«Ну вот, теперь мы друг друга знаем получше, – констатировала она, – можно познакомиться еще раз. Меня зовут Миа», – и поцеловала мой лоб скользящим прикосновением, напомнившим детские поцелуи Гретчен. Говорить все еще не хотелось, я молча изучал ее лицо, приближенное вплотную, а потом приподнялся на локтях и стал рассматривать ее всю, покорную, словно пленница, добровольно избравшая плен и не помышляющая о побеге. Миа потягивалась и посмеивалась, терлась об меня и изгибалась игриво. Длинное тело манило как бесконечная река; быть может ему недоставало плавности линий, но все было ладно пригнано, как в хорошо сделанной большой игрушке. «Миа, Миа», – проговорил я наконец чужим хриплым голосом, а она посмеялась, повозилась со мной еще немного, а потом встала с постели и взяла с кресла свой разноцветный рюкзачок.

«Произведем осмотр, – сказала она бодро, потом покосилась на меня и приподняла брови. – Ты, наверное, думаешь, что он слишком мал для такой большой девочки, как я, – произнесла она строго, – но так не нужно думать, потому что, пока он закрыт, ты не знаешь, что внутри, и можешь легко ошибиться – вдруг он куда вместительнее, чем кажется со стороны. Делать ошибки – плохая привычка, от нее нужно избавляться…»

Миа порылась в рюкзачке и достала матерчатый мешочек, а оттуда вынула потертый термос с плоской крышкой. «Мы можем выпить чаю, – предложила она, – это очень хороший чай, я сама заварила с побегами дикой мяты – и тогда это будет как будто мы давно знакомы, может даже жили вместе когда-то, а теперь встретились после долгой разлуки. Или же у меня тут есть еще вот что – на случай, если у тебя нет, – на свет появилась бутылка джина, – и даже тоник к нему, так что мы можем выпить алкоголя – словно только встретили друг друга и до сих пор еще не можем привыкнуть. Ты выбираешь… – Миа ловко повернулась на одной ноге, сделав танцевальное па, и устремила на меня вопросительный взгляд, склонив голову как большая птица. – Только учти, я много алкоголя не пью», – добавила она вдруг и покивала мне с серьезным видом.

Меня забавляло, как она произносила «алкоголь» – чуть спотыкаясь на среднем «о», будто от излишней старательности. Так было у нее еще с несколькими словечками – они словно застывали в верхней точке сальто, примериваясь один лишний миг к завершающему пируэту, и потом, после моментального контроля, кувыркались дальше, мягко и с некоторым облегчением планируя вниз. Иностранка, решил я, но сразу не распознаешь. Акцент присутствовал без сомнения, но в целом не слишком выдавал себя, усиливаясь лишь на некоторых согласных, произносимых тверже, чем нужно.

«Откуда ты родом?» – спросил я ее, выбрав из предложенного не «алкоголь», а чай, и суеверно загадав про себя маленькую южную страну.

«Из одной деревни в Норвегии, – легко откликнулась Миа, подавая мне дымящийся стаканчик, – ты ее знать не знаешь». Хитрость не сработала, и воображению пришлось смириться с копеечным проигрышем. Я осторожно глянул на нее в профиль. Правильные черты, здоровый румянец, быть может губы немного пухловаты… Да, никогда не угадаешь наверняка, а тут я ошибся чуть не на целый континент. Норвежцам, однако, повезло с подругами…

«Скучаешь по дому?» – поинтересовался я, устраиваясь поудобнее.

«Ничуть, – Миа категорически помотала головой. – Ничуть не скучаю и пока не намерена. Я и сама уже не знаю того места, – добавила она, будто оправдываясь, – все было так давно, лет шесть назад или семь… Как когда смотришь на картинку и подмечаешь: вот этот мост и пруд, и потрепанный штакетник я уже видела когда-то, только не помню где. Так же и я не помню – но не ‘где’, а ‘как’ – не помню ни запахов, ни звуков, ни даже цветов. Я могу хорошо рассказать – если не ‘как’, а ‘что’ – но это не значит, что от меня туда тянется ниточка. Если бы я очутилась там, то просто не знала бы, как себя держать… А если бы кто-то из них увидел меня здесь… – Миа сделала большие глаза. – Если бы кто и в самом деле меня увидел, то прошел бы мимо и даже не взглянул – надувшись, будто не замечая. Потому что, не-при-лично, – пояснила она назидательно, – а мне все прилично, потому что нравится».

Она раскраснелась и разговорилась после любви и чая, и мы долго болтали, трогая друг друга под одеялом. Я вновь рассматривал ее вблизи – в ней не было утонченности, казалось, как и у других высоких женщин, будто навели линзу и увеличили все детали, но лицо все равно радовало глаз какой-то доверительной живостью, каковую даже Арчибальд Белый быть может не передал бы как должно своей изобретательной кистью. Мне было покойно с ней, Миа будто заполнила пустоты и залечила все ссадины, бередящие там и тут, от нее вместе с запахом и живым теплом исходило уверенное приятие действительности, и этой уверенностью она делилась со мною, не скупясь. Я знал конечно, что под внешним покровом может таиться всякое, но в данную минуту это не волновало ничуть – нам не было смысла ни лгать друг другу, ни ловить на лжи, ни вытаскивать на свет оставленное за кадром. Мы были свободны, как случайные попутчики в ночном поезде, способные ошеломить откровенностью или одарить бескорыстной лаской, не примериваясь к последствиям, которые не настигнут – к счастью или увы.

Я закрыл глаза и построил себе убежище из ее шепота и прикосновений. Возведенное наспех, оно не впечатляло красотою форм, но в крепости его не приходилось сомневаться – стены были достаточно высоки, а деревянные балки под крышей не скрипели и не проседали от времени. Миа была молода – я вдруг ощутил, что она куда моложе меня. Ощущение не понравилось мне, но тем уютнее казалось внутри призрачного здания, где числа складывались по своим законам, а посторонние мнения не имели власти. Хотелось расположиться там надолго и закрыть все двери – даже и зная, что выйти все равно придется. Хотелось размягчиться душой и бродить без всякой цели с этажа на этаж, пусть даже и помня, что твои же собственные намерения, от которых никуда не деться, поджидают нетерпеливо где-то снаружи. Они не отпустят сами собой, они уже вновь готовы есть поедом и зловредничать напропалую, но в этом и благо – иначе пустот было бы куда больше, черпай не хочу, и любое постороннее участие могло бы оказаться бессильным.

Меня потянуло в сон, и Миа тоже затихла и прикрыла веки. Я заметил, что ее ресницы куда темнее светло-серых волос, и это почему-то рассмешило меня, чуть растрогав, как знак беззащитности, подсмотренный ненароком. Я повел рукой по ее плечу. Миа тут же распахнула глаза и широко улыбнулась.

«Спать хочешь? – поинтересовалась она и сама ответила: – Ну да, хочешь конечно, от меня не скроешь. Подожди, я быстро…» Выскользнув из-под одеяла, она ушла в ванную, а я сел на кровати и закурил сигарету, гадая про себя, что за договор был у них с Джереми, и когда ей придет пора меня покинуть. Расставаться не хотелось, но и навязываться тоже. Спрошу напрямую, решил я со вздохом, как только выйдет, так сразу и спрошу, – чувствуя отчего-то, что грубоватость вопроса меня заранее коробит.

«Миа», – обратился я к ней, когда она показалась в дверях.

«Что, дорогой?» – беспечно откликнулась та, напевая вполголоса.

«Скажи-ка, красавица, – начал я несколько развязно, потом устыдился и сменил тон. – Скажи-ка, Миа, ты остаешься или уже уходишь? То есть, как ты хочешь?.. То есть, как вы договорились?..» – вопросы звучали глупо, и я, недовольный собой, надулся и замолчал.

«Куда это я ухожу? – удивленно протянула Миа. – Никуда я не ухожу…» Она тряхнула волосами, подошла к зеркалу над письменным столом и стала что-то рассматривать у себя на лице. Потом повернулась ко мне и стала выговаривать укоризненно за нелепые подозрения.

Конечно, бывают такие, кто обещает три дня и берет плату за три дня, а потом норовит сбежать побыстрее, выдумывая нелепые истории и бесстыдно привирая, говорила Миа с показной обидой, но нет, она не из таковых. У нее тоже есть своя гордость, и лгать понапрасну она терпеть не может. Она не стала бы приплетать престарелую маму, что волнуется и не спит, или больных детей, которых нужно проведать, даже если бы ей со мной и не понравилось, а ей со мной нравится, и даже очень, тем более, что никаких детей у нее нет, детей она вообще не любит, а мама осталась в далекой Норвегии. У нее есть только подруга, и подруга, да, будет недоумевать, куда это она запропастилась – обычно, если нужно исчезнуть, то она всегда предупреждает свою Виви, которая потом заходит на квартирку и поливает там цветы. А тут все так неожиданно, и Джереми был так настойчив… Ну да он позаботится, она его попросила позвонить подружке, чтобы та не очень переживала, хоть конечно она и сама могла бы позвонить отсюда, но не в ее привычках вводить других в лишние расходы, пусть и пустяковые на первый взгляд. Так что пусть Джереми сделает это сам, ему можно верить в таких вещах, а она – нет, уходить она не собирается, если конечно я сам не хочу ее прогнать. Но я конечно же не хочу, она видит, потому что если бы хотел, то просто взял бы и прогнал.