Жаль конечно, что каждый, кому не лень, лезет туда же со своим мнением, думал я, успокаиваясь понемногу, но все же и от них можно отгородиться – вот и я обособился кирпичными стенами, арендовав их у «Аркады» по доступной цене. Лежу и размышляю, о чем хочу – хоть о старых мифах, хоть о Юлиане, наворачивая загадочностей и усложнений сколько угодно душе и готовясь палить изо всех своих пушек по кустам, безобидным для прочих. Быть может, кое-что достойно лучшего применения, но кто осудит за то, что разбазариваю зря? Никто, ибо никто не знает, знает только Миа, но она не выдаст, потому что она за меня. Кивнув сам себе, я тяжело вздохнул, глянул с неприязнью на газетные листы в углу и поплелся в душ, чтобы освежить пылающую голову и сосредоточиться на встрече с Юлианом, до которой оставалось не так уж много времени.

Глава 13

Ресторан гостиницы «Аркада» ничуть не походил на внушительное заведение, в котором я ужинал с Пиолином и Гиббсом. Юлиан пришел первым – войдя, я увидел его сидящим за неудобным столиком у центральной колонны. Он стал серьезнее, и бородка придавала ему ненатуральный облик, но не узнать его было нельзя – фото, предоставленное Джереми, оказалось ни к чему. Юлиан же глянул на меня с некоторым замешательством – то ли мои недавние скитания наложили какой-то след, то ли достигла своей цели маленькая шалость с одеждой: незадолго до встречи я, осененный внезапной идеей, бросился в магазин готового платья и приобрел щегольской костюм из тонкой английской шерсти, севший очень даже неплохо. Наверное, до того он не видел меня ни в чем, кроме простецких брюк со свитерами, и перемена явно произвела на него впечатление. Я довольно ухмыльнулся про себя и тут же, подозвав метрдотеля, устроил тому небольшой выговор, утверждая, что заказывал стол у окна в углу зала, куда нас в конце концов и препроводили, извиняясь за непонятливость.

«Н-да, – сказал Юлиан, глядя на меня задумчиво и покачивая головой, и прибавил бодро: – А ты совсем не изменился», – не желая как видно признавать обратное.

«Вот видишь, – легко откликнулся я, – время идет, а мы не стареем. Хоть ты, прямо скажем, какой-то стал другой. И эта бородка… Или мне кажется только?»

Ничего «другого» в нем, право, не просматривалось. Тот же взгляд, исполненный добропорядочного нахальства, те же правильные черты с несколько полноватыми щеками и волевым подбородком, наверняка привлекающим женщин, та же всегдашняя улыбчивость, что, помнится, вызывала у меня желание нагрубить без всякого повода. Только морщины наметились чуть резче, и слегка опустились углы губ – но это можно было и не заметить, а заметив, списать на усталость или недостаток сна.

Мы спокойно разглядывали друг друга, обмениваясь фразами, не значащими ничего, потом долго обсуждали скудное меню и несколько раз посылали официанта на кухню для уточнения деталей. Наконец, со всей предварительной суетой было покончено, и над столом повисло неловкое молчание. Наступало время переходить к чему-то существенному, но оба медлили с этим, предоставляя собеседнику право начать первым.

Первым начал Юлиан и сделал это довольно-таки неожиданным для меня образом. «Что ж, – проговорил он, едва заметно вздохнув, – не знаю, какие до тебя доходили сплетни, но нужно сразу сказать, чтобы покончить и забыть: да, мы живем вместе, и здесь я тоже с ней, хоть, признаться, происходит это нелегко – работу она найти не может и скучает ужасно». Он сложил руки на груди и посмотрел на меня с важным видом, готовый будто проявить и твердость, и выдержку, какое бы впечатление ни произвело на меня это известие.

«С кем это, с ней?» – спросил я рассеянно, словно размышляя о чем-то постороннем, хоть конечно же сразу понял, что речь идет о Вере и ни о ком другом. Я даже чуть было не расхохотался, вновь, как и в разговоре с Джереми, удивляясь про себя полному своему равнодушию по поводу ожившего фантома, еще недавно казавшегося столь грозным.

«Ну как, с кем, – протянул Юлиан чуть разочарованно, – Вера Гуттенбергер, неужели не помнишь?»

«Ах Гуттенбергер…» – я выпятил губы и направил взгляд куда-то в туманную даль с выражением мрачной задумчивости, наполовину ожидая, что внутри и впрямь всколыхнется что-то и обожжет, как хлыстом. Ничего не произошло, даже ни одной картинки не мелькнуло перед глазами, и я вяло закончил, разочарованный не меньше его: – «Да, теперь вспоминаю. Был у нас с ней эмоциональный эпизод. Эмоциональный, но весьма уже давний…» Тут нам очень кстати принесли вино, и мы занялись дегустацией, а когда официант ушел, я спросил Юлиана как ни в чем не бывало: – «Так она теперь с тобой? Вот умора – а как же муж?»

Юлиан, взглянув на меня недоверчиво, стал рассказывать про себя и Веру, а я лишь посматривал в ответ весело и открыто и пошучивал порой, искренне забавляясь ситуацией. Вот еще бы и ее сюда, фрау урожденную Гуттенбергер, теперь по-видимому снова ставшую фрейлин, то-то был бы полный комплект для пошловатого анекдота, а то и романа. Трое из треугольника (многоугольника, стоило бы сказать по правде) встретились в изгнании и поминают минувшие дни. Впрочем, она бы конечно же перетянула внимание на себя, нарушая хрупкий баланс, и все кончилось бы заурядной ссорой. Экая скука. А Юлиан хорош – и разглагольствует будто всерьез. Или все же притворяется?

«Да, это было тяжело – и для нее, и, признаюсь, для меня, – говорил тем временем Юлиан, доверительно подавшись вперед, – но муж исчез – то есть это она исчезла, потому что он, между нами говоря, оказался редкостной свиньей. Конечно, понять его можно: в такой-то ситуации – кому понравится? Сначала она ему про тебя – неожиданный взрыв страстей, ослепление чувством и т.п., ты и сам помнишь наверное – он и терпел себе втихомолку, а потом оказалось, что еще и одно кончиться не успело, как другое началось, – Юлиан смущенно хихикнул, – не в обиду будет сказано – дело прошлое, как ты сам заметил, что уж теперь обижаться. Тогда-то он терпение потерял и стал по-своему так бузить – то сцены ей устраивать по вечерам, обзываться там и прочее, то на разговор вызывать серьезный, в смысле значит определиться на будущее. Надоел ужасно. Ну а Вера наша…»

«Твоя, – заметил я ему аккуратно, – твоя, не наша». Фантом фантомом, но чрезмерная вольность манипуляций, даже и с его тенью, все одно коробит, как ни крути. «Ну да, – неохотно согласился Юлиан, – извиняюсь за неточность». Он отпил вина и повертел бокал в руках, будто раздумывая, стоит ли продолжать. Я ободрил его кивком, и он снова заговорил, теперь уже старательно избегая местоимений.

«Так вот, Вера, она тоже, знаешь, не железная. Как-то раз случилась у них беседа по душам, и он все ей объяснил: и кто она была, и кем он ее сделал – в общество ввел и платьев накупил, и отличать научил настоящие вещи от всякой дешевки – и на чьи деньги она живет припеваючи, позволяя себе неожиданные взрывы один за другим. Тоже прав в каком-то смысле, – Юлиан покривился, – но слушать такое никому не по душе, так что она взбрыкнула, как норовистая лошадка, и заявилась ко мне на ночь глядя, вся в слезах – все, говорит, не могу больше, что он себе позволяет, жалкий писака детских книжонок, что он может понять про чужую жизнь и чужие страсти? Да, соглашаюсь, ничего, а сам чувствую – тут-то моей свободе и конец, но не выгонять же ее назад, некрасиво как-то. Таким вот толком все и разрешилось – на другой день она перевезла вещи, и стали мы жить вместе, по обоюдному как бы решению, хоть я и не понимаю, в какой момент меня об этом спросили. Я все ждал, что супруг образумится и затребует ее назад, а там глядишь опять пойдет по-старому, но он ни в какую – ни звонков, ни писем – напереживался наверное крепко, так и не отошел. А потом вскоре завертелась эта история с командировкой – очень все хитро, с этим стажем, знаешь, новая должность может светить, а без него трудновато – ну и конечно желающих набилось больше, чем нужно, пришлось покрутиться, не упускать же, а за всем этим на личные дела и сил не осталось – пусть, думаю, идет как идет. В результате и в командировку поехал, и Веру с собой потащил – она так вцепилась, что не очень-то и оторвешь, а теперь вот на стенку лезет от скуки, потому что заняться нечем. Но это ничего – еще пару месяцев и назад, а там-то мы посмотрим, как дальше… Но ты не подумай, – воскликнул он вдруг встревоженно, – я на самом деле не жалею. Вера – она знаешь какая? Красавица и вообще… Ого-го. Ну ты сам должен помнить, чего я тебе буду…»