Пеликаны охотились, и волны пенились, изрытые воронками, а голос в моем мозгу звучал резче и резче, становясь невыносимым, как скрежет металла по стеклу. Я знал теперь, кто его хозяин, не задаваясь больше глупым «Кто это?», будто покончив с ним раз и навсегда. Вместо него с языка просилось растерянное «Кто ты?», но я твердо сжимал челюсти, не пуская наружу лишние слова, бесформенные осколки безвольных раздумий, столь же далеких от правоты, сколь и любые ярлыки, произвольно выбранные в минуты слабости.

Голос скрежетал, голос рос и креп, словно предлагая помериться с ним мощью. Он звал меня куда-то, и я хотел туда, за ним, хоть остатки косного благоразумия пытались еще бороться с неизбежным. Я знал, впрочем, что им не продержаться долго, силы были неравны – еще чуть-чуть и раздастся чужой победный клич, я опущу голову и побреду, куда меня влекут. Вот уже и глаза закрываются, что-то подталкивает в спину, и я делаю шаг наощупь, вытянув руку. Вот рука падает бессильно, ощущая лишь брызги и пустоту. Ну да, все верно, там же одна лишь пучина, крутое дно и беспощадные волны…

Очнувшись на миг, в страхе, почти в панике я разжал веки и обнаружил, что по-прежнему стою на берегу, не переместившись ни на сантиметр. Тут же ярчайшие блики ослепили и заставили вновь зажмуриться, голос взвыл, взревел оглушительно, я успел еще подумать что-то про гипнотический бред и ядовитый дурман, а потом пошел, пошел вперед, не видя ничего вокруг, будто следуя тайным командам и не беспокоясь более о своей судьбе. Тот новый, призрачный во мне победил; его нервическая дрожь оказалась сильнее спасительного инстинкта. Я будто переступил границу и попал в середину изощренного сна с собою самим в заглавной роли. Ничего не оставалось более, лишь следовать его течению, и я следовал послушно, презрев осторожность. Свет не проникал сквозь сомкнутые веки; казалось, я невидим и неуловим, и ничто не способно причинить мне вред. Это было наивно и до невозможности глупо, мой одурманенный разум силился вскричать и предостеречь, но все его попытки безнадежно запоздали, в чем мне очень уже скоро предстояло убедиться.

Глава 16

Дальнейшее произошло очень быстро, хоть и тянулось бесконечно, как и положено сну. Впрочем, едва ли это был сон – никакая явь не в силах отпечататься глубже, перевернуть сознание и изорвать в клочья все мысли. Я прожил новую жизнь – ту, которой был достоин – зная, что мог бы предугадать ее сам, если бы только имел мужество видеть все без прикрас и лжи. Мне не дали пощады и ничего не скрыли – достаточно ли, чтоб поверить и не считать малодушно, что реальность искажена?..

Поначалу было легко – шаги давались без усилий, ноги не вязли в песке, и соленая вода не подступала к горлу. В дальних уголках сознания я отдавал себе отчет, что как будто и не двигаюсь с места, но при этом бреду на неотступный зов, чувствуя его всей кожей. Ветер свистел кругом, разыгравшись вновь, подгоняя и стращая мимоходом; где-то шелестел прибой – справа, слева, позади? В голове роились видения, но суть их оставалась неясной, а на язык просились длинные фразы, путаясь одна с другой, словно куски разноцветной ленты.

Потом пронесся миг, и все вдруг стихло. Мои глаза были открыты, руки пусты, мысли растеряны и беззащитны. Я увидел, что нахожусь в большом зале с колоннами грубой каменной кладки, высоченным потолком и гладким мраморным полом. Три стены окружали меня с трех сторон, а на месте задней зияла пустота, отозвавшаяся в сердце невнятным холодком. Голос почти смолк, но не пропал совсем, угадываясь чуть слышным окриком и внутри меня, и снаружи, будто сочась из мрачных стен и с полукруглого свода. Он не звал за собой более и не влек никуда – меня будто бросили, предоставив самому себе, и это почему-то обижало до слез.

«Где вы, всесильные?» – спросил я вслух, позорно сорвавшись на дискант, и конечно же не получил ответа. «Глупые шутки!» – выкрикнул я тогда стенам, – «Глупые!» – потолку. Мой крик всколыхнул воздух, отразившись от каменных глыб, и тут же что-то заклокотало и ощутимо толкнуло в грудь, так что я отлетел на несколько шагов к пустоте и провалу за спиной. Ого, пронеслось в голове, с этой штукой надо поосторожнее. Все тут гораздо на фокусы, хоть никого и нет. Кто же заманил меня сюда? Пусть появится на свет – уж если схватка, так схватка…

Тут я увидел вдруг, что кто-то вышел прямо из стены справа и пересекает зал чуть подпрыгивающей походкой. «Эй, – крикнул я ему, – эй, погоди-ка». Человек не обернулся, будто и не слышал меня вовсе, а окликать его вновь почему-то не хотелось. Был в нем какой-то тайный подвох, что-то слишком узнаваемое сквозило во всем его облике, что-то близкое, зыбкое и неуловимо стыдное. Помучившись немного, я вдруг понял – ну да, это ж я сам и есть, я сам или кто-то, совершенно от меня неотличимый. Экая неожиданность – но в душе не было ни удивления, ни радости, я хотел было позвать незнакомого знакомца еще раз, но тут же передумал опять, а он по-видимому и вовсе меня не замечал, словно я был прозрачен и бесплотен. Слепец, подумалось сердито, какая-то негодная копия, и я отвернулся прочь, но тут из другой стены выбрался еще один мой двойник, потом – еще и еще, и скоро вся зала заполнилась одинаковыми человеческими фигурами, не обращавшими внимания ни на меня, ни друг на друга, снующими туда-сюда, отражаясь от бугристых поверхностей и выписывая сложные траектории каждый со своей скрытой целью. Они были неприятны мне, всем им недоставало чего-то, и глядеть на них со стороны было тягостно и неловко.

Дубликаты, дубликаты, приговаривал я в сердцах, – казалось бы, верный способ заполучить себе друга, но вот подружиться-то и не с кем… Фигуры по-прежнему не замечали моего присутствия, это было возмутительно, я все же был первый и, наверное, лучший из них. Экие невежи, думал я раздраженно, а их становилось все больше, они теснили меня и теснили, и приходилось отступать все дальше назад, к страшному провалу, от которого по спине ползли мурашки.

Мелькнула совсем уж тревожная мысль: этих не остановить, я даже не знаю, откуда они берутся – так что же, меня вообще не принимают в расчет? Неужели так бывает и в придуманной жизни – или мне хотят сказать, что только так и бывает всегда?.. Почва уходила из-под ног, абсурд набирал силу, точки опоры исчезали в пугающем темпе. Я переминался с ноги на ногу и понемногу уступал пространство, не желая оказаться у кого-нибудь на пути, хоть этот кто-то, бесстыдный фантом, наверное с легкостью прошел бы и сквозь меня. Именно этого мне и не хотелось, так что приходилось топтаться уже на самом куцем пятачке, уворачиваясь от проворных локтей, а мои неказистые копии все прибывали, не только заполняя место, но и будто выпивая весь воздух. Только дай волю, думал я уже с ненавистью, тут же везде понабьется народу, и эти, похожие, ничем не лучше непохожих – все та же неблагодарность и неприязнь. Неужели меня так вот и вытеснят прочь?.. Я вдруг почувствовал, что уже задыхаюсь по-настоящему. Голова мотнулась вверх, рот раскрылся, судорожно втягивая воздух, я потерял ориентировку и сделал неосторожный шаг, а потом мой башмак внезапно шаркнул по краю, я споткнулся и полетел вниз, успев лишь взмахнуть руками и подумать обреченно – все, конец.

Но это был не конец. Будто со стороны, я услышал звук падения, мое тело пронзила острая боль. За провалом оказалась ступень, неширокая и чуть наклоненная вниз. Я упал всего лишь с метровой высоты, но удар оглушил меня, сбил дыхание и всколыхнул невнятные страхи, словно поднял со дна души застарелый осадок, мутную взвесь, сквозь которую плохо видно. Кое-как, полуползком, я подобрался к основанию ступени, прислонился спиной к гладкой стене и стал осматриваться кругом.

В помещении, нескончаемо-огромном, царил полумрак, все границы пропадали во тьме, лишь откуда-то снизу светили факелы, рассыпая красноватые блики. За краем зияла новая пропасть, а напротив, метрах в пятидесяти, раскинулись полукругом отвесные трибуны, образуя гигантский зрительный зал. Тысячи глаз глядели на меня – кто с интересом, кто с откровенной скукой – из пропасти тянуло гарью и затхлым духом, я был растерян и вовсе не понимал теперь, чего от меня хотят.