— Может быть, — ответил Платон. — Но Пифагор не считал эти годы потраченными напрасно.

   — Перед таким доводом я умолкаю, — опустил голову Эвдокс. — Но не проще ли отправиться к ученикам Пифагора и взять у них готовым то, что ты намереваешься собирать здесь по крохам.

   — Каждый засевает своё поле сам, — сказал Платон.

   — Но ты не станешь удерживать меня возле тебя? Такого уговора между нами не было.

   — Не стану.

   — Хорошо. Я буду ждать тебя, сколько смогу. Но и там, куда уеду, я стану ждать тебя. В Таренте, — уточнил он, — у Архита.

Платон в ответ кивнул головой.

У египтян три времени года: разлив, зима и лето. Разлив — это время, когда Нил выходит из берегов. Как и другие времена года, он длится четыре месяца. Затем наступает лето — время сбора урожая. Зима остужает землю и даёт ей отдохнуть от воды и жары.

Теперь была зима. Вода в Ниле успокоилась и стала почти прозрачной — во время разлива она бывает красной, как кровь. В сухих звонких тростниках гуляют прохладные ветры, шумят, перекатываются по зарослям, треплют тонкие ветви подступающих к берегам финиковых пальм. На пустующих посевных угодьях — тёмно-зелёная трава. Крыши крестьянских хижин превратились в стога, да и стены обставлены снопами банановых стеблей, предохраняющих обитателей хижин от прохладных ночей и свирепых ветров.

Ладья идёт вверх по течению, шестеро гребцов работают молча, весла ударяют по воде, и звук этот раскатывается по речной поверхности дробным эхом. Ладья идёт почти вплотную к берегу — здесь течение слабей, ей легче плыть.

Платон и Эвдокс сидят рядом, укутавшись в тёплые накидки. Впереди три или четыре дня пути с ночёвками в прибрежных селениях, с обильными угощениями ячменным пивом, а то и минтом — вином из плодов смоковницы.

В первый день они едва миновали Заросли папируса, то есть вышли из Дельты Нила, миновав Атрибис, город на восточном берегу. На ночёвку остановились в селении Кахени. Бог восточной части Дельты Сопд был к ним благосклонен. Путешественники не застряли на отмели, не разбились о корягу, ветер не опрокинул их ладью, они не пошли на корм крокодилам. За это хозяин ладьи поблагодарил Сопда, положив блюдце с зерном на его алтарь, воздвигнутый на берегу селения.

Ночевали в просторной хижине на сухой траве. Там же ужинали перед сном, расстелив на полу скатерть. Пили пиво, ели лепёшки из полбы и фрукты.

Утром владелец ладьи молился Хапи, богу Нила, чтобы плавание было счастливым. Потом вручил Платону и Эвдоксу ящичек с костяшками хебы, сказав:

   — Вы молчите и ничего не делаете. На это грустно смотреть. Если молчишь, то делай что-нибудь — так лучше. Вот вам хорошая игра. Передвигая костяные фигурки по доске и соблюдая при этом правила, вы будете заняты интересным делом.

Он показал Платону и Эвдоксу, как играть в хебу, и был очень доволен, что те быстро всё поняли и сразу же увлеклись игрой.

Дважды за время плавания причаливали к берегу и разбредались по кустам справить нужду. На этом настаивал Эвдокс вопреки возражениям владельца ладьи, считающего, что это можно делать и не сходя на берег. Он сказал Эвдоксу:

   — Ты стыдишься того, что делают все. А надо стыдиться того, чего никто не делает.

   — И что же это? — спросил Эвдокс.

   — Никто не отказывается выслушать добрый совет. И знаешь почему? — улыбнулся хозяин ладьи.

   — Скажи.

   — Чтобы уж потом советчик никому не морочил голову, — засмеялся он.

   — Скоро ли Гелиополь? — спросил Эвдокс.

   — Мы увидим его завтра при закатном Ра-Харахти, — ответил владелец ладьи. — Когда лик бога солнца Ра склонится к закату, — пояснил он. — Сначала мы увидим гору Хери-Аха, а затем и Высокий Песок. Это холм, который первым появился из воды при сотворении мира, первая земля, которую подарил людям создатель всего сущего, великий Птах. Но ещё раньше, чем мы увидим Хери-Аху и Высокий Песок, в небе появятся парящие пирамиды Хуфу, Хафра и Менкаура.

   — Почему парящие? — спросил Эвдокс. — Насколько мне известно, они стоят на земле, на каменистом плато.

   — Это так. Но великие силы торопятся показать их приближающимся путникам и поднимают в небо. Завтра мы увидим это.

Ночь они снова провели в сенном сарае прибрежной деревеньки. Проснулись от шума ветра, трепавшего сухой тростник на крыше.

   — Это наша удача, — сказал хозяин ладьи. — Поднялся попутный ветер, мы поставили парус и уже к полудню будем в Гелиополе. Кто прибывает в этот город с попутным ветром, тому повезёт во всех его делах. Не упустим. Поторопимся.

Больше всех ветру радовались гребцы — хозяин освободил их от тяжёлой работы на весь день. Свою радость они изливали в песнях.

Солнце стояло в зените, когда ладья, прошуршав днищем по песку, уткнулась носом в берег у Гелиополя.

Платон и Эвдокс, расплатившись с владельцем ладьи, сразу же отправились в город в поисках пристанища. И нашли его при храме Осириса. Лешон храма, то есть жрец, ведавший всем хозяйством, прочитав послание от лешона храма Осириса в Белузии, которое привезли ему Платон и Эвдокс, сразу же без лишних вопросов отвёл их в дальнюю часть многочисленных храмовых строений и, открыв тяжёлую дверь кельи, сказал сопровождавшему его жрецу низшего ранга, уабу, а тот перевёл его слова на греческий:

   — Здесь будете жить. Через заднюю дверь можно выйти прямо в город, через неё же можно вернуться, никого с собой не приводя. Что же касается вашей встречи с верховным жрецом, иерофантом или семом, то об этом вы узнаете завтра. Будьте здоровы и невредимы, и да сбудутся все ваши добрые помыслы. С этими словами лешон ушёл, а уаб, проводив их в келью, добавил:

   — Большую дверь я запру с внешней стороны, она открывается только по повелению лешона или сема, так что вы не сможете ходить по территории храма, а от малой двери, которая ведёт в город, я дам ключи. Вы вернёте их мне, когда покинете келью совсем.

Малая дверь действительно оказалась крохотной — через неё можно было пройти только на четвереньках или сильно пригнувшись. Выход находился ниже уровня земли, из неглубокой ямы у стены, поросшей колючим кустарником. Вверх вели несколько обрушившихся ступенек, по которым Платону и Эвдоксу предстояло подниматься всякий раз, чтобы попасть в город.

   — Дикое место, — изрёк Эвдокс, осматривая мрачную келью, когда уаб ушёл. — И ты намерен провести здесь несколько лет ради постижения неведомой тебе истины? — усмехнулся он.

   — В могиле не лучше, — ответил Платон, — но многие уверяют, что истина открывается только там. Полагаю, однако, что принимающие посвящение не сидят в кельях.

Иерофант пришёл к нему утром. Уаб разбудил Платона и, когда тот привёл себя в порядок, вывел его во двор, к храмовой стене, увитой густым плющом, где стояла каменная скамья, залитая ярким утренним солнцем. Иерофант не поднялся со скамьи навстречу Платону, а лишь жестом предложил ему сесть рядом с собой. Был он стар и сед, но осанку имел величественную, лицо гладкое, тёмные влажные глаза большие, внимательные.

   — Назови себя, — попросил он Платона, когда тот сел.

   — Аристокл, сын Аристона из Эллады, из Афин, из рода царя Кодра. Законодатель Солон также был моим предком. Я вспомнил о Солоне не ради похвальбы, но лишь потому, что в своё время он посетил Египет и принял великое посвящение в Гелиополе. Руководил его посвящением верховный жрец Псенопис...

   — Да, — остановил Платона жрец. — Псенопис — мой предок, имя его сохранено в летописях этого храма как имя многознающего учёного. Моё имя Птанефер. Меня назвали так в честь бога Птаха и в честь мудреца Неферти, писца великого фараона Снофру, который правил Египтом две с половиной тысячи лет назад. Мой род ведёт своё начало от Неферти. Я ничего не слышал о твоём великом предке Солоне, — признался жрец.

   — Как и я не слышал ничего о мудреце Неферти, — сказал Платон.

Жрец повернулся лицом к Платону, посмотрел ему в глаза и улыбнулся.