело его, и все близкие его покинули землю. Но писания его остаются в памяти и в устах живущих. Книга полезнее дома обширного, благотворнее она часовни на Западе, лучше дворца богатого, лучше надгробия во храме.

Есть ли где равный Дедефхору? Найдёшь ли подобного Имхотепу? Нет ныне такого, как Неферти или Ахтой, первый средь них. Я назову ещё имена Птаемджехути, Хахаперрасенеба. Есть схожий с Птахотепом или Каиросом? Мудрецы предрекали грядущее — всё исходившее из уст их сбываюсь. Запечатлёно оно в изречениях и в книгах их. Чужие дети стали им наследниками, подобно собственным детям их. Сохранили они в тайне вдовство своё, но начертано оно в поучениях их. Они ушли, но не забыты их имена, и живут они в писаниях своих и в памяти человеческой»[66].

Через месяц Платон произносил этот текст на египетском без запинки и знал значение каждого слова.

   — Ты встретил там имя моего предка Неферти, не правда ли? Там есть имена и других мудрецов. Все они были великими. Один из них, Имхотеп, советник фараона Джосера, жил две с половиной тысячи лет назад и по смерти стал богом. Вы, греки, знаете его и называете Асклепием, богом врачевания. Он воздвиг в Саккара пирамиду своему фараону, которая стоит и по сей день.

   — Скажи, почему Имхотеп стал богом, — попросил Платон.

   — Об этом надо спрашивать у богов, потому что только они способны сделать человека богом, а человек человека сделать богом не может и не знает, как этого достичь.

   — А Имхотеп знал?

   — Он искал ответ у богов.

   — У кого из ваших богов? — спросил Платон.

   — У Зевса, у Аполлона, у Деметры, — ответил жрец. — Ты ведь знаешь, что всё это только другие имена наших богов. Греки взяли наших богов, но дали им другие имена. Так часто поступают дети: называют вещи другими именами, которые им легче произносить. И если родители их не поправят, они так и будут говорить. В этом нет ничего плохого, кроме одного: вместе с подлинным именем забывается подлинная сущность вещи, её настоящая история. Новые имена хороши для детских игр, но не ведут к мудрости. Так поступают греки, которые всего лишь дети.

Возможно, что Платону следовало обидеться на эти слова Птанефера, но он промолчал.

   — Я знаю, ты принял посвящение Деметры, — продолжал между тем Птанефер. — Деметрой вы назвали Исиду. А само посвящение, как мне рассказывали, превратили в забаву, в театр, в зрелище, в котором много всяких фокусов, но мало смысла. Игра, детская игра. Не потому ли ты пришёл к нам, что в Элевсине тебе не открылась подлинная тайна жизни и смерти?

   — Душа бессмертна... — начал было Платон.

   — Конечно, — перебил его Птанефер.

   — Жизнь после смерти...

   — Конечно.

   — Новое воскрешение в новом теле...

   — Да, — кивнул головой жрец.

   — Круг воскрешений и смертей...

   — Правильно.

   — Очищение души в высшей мудрости...

   — Да.

   — И возвращение к истокам...

   — Всё так, — сказал жрец и спросил: — И как же этого достичь? В чём истина, рассекающая круг смертей и рождений?

   — Не знаю.

   — Если она там, за пределами смерти, то стоит ли её искать здесь? — спросил Птанефер.

   — Очевидно, нет. То, что там, нельзя найти здесь, — ответил Платон.

   — А если истина здесь?

   — Тогда и всё остальное здесь. Или это не так?

   — Мы знаем богов, которые судят души умерших в Месте Истины, мы знаем, что их сорок два и что каждый из них осуждает за один проступок. Кто не совершает этих проступков, будет спасён.

   — Надо лишь знать, чего не надо делать? И это всё? Этого довольно для счастливой судьбы после смерти?

   — Да, — ответил жрец.

   — Если ничего не делать, то не совершишь дурного поступка. Камни ничего не делают — им суждена райская жизнь?

   — Но они и не умирают, потому что вечно мертвы, — сказал Птанефер. — Ты подумай, нельзя ли совершить что-нибудь одно, но великое, чтобы заслужить бессмертие уже при жизни.

   — Что это? — спросил Платон.

   — Спроси у богов, — ответил Птанефер. — Я же думаю, это то, что совершенствует наш несовершенный мир... Теперь я дам тебе новый текст, и ты его прочтёшь. Он написан великим мудрецом, имя которого ты уже слышал. Это Хахаперрасенеб. — Жрец вручил Платону завёрнутые в льняную тряпицу новые таблички.

В тот же день Платон прочёл их. Хахаперрасенеб, сын Сени, жрец-уаб Гелиополя, прозванный Анху, написал полторы тысячи лет тому назад: «О, если б найти мне изречения неведомые, к коим не прибегали доныне, не схожие с теми, что произносили некогда предки! Я избавил бы тогда утробу свою от всего, чем полна она, освободился бы от слов, что говорил когда-то, ибо это лишь повторение реченного. Сказанное — уже сказано, и нечего похваляться последующим поколениям речами предков своих.