В результате переплетения различных факторов сегодня сложилась принципиально новая система вещей. Прежде всего, экономия площади привела к уменьшению квартир и соответственно к миниатюризации мебели. Дизайнеры не пошли путем чисто количественного уменьшения, а создали принципиально новую обстановку, которая образует прочно взаимосвязанную сплошную среду. Она отличается от классического буржуазного жилища отсутствием центра и моральной разметки. Она не имеет ничего общего и с «квартиркой» мещанского декаданса, когда жилье создавалось женщиной в форме своеобразной «коробочки» – уютного гнездышка, наполненного безделушками, салфетками и картинками. Современное жилье – технологическая реальность, которую мы еще не до конца осознали.

Характеризуя традиционную обстановку, Ж. Бодрийар писал: «Типично буржуазный интерьер носит патриархальный характер – это столовая плюс спальня. Вся мебель здесь различная по своим функциям, но жестко тяготеет к двум центральным предметам – буфету или кровати»[32]. Вещи и само устройство индивидуального дома образовывали своеобразный организм, воплощавший моральный порядок, как бы овеществлявший или обозначавший систему ценностей общества, центральной среди которых была семья. По мере распада большой семьи и большого жилища, бегства молодежи в города менялся и стиль домашней обстановки. Кровать превратилась в складной диван, шифоньеры – в «стенки» и встроенные шкафы. Вещи то убираются, то извлекаются в нужный момент из скрытых полостей стен. Они не давят на человека, а подчинены ему. Современная обстановка кажется более либеральной. Однако, как отмечал Ж. Бодрийар, такой взгляд на эмансипацию человека от морального гнета вещей оказывается неполным. Действительно, с одной стороны, вещи стали более послушными и функциональными, они уже не обременены моральным и социальным этикетом, заставляющим человека и дома оставаться «зашнурованным». С другой стороны, вещи, утратившие моральное единство, оказались разрозненными. Поэтому задача современного дизайна состоит в восстановлении единства этих разрозненных, имеющих чисто функциональное назначение вещей. Нагрузка ложится теперь не на отдельные вещи, а на интерьер в целом. Основным понятием становится понятие домашней среды, которая конструируется из серийных элементов и допускает разнообразную расстановку, игру, дающую ощущение свободы и вместе с тем самой системой своих «правил» достаточно жестко привязывающую индивида к обществу. Так что в окружении современной мебели человек если и не исчезает, то выступает как сугубо упорядочивающее начало. Если раньше он придавал вещам «человеческое», моральное значение, то теперь он перестал вмешиваться в жизнь вещей, предоставив их функциональному назначению. Именно поэтому современные квартиры так безличны: в обстановке отсутствует индивидуальность хозяина. «Человек обстановки, – писал Ж. Бодрийар, – это уже не собственник и даже не пользователь жилища, но активный устроитель его среды. Пространство дано ему как распределительная структура, и через контроль над пространством он держит в своих руках все варианты взаимоотношений между вещами, а тем самым и все множество их возможных ролей»[33].

Если представить себе всю систему вещей, а точнее, устройств, которыми мы пользуемся в своем доме, то поневоле охватывает чувство ответственности и своей подчиненности по отношению к ним. Подобно тому как современное производство уже не требует мускульных усилий, а все больше сводится к наблюдению за приборами и нажиманию кнопок, наш дом уже не может рассматриваться как система вещей, которые нам служат и которые мы потребляем. Это не вещи служат нам, а мы их обслуживаем. Предметы современной обстановки уже не могут рассматриваться по аналогии с «вещью» М. Хайдеггера. Они не обнаруживают скрытой истины бытия, не являются субстанциальными и не переживаются как дар в соответствии с бессознательными желаниями. Объединенные в сплошную функциональную среду, вещи стали утрачивать облик отдельных предметов, каждый из которых «украшен» и наделен собственным смыслом. Вещи подгоняются не к руке или глазу человека, который может ими любоваться и пользоваться по отдельности, а друг к другу. Человек сам вписан в эту среду как вещь, точнее, как тело, к форме которого прилегают все эти кресла и диваны.

Современный интерьер по-своему эффективно вписывает человека в общество. Если раньше вещи символически или идеологически истолковывались и таким образом опосредовалась сознанием связь человека и общественной системы вещей, то теперь она реализуется как связь вещей, включая человеческое тело в домашнюю среду. Смысл этой связи и раскрывает реклама. Сегодня мы злимся на рекламу, считая ее формой манипуляции нашим сознанием. Но реклама – это не только «украденный миф», как определил ее Р. Барт, но и нечто большее. В конце концов, воздействие рекламы на наше сознание не так уж и велико. Мы раздражаемся от ее назойливости, критически и даже негативно относясь к рекламируемой продукции. И все-таки эти формы эмансипации не достигают своей цели, ибо назначение рекламы не в том, чтобы информировать или манипулировать, заставлять покупать ненужные вещи. Реклама сама является предметом потребления, поэтому критика ее как инструмента манипуляции нашими потребностями не достигает эффекта. Задача рекламы – не пропаганда отдельных вещей, а интеграция человека в их систему. Это форма связи индивида и общества. Это ответ на вопрос о том, что связывает атомизированных индивидов в общественное целое. Реклама создает ощущение заботы о человеке со стороны общества. Ж. Бодрийар писал: «Решающее воздействие на покупателя оказывает не риторический дискурс и даже не информационный дискурс о достоинствах товара. Зато индивид чувствителен к скрытым мотивам защищенности и дара, к той заботе, с которой „другие“ его убеждают и уговаривают»[34]. Мы верим рекламе точно так же, как ребенок верит в Деда Мороза. Зная, что на самом деле его нет, дети воспринимают его как символ родительской заботы. Так современная реклама эффективно выполняет функции прежнего символа Республики – женщины, олицетворяющей единство. Например, реклама мягкого кресла включает те же образы и желания и обещает безмятежный покой и снятие напряжения. Реклама покоряет заботливостью и детерминирует человека общественным целым.

Нестор Канклини отмечал, что, несмотря на многочисленные исследования городов в антропологической литературе, которые начались в XIX в., их нельзя считать исчерпывающими, так как они сосредоточены на выявлении культурных контактов в колониальную эпоху, на анализе миграционных потоков в период индустриализации, условий труда, характера потребления или сохранения традиций в эру урбанизации[35]. Только в последние три десятилетия урбанизм превратился в легитимное поле для антропологов. Но глобализация и транснациональная интеграция вновь бросили вызов антропологам современного города. Прежде всего произошел стремительный рост городского населения. Если в 1900 г. в городах проживало всего 4 % населения, то, например, в Латинской Америке в городах сейчас проживают 70 % людей.

Поскольку современные города состоят из бывших сельских жителей, то главное внимание исследователей сосредоточено на изучении миграции и маргинальных слоев. Поэтому изучение межэтнических проблем социальной антропологии существенно потеснено исследованиями сложных гетерогенных городских агломераций, которые уже не опираются ни на понятие класса, ни на понятие этноса.

Современный исследователь, как и прежде, сталкивается с трудностями определения, что такое город. На протяжении истории сложились промышленные, административные, политические, культурные, сервисные, туристические центры. Однако современные мегаполисы уже не сводятся ни к одному из перечисленных типов городов, ибо в них параллельно осуществляются все названные функции. Прежние признанные европейские и американские промышленные лидеры сдали свои позиции: передовое оборудование изготавливают в городах Бразилии или Азии.