Горт не знал, как закинуть словцо о княжне Ядвиге, но, когда радостный отрок удалился, не утерпел, сказал воеводе:

— За таким мужем жена будет счастлива.

Варяжко промолчал, хотя и догадывался, что имеет в виду поляк. Однако перед самым уходом гостя решил кинуть ему соломинку:

— Лишь бы нашлась подходящая.

Горт остановился в дверях, понял это как намек на продолжение торга. И неожиданно подмигнул воеводе:

— В нашем табуне найдется такая.

— Кто? — спросил Варяжко серьезно, не приняв игривого тона гостя.

— Младшая дочь князя Болеслава — Ядвига.

— Что ж, пожалуй, достойная пара. Надо подумать.

Горт был счастлив, пожалуй, не менее княжича: интересующий его предмет был затронут. Одно смущало, что не удалось поговорить об этом с самой княгиней. Пожалуй, именно она будет решать, на ком женить сына.

— А что скажет княгиня?

— Княгиня, думаю, не враг своему дитяти. Я переговорю с ней, как только ей станет лучше.

— Переговори, воевода. Я заеду на обратном пути, и мы бы сговорились окончательно.

Арлогии стало лучше к вечеру. И к ней явился Святополк с польским подарком.

— Гляди, мам, что мне князь Болеслав прислал.

Сабля уже висела у него на боку, и он не убирал руки с серебряного эфеса.

— Посмотри, как сияет! — Святополк выхватил саблю из ножен, взмахнул ею и резко опустил вниз. — Как поет! А? P-раз! Р-раз!

Княгиня, только что обретшая покой после двухдневных изнурительных зубных болей, устало улыбнулась, глядя, как весел сын.

— Ты хоть поблагодарил за подарок-то?

— А как же. Обещал ему вечную дружбу.

— Молодец, сынок. Лучше дружить с соседями, чем ратоборствовать.

Намахавшись саблей, Святополк наконец вспомнил о хвори матери:

— Ну как? Затихли зубы?

— Затихли, слава Богу, сынок.

— А чем Буска лечила их?

— Да запарила в горшке сушеной белены, велела дышать паром, платком меня укрыла над горшком. Подышала я, и боль постепенно утихла. Кабы не Буска, я, кажись, на стенку бы полезла.

Едва сын ушел, княгиня уснула и проспала вечер и ночь. На следующий день встала чуть ли не в полдень. После завтрака к ней явился Варяжко справиться о здоровье и как бы между прочим сказал:

— Поляк-то, привезший Святополку подарок, закидывал словцо насчет женитьбы его.

— Да? — удивилась Арлогия. — Уж не Болеславову ли дочь предлагает?

— Именно ее, княгиня.

— А что ты ответил?

— Я сказал, надо подумать, дело, мол, серьезное.

— Ну и правильно. Что ж ты надумал?

— Думаю, княгиня, надо согласиться. Все ж от Польши не будем оберегаться.

— Пожалуй, ты прав, Варяжко. Но, наверное, прежде надо с великим князем совет держать, как-никак он отцом Святополку назван.

Варяжко поморщился, почесал за ухом:

— А чего с ним советоваться? Он сам до скольких разов женился, а с кем-нибудь советовался? Впрочем, смотри, княгиня, как хочешь, сын-то твой.

— Да не ведаю я, как быть. Еще осерчает Владимир Святославич, что, мол, без отчего благословения женили.

— Какой он ему отец? Коли родного отца отрока лишил.

— Что старое-то поминать, — вздохнула Арлогия.

«Эх, баба и есть баба, — подумал с осуждением Варяжко. — Кто приласкает, того и знает». И вышел, ничего более не сказав.

Горт прибыл в Киев через три дня после выезда из Турова. Великий князь Владимир Святославич принял польского посланца во дворце в присутствии ближних бояр и воевод. Передав киевскому князю положенные в таких случаях приветствия и благие пожелания мира и приязни от Болеслава, Горт велел своим слугам внести подарки. Это были в основном паволоки, украшения, два бахтерца с пластинами, начищенными до блеска, и два меча в ножнах, украшенных искусной гравировкой. Владимир догадывался, что за подарками последует какая-то просьба, а потому сдержанно поблагодарил за все и спросил:

— Чем я могу быть полезен брату нашему, князю Болеславу?

— Великий князь Польши Болеслав Мечиславич хочет породниться с твоим домом, Владимир Святославич, и просит себе в жены дочь твою Предславу.

«Так вот почему подарки в основном из украшений и паволок, — догадался князь. — Для женщин старался лях».

— Ну что ж, благодарим его за внимание к нам. Мы, как ты понимаешь, должны подумать над этим предложением.

— Понимаю, князь, — отвечал Горт, делая поклон. — Когда я смогу получить ответ?

— Не позднее завтрашнего дня. Или нет, лучше послезавтра, так как завтра у нас пир, на котором я надеюсь видеть и наших польских гостей.

— Спасибо, Владимир Святославич. Где прикажешь разместить мне своих людей?

— Пусть занимают малую гридницу[71].

Когда польский посланец удалился, князь спросил своих приближенных:

— Ну? Что думаете на этот счет?

— Оно бы не худо было породниться с Болеславом, — сказал Блуд. — Все с миром надежней было бы.

— Но ведь он запросит приданого за княжной, — сказал Анастас. — Точно запросит.

— Ну и какого, думаешь?

— Да хотя бы те же червенские города.

— Червенские города мы на щит брали не для этого. Для доброй дани и рубежа от тех же ляхов и чехов.

— Ну тогда запросит полон воротить висленский.

— Полон уж размещен по южному порубежью, не стану я города обезлюживать. А ты что молчишь, Путята?

— А что я должен сказать?

— Как что? Ты-то как думаешь, отдавать Предславу или нет?

— Я бы перво-наперво саму Предславу об этом спросил.

— Она отроковица еще, какие у нее думы?

— Все равно. Ее судьба решается, и она, чай, не рабыня. Княжна.

— Пожалуй, ты прав, Путята, — согласился Владимир. — Надо и с ней поговорить, родное дитё ведь.

Ввечеру князь пошел в светелку дочери, куда, увы, редко заглядывал, все времени не хватало. Застал у нее и няньку-пестунью Ульку, которая вместе с Предславой наряжала куклу.

Мешать занятию дочери не захотел и даже няньке дал знак не обращать на него внимания. Присел на лавку у двери.

«Это сколько ж ей? — пытался вспомнить. — Уже около четырнадцати, а все в куклы бавится. Какая она невеста? Впрочем, бабку Ольгу, кажется, в таком возрасте дед Игорь взял. Ну что с ней говорить? Что она понимает в этом?»

Так и не поговорил князь с дочерью. Посидел. Полюбовался ее русой головенкой, милой отцовскому взору. Потеплел сердцем.

«И этакую девчушку отдавать тому восьмипудовому борову? Да он же почти в три раза старше ее, у него уж от первой жены детей куча. Нет! И еще раз нет. Я не враг своему дитяти».

Назавтра на вопрос Путяты, что, мол, сказала княжна, Владимир ответил:

— Дочь отказала высокому жениху.

— Я и говорил, спросить надо, — заметил с удовлетворением Путята.

— Но надо как-то подсластить отказ, — посоветовал Анастас. — Не пошел бы войной Болеслав-то уязвленный.

— Не пойдет, — твердо отвечал Владимир. — Поляки еще долго не сунутся. Я им на Висле добрую баню задал.

На княжеском пиру, куда был приглашен и польский посланец, стол ломился от яств, меды лились рекой, гусли и тимпаны лихо наяривали плясовую, молодые дружинники плясали так, что гнулись половицы. Горт, сидевший за столом почти напротив великого, князя, ловил его ласковый поощрительный взгляд: «Пей! Гуляй! Веселись!» — и уже подумывал, что дело его сладилось и он привезет Болеславу молодую жену, киевскую княжну.

«Так вот просто я… лично я, Горт, привезу Польше мир от Руси. Вот уж где запрошу награду от Болеслава Мечиславича… Обещал должность скарбника, давай. А при скарбнице буду жить как сыр в масле».

Чем больше хмелел Горт, тем сильнее разыгрывалась его фантазия насчет грядущих милостей Болеслава, даже лезла на ум подлая мыслишка самому породниться с Болеславом. А что? Дочек у него куча, может, какую и скарбнику уступит.

Однако сколь весел и радостен был пир, столь тяжким и горьким оказалось для поляка похмелье.

Поутру, еще не очухавшийся после вчерашних возлияний, он был вызван к великому князю. Кое-как умывшись, расчесав бороду, закрутив повыше усы и застегнув на все пуговицы кунтуш, помчался Горт к великокняжеским сеням. Летел как на крыльях в радостном предвкушении.