Изменить стиль страницы

На протяжении XVI‑XIX вв. большое число военачальников, высших государственных чиновников и приближенных к султану лиц по своей этнической принадлежности являлись черкесами. Они попадали в Османскую империю двумя путями: 1) их продавали в рабство; 2) знатные или попросту свободные наездники поступали на службу к турецкому султану. Первый способ превалировал. Молодые черкесы и черкешенки очень высоко ценились и именно их старались приобрести знатные османы. «Во все времена древняя Зихия, в наши дни морской берег Черкесии и Абхазии, была рынком рабов, — констатирует Дюбуа де Монперэ, — вот уже несколько тысячелетий как это продолжается; можно смело сказать, что несколько миллионов обитателей этого края было таким образом продано и увезено в другие страны. Если бы я с большей смелостью мог судить о путях провидения, я подумал бы, что его намерением было воссоздать, обновить другие вырождающиеся расы смешением их с прекрасной черкесской нацией. Но не нам измерить всю глубину высшего разума». Невольники через некоторое время добивались свободы, занимали высокие должности в армии и администрации, и, чтобы укрепить свои позиции, окружали себя соплеменниками.

Рабство в мусульманском мире носило особый характер, поскольку было освящено еще пророком Мухаммедом. Кроме того, османы унаследовали от ранних мусульманских империй широко развитую систему военного рабства. «В политическом отношении, — отмечает Осман — бей, — невольники составляли завидное приобретение, соблазнявшее властолюбивых мусульман и разжигавшее в них страсть к завоеваниям; с другой же стороны невольничество составляло своего рода силу, на которую опирался исламизм, пополняя из нее ряды своих бойцов». Таким образом, невольникам был открыт доступ в мусульманское общество, где они пользовались затем равными правами со своими прежними господами.

Н. А. Иванов отмечает, что средневековое османское государство было страной национального нигилизма. Оно принимало воинственных и предприимчивых по натуре представителей Кавказа, Балкан, Армении и Курдистана, но при этом только черкесы и абхазы сохраняли свой истинный национальный дух, поскольку все, что они делали, никак не вредило их родине. В среде армянских, курдских, грузинских, албанских, греческих, сербских, боснийских и прочих наемников неизменно присутствовал элемент вырождения, так как они служили империи, угнетавшей все эти народы. Чтобы верно служить Порте, им необходимо было уже на психологическом уровне отказываться от собственного национального начала.

Черкесские невольники использовались почти исключительно в военной сфере. В шестой главе приводилось высказывание Вольнея о той градации, которая существовала в системе военного рабства. Схожая мысль звучит и у Дмитрия Кантемира, который заметил, что при отсутствии черкесов больше всех ценятся абхазы.

Черкесский элемент оказал громаднейшее влияние на физический облик и генотип знатных слоев малоазийских турок. Уже в период до изгнания черкесов с Кавказа это влияние испытали на себе все высшие слои османского общества во главе с султанским родом. К концу XIX века это привело к той ситуации, когда, по словам Магомета Ечеруха, «каждый турок с гордостью заявлял, что он черкес, потому что настоящий турок отличался редкой тупостью и непонятливостью, в сравнении с выходцами с Кавказа. Облагородив тип оттомана, горцы и черкесы внесли живую струю и в государственное управление».

Еще до падения мамлюкского султаната в 1517 году черкесы нанимались на службу к турецким правителям. Одним из ближайших сподвижников Селима Грозного, по крайней мере, во время пребывания его на Кавказе, был черкесский князь Тамани Темрук. Он охранял опального наследника престола от покушений со стороны его отца и повсюду сопровождал его со своими воинами. Кроме него известно о некоем эмире Инале, который выполнял секретные поручения Селима: упоминание о нем можно найти в работе Джорджа Стриплинга «Турки — османы и арабы». Ибн Ийас сообщает о черкесском эмире Хушкадаме, впавшем в немилость при дворе Кансав Гура и бежавшем к Селиму, которого он рьяно подстрекал к войне с мамлюками. После захвата Каира, по данным того же Ибн Ийаса, большое число представителей черкесской знати было вывезено Селимом в Константинополь. Вместе с женами и детьми их было около тысячи человек. Таким образом, с 1518 года, фактически, начинается история черкесской общины в Турции.

Преемник Селима Сулейман Великолепный (или Кануни), правивший с 1520 г. по 1566 г., был женат первоначально на черкешенке, «una donna circassa» (по итальянским источникам). «Можно предположить, — пишет E. Н. Кушева, — что она была из бесленейского княжеского рода Кануковых: в первой половине XVI в. при турецком дворе служил один из Машуковых, очевидно, сын Машука Канукова, вступившего в 1550–е годы в сношения с Москвою». Сын этой черкешенки Мустафа считался наследником престола, но затем был заподозрен в измене и казнен вместе со своим малолетним сыном по приказу Сулеймана. По мнению К. Ф. Дзамихова, это произошло около 1552 года и стало причиной отъезда из Константинополя «в Москву к Ивану Грозному князя Ага — Маашукова Черкасского». Возможно, что первые посольства черкесских князей в Москву были, во многом, следствием гонений на черкесскую партию в Стамбуле. Впрочем, гнев султана был обращен против какой‑то одной группировки черкесской знати. В большой чести у султана был прославленный черкесский военачальник Оздемир — паша. П. М. Хольт указывает на то, что он был родственником Кансав Гура. На основании отрывочных сведений можно предположить, что Оздемир был сыном двоюродного брата Кансав Гура, эмира Бибарса, погибшего в несчастной битве на Дабикском поле. С 1549 года Оздемир — паша был наместником (бейлербеем) Йемена. До этого он являлся командующим османскими отрядами в этой стране. «По данным османских источников, — пишет Н. А. Иванов, — Оздемир — паша взял семь крупных крепостей (Хаулан, Атра, Ханфар, Хабаш, Сакейн и др.), являвшихся главными базами шиитского сопротивления, и умиротворил страну». В благодарность за столь блестящие победы Сулейман назначил его наместником Йемена. Оздемир — паша, управляя этой страной, убедился в необходимости контроля над противоположным берегом Красного моря и проливом Баб эль — Мандеб, что положило бы конец пиратским рейдам португальских эскадр. Он составил план завоевания Судана и Эфиопии и представил его на рассмотрение султану. В 1555 году Сулейман Великолепный одобрил предложения полководца и назначил его пожизненно наместником всех земель, которые тот намеревался завоевать.

Оздемир — паша навербовал экспедиционный корпус в Египте: помимо мамлюкской кавалерии в него вошла боснийская пехота. По мере продвижения вверх по Нилу Оздемир оставлял гарнизоны в захваченных городах и назначал там мамлюкских наместников. Он занял Массауа в 1557 году, и тогда же выбил португальцев из Зайла, порта на южном берегу Аденского залива. «Создатель эйалета Хабеш и красноморского просперити, — заключает Н. А. Иванов, — Оздемир — паша умер в Дыбароа в 1559 году. Через десять лет его прах был перенесен в Массауа. Здесь его сын Осман — паша, бей-лербей Йемена в 1568–1569 гг., построил великолепную мечеть с усыпальницей, где были захоронены останки великого гази, защитившего ислам от угрозы португальского завоевания».

Сын Оздемира, Черкес Оздемир — оглу Осман — паша, унаследовал от отца его могущество и талант полководца. Он прожил полную тревог и опасностей жизнь. В 1569 году, после того как он утвердил свою власть над Йеменом, его оклеветали перед султаном Селимом II (1566–1579 гг.). Черкес Оздемир — оглу чудом спасся и тайно прибыл в Константинополь. Там, при помощи друзей он избежал смерти, но несколько лет жил в немилости, разбив лагерь на берегу Мраморного моря. Он испытывал огромные трудности, а свирепствовавшая в то время чума косила ряды его мамлюков. Йозеф Хаммер приводит любопытный эпизод из этого периода жизни Осман — паши: «Когда Селим по своем возвращении из Константинополя в столицу (Андрианополь — прим. С. X.) проезжал мимо палаток Османа, он не обратил внимания на них и не сказал ни слова. Лала-Мустафа, который снова был в милости, полагая, что это удобный случай, чтобы добиться помилования для своего друга, обратился к султану: