— Мы сделали это! — он поднимает меня в воздух. — Это было умопомрачительно. Изумительно. Я не могу поверить, что мы не были пойманы. Я не могу поверить, что ты пришла. Это было так…

— Эй! Опусти меня! — я выкручиваюсь из его захвата, и затем, слышу движение наверху лестницы, и моя кровь превращается в лёд.

Джексон поворачивается вокруг, притянув меня к себе за спину.

— Хм, должно быть, ты слишком взволнован, раз так ласков с человеком, — раздаётся голос с третьего этажа, где Джексон стоял лишь мгновение назад.

Моему мозгу требуется мгновение, чтобы понять, что это голос Маккензи Стори и она только что назвала меня человеком, что значит, что она должна быть…

— Проклятие, Кензи, где предупреждение? — говорит Джексон. — Я думал, ты на карауле или что-то ещё, — он открывает дверь аварийного выхода.

— Время вышло, — произносит Маккензи. — Родители Ари ищут её. Она должна вернуться, — хотя она и назвала моё имя, она ни разу не посмотрела на меня.

Джексон кивает.

— Ари, скажи им, что ты плохо себя чувствовала. Извинись…

— За что?

Он бросает мне раздражённый взгляд.

— Люди не задают вопросов, когда ты признаёшь, что был не прав, прежде чем они должны будут сказать тебе что-то.

— Что на счёт чипа?

Джексон выходит в узкий переулок, призывая Маккензи следовать за ним.

— Я буду у тебя дома в обычное время, с чипом в руках. Хорошо?

В это время я смотрю на свой телефон и чувствую раздражение.

— Прекрасно. Увидимся позже.

И я поворачиваюсь и устремляюсь вниз по переулку, запрыгивая в первый электрон, который вижу, у меня на уме более сильный страх.

Мой отец собирается убить меня.

Глава 7

Я крадусь позади своего дома, надеясь, что если войду с чёрного входа, то родители не поймут, что я пришла домой. Я поднимаюсь по ступенькам к заднему двору, провожу своей ключ-картой и жду, пока откроется дверь. Ничего не происходит. Провожу ключом снова и жду. По-прежнему ничего. Я собираюсь паниковать, когда дверь открывается с другой стороны. Всё моё тело каменеет.

Я начинаю мысленно перебирать оправдания. Папа не оставит меня в покое, если у меня не будет веской причины опоздания, но у меня нет даже плохой причины. Я подумываю изобразить болезнь, но вижу маму, стоящую по другую сторону двери. Она прижимает палец к губам и настоятельно зовёт меня внутрь.

— Ари Элизабет Александр, — шепчет она, её тон твёрд. — Мы поговорим об этом утром, я не хочу бодрствовать полночи, слушая, как вы с отцом ссоритесь, я предлагаю тебе идти в постель. Он спит. Я скажу ему, что ты пришла раньше. Я не буду снова ему лгать. Поняла?

Я киваю, чувствуя слабость до глубины души. Я никогда не хотела, чтобы она лгала ради меня. С этого момента мне придётся быть более осторожной. Я не могу втягивать её в это. Не могу вообще никого втягивать.

Она обходит лестницу и поворачивает направо по коридору к их с папой спальне. Я жду, пока не слышу, как закрывается дверь её ванной, и затем пробираюсь в офис отца, чтобы вернуть его главный ключ от Парламента, и несусь, перепрыгивая через каждые две ступеньки, чтобы поскорее уйти из опасной зоны.

Я проскальзываю в комнату, встряхивая руки, чтобы остановить дрожь, и направляюсь в ванную, чтобы содрать с себя одежду, которая почему-то кажется мне грязной, хотя я едва ли её носила. Я брызгаю водой в лицо и завязываю волосы в неряшливый узел на макушке.

Нервы успокаиваются, но я всё ещё напряжена.

Я вытягиваю руки над головой, закрываю глаза и изгибаю спину, покидая ванную, чтобы взять пижаму из шкафчика. Я только вхожу в комнату, когда слышу колебание оконных занавесок.

— Привет, я рано, — говорит Джексон, проскальзывая через моё окно и поворачиваясь вокруг. Мы оба застываем, — Я... ты...

— Убирайся отсюда! — я бросаюсь обратно в ванную, но здесь нет ничего, кроме полотенца для рук, а старую одежду я уже закинула в стиральную машину. Этого не может быть. Он только что видел меня... Я прочищаю горло и делаю глубокий вдох, заставляя себя успокоиться. Я высовываю голову из ванной. — Мне нужно кое-что из одежды. Ты можешь...? — я указываю на свой шкаф.

Джексон выглядит таким же взволнованным, как и я, но умудряется пробраться в мой шкаф и достать пижаму из разных комплектов. Он закрывает глаза и протягивает мне красный топ и флуоресцентно зелёные шёлковые штаны.

— Мне очень жаль, я не знал. Я ничего не видел. Ну, может быть немного, но...

— Тьфу! Просто заткнись! Я выйду через секунду. — Я прислоняюсь к двери ванной. Я собираюсь умереть. Сию секунду. Умереть. Я накидываю одежду и выхожу из ванной, мои руки на бёдрах. — Мы никогда не будем это обсуждать, понял? Ты ничего не видел. Ничего.

Улыбка играет на его губах:

— Ничего.

Я пересекаю комнату, чтобы сесть перед монитором.

— Где чип? Думаю, поэтому ты появился раньше, так?

— Э-э, да. Правильно.

Он садится рядом со мной, и мы оба напрягаемся. Его плечо упирается в моё плечо, его бедро напротив моего бедра. Я должна напоминать себе дышать, дышать, дышать, потому что всё, о чём я могу думать, это то, что он видел меня голой. Я пробегаю руками по своему лицу и пытаюсь выжать хоть мысль, нуждаясь сейчас больше всего в смене темы.

— Не смущайся, — произносит он, изучая моё лицо.

— Я не смущаюсь.

Джексон закатывает глаза:

— Ты знаешь, никто не может работать всё время. Никто. Даже ты. Показывать слабость - нормально. Это не делает тебя...

— Спасибо, но я не нуждаюсь в ободряющей речи. И говоря о слабости, почему ты плачешь во время Лишения? — спрашиваю я. — Все плачут? — я знаю, это звучит бесчувственно, но я не выношу, когда разговор сосредотачивается на мне. Я не нуждаюсь в оценке моего психического благополучия. Я в порядке. По крайней мере, до всех этих сумасшествий я была в порядке.

Брови Джексона поднимаются от удивления:

— Плачу? Что за…?

— Да, я видела тебя плачущего той первой ночью. Поэтому я открыла глаза — на меня упала слеза.

Он качает головой, смеясь:

— Не уверен, что именно ты думаешь, что видела, но мы не плачем.

— Не веди себя, как парень. Ты плакал. Это нормально. Мне просто интересно, все ли это делают или только ты?

— Ты не слушаешь? Мы не... Оооо. Ксилема.

— Что?

— Это была ксилема, — говорит Джексон. — По существу, это как вода внутри человека, которая делает нас Древними, а не людьми. Ксилема в наших телах активируется в течение Лишения, так мы способны притянуть антитела, которые нам нужны от вас. Оно движется через наши тела, так что, предполагаю, это то, что ты почувствовала. — Это эволюция жидкостей.

Я стараюсь понять это.

— Что ты подразумеваешь под эволюцией жидкостей?

Он выпускает длинный вдох, либо размышляя, как объяснить, либо решая хочет ли он вообще это сделать.

— Мы не всегда выглядели как вы, Ари. Как люди. Мы не люди. Но ксилема делает нас похожими на вас; это позволяет нам копировать ваше строение, поэтому мы спосбны здесь выжить. Конечно, это внутри нас, но это тоже мы. Это имеет смысл?

Я потерянно качаю головой:

— Нет. Таким образом, вы не... твёрдые? Ты кажешься твёрдым, — я тянусь, чтобы прикоснуться к его руке, но дёргаюсь назад, мои щёки пылают. — Значит, вы на Земле не всё время? — спрашиваю я, прочищая горло.

— Нет, сейчас мы, определённо, твёрдые. Мы не люди, но наши тела очень похожи на человеческие, благодаря Лишению, благодаря людям. Но ксилема всё ещё течёт в нас. И я остаюсь здесь большую часть времени, но моя семья и мои друзья дома. Я возвращаюсь так часто, как могу.

Упоминание Лог возносит повторяющийся в моей голове вопрос на поверхность.

— Джексон... Какова реальная причина того, что твой вид хочет прийти сюда. То есть, я знаю, что они говорят нам, но какова правда?

Джексон, кажется, обдумывает, сколько мне рассказать.