Карл продолжает делать выписки как можно быстрее, поскольку время поджимает: кризис — он это знает, пишет об этом — неминуем…
В самом деле, весной 1857 года этот кризис, которого он ждет, на который надеется, который возвещает, кризис, который, по его мнению, должен был запустить революционный маховик, наконец случился: спекуляция на акциях железнодорожных компаний и недостаточная добыча золота в мировом масштабе повлекли за собой падение всех ценных бумаг на биржах Нью-Йорка, а затем Лондона, Парижа и Вены. Отсюда серьезные проблемы с ликвидностью на многочисленных предприятиях в Соединенных Штатах и в Европе. В Париже Генеральное общество движимого кредита («Креди мобилье»), детище сенсимонистов, примкнувших к Империи, оказалось под большой угрозой. В Англии многие предприятия текстильной промышленности, в том числе и фабрика семейства Энгельсов, переживали не лучшие времена. В довершение всего в Индии восстание сипаев — индийских солдат, служивших в британской армии, — грозило лишить империю главных рынков сбыта.
Карл ликовал: все происходило в точности так, как он предсказывал.
И тут еще одна хорошая новость, как будто так должно быть всегда: горе к горю, радость к радости — Женни снова беременна.
Одиннадцатого июля 1857 года в первом восторженном письме Энгельсу Маркс отмечает: «Революция приближается, как показывают дела с „Креди мобилье“ и с финансами Бонапарта вообще… Капитализму будет далеко не так просто выправить ситуацию, как десять лет назад, ибо социалистический лагерь лишился многих иллюзий, что позволит ему действовать энергичнее и четче». По-прежнему неотвязна мысль о том, чтобы, не повторяя ошибок 1848 года, заключать союз только с крестьянами, а не с буржуа, пусть даже демократами.
Думая, что настал последний час капитализма, Фридрих Энгельс поддался своим воинственным наклонностям и включился в Манчестере в военные приготовления, чтобы отомстить за погибших в 1849 году. Карл пытался умерить его пыл: надо вести пропаганду, а не хвататься за оружие!
На самом деле ситуация снова в корне изменилась, и какое-то время поступали только дурные новости. В результате кризиса главный редактор «Нью-Йорк дейли трибюн» Чарльз Дана решил платить Карлу только за опубликованные статьи, не гарантируя ему еженедельных публикаций. Такое решение существенно урезало его доходы: он терял не менее 60 фунтов в год. А в июле 1857 года у Женни случился выкидыш. Беды тоже всегда приходят парами: огорчения личного порядка и общественные разочарования.
Однако Маркс не отчаялся; он верил в неизбежность краха капиталистической системы. 23 августа он вновь взялся за свою книгу по экономике. Теперь они с Историей состязаются в беге: кто быстрее. В октябре он пишет Энгельсу: «Я работаю, как ненормальный, чтобы закончить свою книгу о политической экономии, иначе система рухнет, прежде чем я закончу книгу!»
Теперь он собирался озаглавить ее «К критике политической экономии». О договоре с немецким издателем из Дармштадта, подписанном тринадцать лет назад, он уже забыл. Да жив ли еще этот издатель? Карл не знал этого. В нужный момент он найдет другого. Он дает определение собственному методу, пишет введение, вычеркивает его: «Общее введение, которое было набросал, я опускаю, так как, основательно поразмыслив, решил, что всякая подгонка под выводы, к которым еще только следует подвести, может помешать, а читатель, который вообще захочет следовать за мной, должен решиться восходить от частного к общему».
Иначе говоря, никакого краткого изложения своих выводов, предваряющих книгу! Читателю придется потрудиться. Странное требование придумал для себя человек, постоянно пишущий обобщающие статьи. На самом деле он по-прежнему подходит к созданию книг совершенно иначе, чем к написанию статей: последние, «кормящие» его, могут и упрощать взгляд на предмет, но первые возлагают на него ответственность, а потому должны содержать всевозможные нюансы, хотя и становясь от этого неудобочитаемыми.
С октября 1857 года по март 1858-го, работая чаще всего по ночам в своем новом доме, где, наконец-то, можно было жить, он исписал семь тетрадей, следуя плану, состоящему из двух больших частей: Деньги и Капитал. Каждый день Женни переписывала неразборчивые листки. Думая, что за последние два года разрешил главную задачу — о прибавочной стоимости, то есть о связи между капиталом и трудом, между экономикой и историей, между политической и социальной жизнью, между философским отчуждением (занимавшим его десять лет кряду) и экономической эксплуатацией (тоже занимавшей его уже десять лет), Карл теперь пытался упорядочить и прояснить все это в совокупности. Появлялась теория капитализма (теперь он ясно это видел). Мирового капитализма.
Он исходил из анализа денег — особого товара, одновременно меры стоимости и средства обмена, и переписывал набело свои заметки о собственности на землю, о внешней торговле, о мировом рынке. Все это уже вылилось в рукопись на 800 страницах.
А потом — нет, решительно кризис не углубляется так быстро, как это было предусмотрено. Он даже очень скоро прекратился, не потрепав как следует капитализма, который пошел в гору с новой силой. Революция произойдет еще не скоро. Книга Карла может подождать. Время есть.
Впрочем, как каждый раз, когда какая-нибудь его рукопись была уже почти готова, он цеплялся за любой предлог, лишь бы не ставить слово «конец». Сильный приступ фурункулеза вынудил его снова прервать работу на три месяца. Каждый раз, когда ему надо было расстаться с написанным, возникало какое-то препятствие, словно он заболевал под воздействием страха опубликовать свою работу. Современный психиатр сказал бы, что осознание отчуждения вызывало у него соматические расстройства. Он всё сказал об этом в «Немецкой идеологии», в том важном отрывке, который мы цитировали выше, о трагедии, вызываемой отчуждением результата труда у его создателя, не понимая тогда, что говорит прежде всего о самом себе.
Однако эта рукопись (которая будет издана много позже смерти Маркса под заглавием «Grundrisse der Kritik der politischen Ökonomie» («К критике политической экономии») была частично готова к публикации уже в 1857 году. Она содержала в себе первое систематическое изложение его теории рынка и стоимости, учение о деньгах, классификацию первобытных обществ по трем типам (азиатскому, античному и германскому) в том виде, в каком он набросал ее в статьях для «Нью-Йорк дейли трибюн» об Индии, объяснение исчезновения феодализма через анализ колониальных обществ с указанием роли, которую сыграли современная промышленность, современные торговля и сельское хозяйство и некоторые изобретения, например, порох и книгопечатание. В ней также содержится первый анализ неизбежного краха капитализма: подобно тому, как феодальная аристократия в конце концов пала под ударами капитализма, он в свою очередь станет препятствием на пути экономического развития и сможет удерживаться лишь ценой кризисов, войн и обеднения подавляющего большинства населения планеты. Это пробудит у рабочих политическое сознание, которое подтолкнет их к революции, а та после переходного периода приведет к построению коммунистического общества, в котором личность будет заниматься универсальным производством.
Ко всему этому Маркс еще вернется (существенно уточнив и дополнив некоторые положения) в двух книгах, которые все-таки решится опубликовать.
В начале 1858 года шурин Карла вышел из прусского правительства, а он сам вновь ослабел физически и морально. Революция снова ушла за горизонт. Социалистическая диаспора, от которой он отдалился, была рассадником слухов и клеветы; он потерял большую часть сдельного заработка в «Нью-Йорк дейли трибюн». Энгельс, занятый в Манчестере работой и жизнью хозяина, приезжал теперь к нему лишь изредка, а того, что он выплачивал, не хватало для приличной жизни; Маркс боялся, что не сможет платить за жилье, что совершил неосторожность, когда сюда переехал, и что ему придется вернуться в Сохо.
Его умение злословить обо всех и каждом, его комплекс превосходства обернулись практически параноидальным бредом. Он обозвал «говнюком» своего друга Фердинанда Фрейлиграта, поэта, сопровождавшего его с их первой встречи в Лондоне в 1845 году; называл Вильгельма Либкнехта, столь полюбившегося его детям, «известным болваном» и «бестолочью». Окончательно порвал с Уркхартом. Как всегда, его ярость подпитывалась черным юмором; он написал Энгельсу, что «этот ненормальный» (Уркхарт) настолько влюблен в Турцию, что отправил своего тринадцатимесячного ребенка в турецкую баню, и тот умер от кровоизлияния.