Ох как не понравился Лиде его тон, не говоря уже о выражении его лица. Что такого натворила Юлька, чтобы вызвать такой гнев? Наверное, что-то из ряда вон, иначе не стала бы так низко и подло подставлять сестру. Лида не сомневалась, что Юлька отлично понимала последствия своего поступка. И знала, что ей грозит. Поэтому и прикрылась, как смогла. Хвала и честь великой авантюристке. Где только бродит ее Джеймс Бонд? Видно, Юля не слишком полагалась на его опеку.

Но самое главное: что делать сейчас самой Лиде? Спасать свою шкуру? Рассказать правду? Но какую?

«Я — не я, и хата не моя…Смешно». Действительно, смешно думать, что этот великан ей поверит или хотя бы начнет сомневаться в том, что сидящая перед ним на коленях женщина — не та, за которую себя выдает. Да и она сама себе успела «помочь», назвавшись Юлей, которую, по-видимому, никто из присутствующих толком не знает.

Тонкая скорлупка ее иллюзорного мира треснула, и Лида, словно беспомощный неоперившийся цыпленок, выпала наружу в жестокий мир.

Мамай окинул пленницу тяжелым испытывающим взглядом. Сонная, измученная, с огромным синяком на скуле, и спутавшимися волосами, она являла собой жалкое подобие той блистательной и роковой Саломеи, которую он запомнил с того самого проклятого вечера. Самое обидное, что она особо не волновала его ни тогда, ни уж тем более сейчас. Как он мог клюнуть, словно слепой малек, на эту дохлую муху? От этой мысли Мамай рассвирепел.

— Что молчишь? Раньше молола языком, что та мельница! Давай, рассказывай все по порядку!

— Что, например? — голос Лиды, всегда спокойный, звучал без особых эмоций. Что-что, а в руках она себя держала железно. Она внезапно решила для себя, что не будет оправдываться. Все равно бесполезно. Да еще если бы знать в чем.

«Такое впечатление, будто она меня не сильно боится. Либо полная дура, либо слишком хорошо понимает, что ее ждет и не считает нужным лишний раз унижаться. Что ж, последнее заслуживает уважения» — усмехнулся про себя Мамай, — «похороним ее с почестями.»

— Не прикидывайся дурой. Когда вы с Олегом меня обрабатывали, соображала ты быстро. Теперь так же быстро сообрази, по чьему приказу?

— Не понимаю… — сказала Лида, глядя на него во все глаза, сказала скорее себе, чем ему. Сердце ее начало биться быстро-быстро, и стало нечем дышать. Олег… Снова Олег…

— Не понимаешь? — ухмылка Мамая стала еще шире. — Скоро поймешь.

Он кивнул ребятам, сиротливо прикорнувшим в сторонке, молча слушая их разговор. Они послушно отлепились от стенки, подошли к Лиде и подняли ее на ноги.

Она не сразу сообразила, что они собираются с ней делать. А когда до нее дошло, было уже поздно и бесполезно вырываться. Один из парней принес стремянку и поднялся по ней вместе с Лидой. Высоко подняв ее руки, он обмотал их веревкой, свисавшей с потолка. Лида не заметила ее, как только попала в эту комнату, зато теперь хорошо ощутила, особенно когда парень, которого называли Колун, слез со стремянки и убрал ее, сбросив Лиду вниз. Только она не упала, а повисла на веревке, глотая слезы от резкой рвущей на части боли, пронзившей обе руки и тело. Наверное, если бы ее облили бензином и подожгли, боль была бы точно такая же. Шок сковал ее горло мертвой хваткой, не давая вырваться наружу диким крикам. Подбородок дергался в агонии, а слезы чертили по щекам неровные дорожки.

— Теперь понимаешь?

Лида собралась с силами и просипела:

— Нет.

— Плохо. Может, тебя покачать взад-вперед? Чтобы проветрить память.

Глаза Лиды округлились от ужаса. Она задрожала, неосознанно причиняя себе еще большую боль.

— Я ничего не знаю.

— Нехорошая девочка. Колун, поиграй в качельки.

Мамай достал вторую сигару и начал ее раскуривать, спокойно наблюдая, как Лида корчится, словно червяк, которого подвесили за ниточку над костром, и от этого ему было ни холодно ни жарко. Он не получал удовольствия при виде человеческий страданий, но и не привык сострадать.

— На кого работает Олег?

— Не знаю…

Как же, не знает. Хотя может быть и не знает. Вот он, Мамай, немного догадывается, а прав он или нет, скажет сам Олег, до которого он доберется следующим пунктом. Происходящее начинало ему надоедать. Действительно, что возьмешь со шлюхи. Разве только потешить самолюбие, хорошенько ее наказав.

Мамай посмотрел на часы. Без пятнадцати двенадцать. Пожалуй еще минут пять, и хватит. Пора решать и остальные дела, которые не ждут. Он едва заметно кивнул, и Колун, подставив стремянку, снял Лиду, которая дико закричала от боли, когда он прикоснулся к ее рукам. Колун схватил ее за волосы и поставил на колени.

И тут впервые в жизни Мамай ощутил на себе ее необыкновенный взгляд. Твердый и мягкий одновременно. Уверенный и слегка испуганный. Долгий и густой, немигающий взгляд из-под слипшихся ресниц. Взгляд этот сочувствовал и презирал и немного смеялся, но в нем не было страха.

Словно она понимала, что больше ее Мамай винит самого себя, и никак не может простить себе этого промаха. Не понимала она одного — что Тураеву важно найти крайнего, на кого он мог бы свалить всю вину, отомстить и успокоиться, принеся жертву самолюбию. И данной жертвой была именно она.

Глава 12

Совершенно измученную, Лиду принесли обратно в темницу и бросили на пол, оставив в полной темноте. Она еще несколько часов металась по полу от боли, не находя места распухшим и ноющим членам. Казалось, ее медленно поджаривают на сковородке — так болели ее мышцы. От боли она совсем отупела и не могла даже думать, не то что плакать. Лиду даже не интересовал вопрос, что же с ней будет дальше. И когда дверь в комнату снова отворилась, на этот раз медленно и спокойно, Лида равнодушно приподнялась на коленях, чтобы не касаться ничего руками.

На пороге показался Дима с подносом в руках, на котором стояли стакан с какой-то жидкостью и бутерброд с ветчиной. Желудок Лиды непроизвольно откликнулся, учуяв запах пищи. Дима аккуратно поставил поднос на пол. Лида сверкнула глазами и спросила равнодушным тоном:

— Зачем?

— Хозяин велел.

— Чтоб не померла до следующего сеанса… — сквозь зубы процедила Лида. — Лучше убей меня.

— Не велено. — абсолютно серьезно ответил Дима и вышел, закрыв за собой дверь.

Лида осторожно уткнулась носом в стену, глядя куда-то в темноту. Нет, она не будет швырять подносом в дверь — даже если бы она захотела, руки все равно бы его не подняли. Может быть, они издеваются, принеся ей еду и понимая, что она не сможет ее есть, разве что стоя на коленях и наклонившись вперед, хватая зубами, как собака? Нет, она не будет ничего есть. Пусть они подавятся. Ей все равно.

Мамаю, в свою очередь, тоже было абсолютно все равно, что с ней происходит и как будет дальше. По-правде говоря, он не сильно рассчитывал, что женщина ответит на его вопросы. Он с самого начала планировал основательно побеседовать лично с Олегом Кравцовым, и уж способы вытягивания наружу правды для Олега подразумевались куда более жесткие.

Впрочем, Олег был человеком умным. И поэтому он не стал прятаться, зная что Мамай все равно его найдет. А после того как хозяин благополучно умыл руки, он мог рассчитывать исключительно на себя.

Когда Мамай со своими ребятами вломились в кабинет Олега, тот сразу понял, что ему будет очень жарко. И даже не сопротивлялся, пока его привязывали к стулу.

— Так что, Олежка, поговорим, на кого ты работаешь? — спросил Мамай, нависая над ним подобно горе.

— Мне из-за тебя свет не видно, — спокойно ответил Олег, и даже не поморщился, когда вслед за этим последовал мощнейший удар мамаевского кулака. Олег почувствовал, как в носу что-то хрустнуло, а из разбитой губы хлынул ручеек теплой соленой крови.

Разговор шел по-крупному. Мамай был не из тех, кто особенно церемонится и позволяет водить себя за нос. Поэтому уже спустя полчаса Олег раскололся. Ему уже было все равно от чьей руки умирать: Мамая или бывшего хозяина.