ФИЛУМЕНА (имея в виду Диану, с ожесточенным сарказмом, но вопросительно). Где же она там? Не хватает смелости показаться? Продолжайте, адвокат.
НОЧЕЛЛА. Дело, о котором мне рассказал синьор... синьорина... совершившийся факт... таким образом... подходит под статью сто первую. Я выписал ее. (Достает из кармана лист бумаги, показывает.) Статья сто первая «Совершение бракосочетания в момент, когда одна из сторон находится при смерти» гласит: «В случае близкой опасности для жизни одной из сторон»... и так далее... перечисляются все случаи. Но смерть не наступила. Опасность же для вашей жизни, по словам синьора, была фикцией.
ДОМЕНИКО (поспешно). У меня есть свидетели: Альфредо, Лючия, привратник, Розалия...
ФИЛУМЕНА. Медицинская сестра...
ДОМЕНИКО. Да, медицинская сестра. Все знают! Как только падре ушел, она (показывает на Филумену) вскочила с постели и заявила: «Думми, мы теперь — муж и жена!»
НОЧЕЛЛА (Филумене). В таком случае более подходит статья сто двадцать вторая «Насилие и обман». (Читает.) «Брак может быть расторгнут тем из супругов, чье согласие было получено в результате насилия или обмана». Поскольку согласие на бракосочетание было получено при подобных обстоятельствах, на основании статьи сто двадцать второй брак считается недействительным.
ФИЛУМЕНА (откровенно). Ничего не поняла!
ДОМЕНИКО (убежденный, что правильно толкует статью кодекса, и желая окончательно нанести поражение Филумене). Я женился на тебе потому, что ты должна была умереть.
НОЧЕЛЛА. Нет, не так. Бракосочетание не может быть оговорено никакими условиями. Имеется статья... я сейчас не помню параграф... Одним словом, там говорится: «Если одна из сторон возражает против вступления в брак или выдвигает предварительные условия, то ни мэр, ни священник не имеют права совершать бракосочетание».
ДОМЕНИКО. Вы сказали, что опасности для жизни не было...
ФИЛУМЕНА (грубо). Замолчи, ты сам ничего не понял. Адвокат, объясните-ка попроще.
НОЧЕЛЛА (протягивая бумагу Филумене). Вот статья из кодекса. Прочтите сами.
ФИЛУМЕНА (рвет, даже не прочитав). Я не умею читать, и никаких бумаг мне не надо!
НОЧЕЛЛА (обиженно). Синьора, поскольку вы не были при смерти, брак расторгается, он недействителен.
ФИЛУМЕНА. А священник?
НОЧЕЛЛА. Он скажет то же самое. Больше того, он заявит, что вы оскорбили священное таинство брака. Нет, брак недействителен.
ФИЛУМЕНА (бледнеет). Недействителен? Я должна была умереть?
НОЧЕЛЛА (поспешно). Вот именно…
ФИЛУМЕНА. Если бы я умерла...
НОЧЕЛЛА. Тогда брак считался бы действительным.
ФИЛУМЕНА (показывая на Доменико, который остается безучастным.) А он мог жениться снова, даже имея детей?..
НОЧЕЛЛА. Увы, да, но только в положении вдовца. И эта другая женщина, вероятно, вышла бы замуж за вдовца покойной синьоры Сориано.
ДОМЕНИКО (имея в виду Филумену). Она стала бы синьорой Сориано?.. Покойница!
ФИЛУМЕНА (с иронией, но горько). Приятное утешение! Я потратила всю свою жизнь, чтобы создать семью, а закон мне этого не позволяет! И это справедливость?
НОЧЕЛЛА. Но вы не можете рассчитывать на поддержку закона. Закон не может стать вашим соучастником в преступлении, которое совершается по отношению к третьему лицу. Доменико Сориано не имел намерения вступить с вами в брак.
ДОМЕНИКО. Ты должна понять это. Если сомневаешься, спроси адвоката, которому доверяешь.
ФИЛУМЕНА. Не надо, я верю. Но не потому, что ты это говоришь. Ты ведь больше всех заинтересован... Я верю адвокату, которого вижу в первый раз... Взгляни на себя. Думаешь, я плохо тебя знаю? Ты опять смотришь хозяином. Успокоился... Если бы все это было ложью, вряд ли бы ты смотрел мне в глаза — уткнулся бы в землю. Лгать ты никогда не умел. Это правда.
ДОМЕНИКО. Продолжайте, адвокат.
НОЧЕЛЛА. Если вы мне доверите это дело...
ФИЛУМЕНА (на мгновение задумывается; голос ее изменился, она волнуется, вскипает; к Доменико). Так знай! Ты мне тоже не нужен! (К Ночелла.) Продолжайте, адвокат. Да, неправда, что я была при смерти. Мне захотелось сыграть шутку! Я хотела украсть у него фамилию! Я не знаю ваших законов, но у меня есть свой. Этот закон велит смеяться, а не плакать! (Кричит по направлению к террасе). Идите все сюда!
ДОМЕНИКО (примирительно). Хочешь сразу со всем покончить?
ФИЛУМЕНА (разъяренно). Помолчи!
Снова появляются три молодых человека. Им немного не по себе. Делают несколько шагов вперед по комнате. Из глубины одновременно выходит Розалия с подносом, на котором стоят три чашки кофе. Она понимает деликатность минуты и, молча поставив поднос на столик, подходит к Филумене.
(Сыновьям, откровенно.) Дети, вы уже взрослые люди! Выслушайте меня! (Показывает на Доменико и Ночелла.) В этом мире законов и прав живут люди... В этом мире защищаются бумагой и чернилами. Здесь живут Доменико Сориано и адвокат. Здесь же живу и я (показывает на себя). Филумена Мартурано, которая не умеет плакать, женщина, у которой свои законы. Доменико Сориано всегда твердил мне: «Видел ли кто-нибудь хоть раз слезы в этих глазах?» Нет у меня слез... смотрите! (С иронией.) Разве нищая имеет право на слезы? (Устремив глаза на молодых людей.) Вы же — мои сыновья!
ДОМЕНИКО. Филуме!
ФИЛУМЕНА (решительно). Кто ты такой, чтобы запретить сказать моим детям, что они моя плоть, моя кровь? (К Ночелла.) Адвокат, ваш закон разрешает это или нет?.. (Более угрожающе, чем взволнованно.) Вы — мои дети! Филумена Мартурано все сказала. Вы молоды, сумейте же понять все, что здесь обо мне говорили.
Все трое стоят, словно каменные, Умберто бледен, Риккардо опустил глаза, словно от стыда, Микеле растроган и удивлен, на его лице волнение.
Не буду говорить, как я сейчас живу, но расскажу всем, как жила до семнадцати лет. (Пауза.) Адвокат, известны вам трущобы... (отчеканивая) эти подвалы... на Сан-Джованьелло, на Верджине, Фурчелле, виа Трибунале, Паллунетто? Мрачные, полные копоти, набитые битком людьми. Летом там нечем дышать от жары, а зимой зубы стучат от холода... Даже в полдень туда не проникает дневной свет... Сколько народу ютится там! Дышать нечем, но все же лучше духота, чем холод. Вот в одном из таких подвалов в переулке Сан-Либорио я и жила вместе с семьей. Сколько нас там было? Целая толпа! Что было с моей семьей, что с ней потом стало, я не знаю... И не хочу знать. Не помню!.. Друг на друга не смотрят. Эти просящие глаза, постоянные драки... Ложились спать, не говорили «доброй ночи!» А просыпаясь, никто не говорил друг другу «доброе утро!» Помню только одно ласковое слово, которое сказал мне отец... Вспоминаю об этом теперь, и меня охватывает дрожь... Мне было тринадцать лет. «Ты растешь, — сказал он, — и живешь здесь не только для того, чтобы есть». А духота какая!.. Ночью закрывали дверь, и нечем было дышать... Вечером садились за стол... Одна большая тарелка и куча вилок. Может быть, мне казалось, но каждый раз, когда я брала на вилку кусок, я чувствовала на себе взгляд. Будто я воровала!.. Мне исполнилось семнадцать... Я смотрела на проходивших девушек — на них были красивые платья, туфли... Они шли под руку с женихами. Однажды вечером я встретила подругу, она жила рядом с нами, но хорошо одевалась... Тогда я думала, что в этом — самое большое счастье... Я говорила себе: «Та-ка-я... та-ка-я... та-ка-я...». Я не спала всю ночь... А духота... духота... И я познакомилась с тобой!
Доменико вздрагивает.
Там, ты помнишь?.. Тот «дом» казался мне королевским дворцом... Ночью возвращалась в переулок Сан-Либорио, и сердце бешено стучало. Я думала: «Теперь никто не посмотрит на меня, выгонят из дому!» Но никто ничего не сказал; наоборот, кто-то подвинул стул, кто-то произнес ласковое слово... На меня смотрели, как на человека выше их, с уважением... Только у мамы, когда она поздоровалась, я заметила в глазах слезы... Больше я домой не возвращалась! (Почти кричит.) Я не убила моих детей! Семья... моя семья! Двадцать пять лет я думаю только о семье! (Сыновьям.) Я вырастила вас, сделала вас людьми, обкрадывала его... (показывает на Доменико) чтобы воспитать вас.