На самом деле две недели прошли — и ничего. Лассаль, взявший на себя ответственность перед издателем, встревожился и справился о новостях. Его опасения подтвердились.

Около двух месяцев спустя, 12 ноября, Карл написал ему выспреннее письмо с извинениями, из которого мы приведем длинную цитату:

«Материал лежал передо мной, все упиралось только в форму. Однако во всем, что я написал, сквозь стиль ощущается болезнь печени. И у меня есть две причины не позволить, чтобы это произведение было испорчено факторами, относящимися к медицине: 1) оно является результатом пятнадцати лет исследований, то есть пятнадцати лучших лет моей жизни; 2) оно — первый серьезный научный взгляд на общественные отношения. Так что я считаю своим долгом по отношению к партии, чтобы этот труд не был обезображен мрачной и натянутой манерой письма, свойственной больной печени. Я не стремлюсь к элегантности изложения, а хочу лишь писать в своей обычной манере, что в последние месяцы страданий было для меня невозможно… по меньшей мере, на эту тему… Я думаю, что, если кто-нибудь даже не столь ловкий, как ты, объяснит положение вещей г-ну Дункеру, он лишь одобрит мое поведение, которое, в том что касается до него как издателя, сводится просто-напросто к тому, что я стараюсь предоставить ему за его деньги как можно лучший товар… Вероятно, что первый раздел (капитал вообще) займет сразу две тетради; переписывая ее набело, я действительно нахожу, что там, где речь идет о самой абстрактной части политической экономии, чрезмерная краткость может сделать материал неудобоваримым для читателя. Но с другой стороны, второй раздел должен выйти одновременно с первым. Внутренняя связь того требует, и весь эффект от этого зависит».

Извинения, выдуманными Марксом в оправдание своего опоздания, просто очаровательны: он не хочет, чтобы «этот труд был обезображен мрачной и натянутой манерой письма, свидетельствующей о больной печени», и не желает навлечь на себя упреки со стороны «партии», которой не существует!.. Можно подумать, что он, столь проницательно наблюдавший за другими, живет в ином мире: «партия» и «прибавочная стоимость», абстрактные концепции становятся реальностью только в его видении мира, так же как и его книга существует только в его рассказах о ней другим…

Новый признак уже наступающей глобализации: именно в этот момент еще один немецкий еврей, обратившийся в христианство и эмигрировавший в 1848 году в Лондон, Пауль Юлиус Рейтер, сделал то, что заставило Маркса в очередной раз пожалеть о неосуществленном, — создал свое информационное агентство через пятнадцать лет после основания такого агентства в Париже другим евреем, Шарлем Гавасом. Странным образом Маркс и Рейтер, два немецких еврея-журналиста, живущих в Лондоне, так ни разу и не встретились.

В очередной раз экономический кризис рассосался. В очередной раз это был не «окончательный кризис», но первый в новом качестве, когда городская промышленность пострадала столь же сильно, как и сельское хозяйство.

Еще через несколько недель в очередном письме к Энгельсу Маркс показывает, что уже не верит в скорый закат капитализма, но чувствует наступление длительного периода глобализации, которая, конечно, несет в себе революцию, но слишком уж слабую, чтобы выстоять перед всем остальным миром, если она ограничится рамками одной страны. Отметим в этом письме такие великолепные фразы: «Буржуазия переживает новый Ренессанс. Теперь мировой рынок существует на самом деле. С выходом Калифорнии и Японии на мировой рынок глобализация свершилась. Значит, революция неизбежна; она сразу примет социалистический характер. Единственная проблема, и мне интересно твое мнение, что ты об этом думаешь — как сможет революция выстоять в таком маленьком уголке мира, как Европа?»

Последний вопрос содержит в себе мысль, которую трактователи творчества Маркса будут тщательно скрывать, как и многие другие мысли. Еще бы! В ней содержится скептицизм по отношению к революции в одной отдельно взятой стране. Между тем Маркс будет повторять это постоянно, при каждом удобном случае.

Карл снова принялся работать, быстро и напряженно. Книга в самом деле была завершена. Все деньги, которые ему удавалось заработать, как и все воскресенья, по-прежнему отдавались его детям. Всю страстную любовь, которую он питал к Эдгару, он перенес на Элеонору, которой было уже три года. Он заставлял ее заучивать те же отрывки из Шекспира, что и Эдгара. Но не оставлял без внимания и двух старших девочек, не отказывая им ни в чем: отныне они ходили в частную школу (отсюда расходы на гардероб), брали уроки музыки и драматического искусства. В начале января 1859 года Маркс даже купил подержанное пианино, которое с большим трудом пропихнули в дверь.

Пятнадцатого января Карл объявил Фридриху, что его труд о деньгах, наконец, закончен и выйдет гораздо раньше книги о труде и капитале. Он чувствует, что его теория трудовой стоимости еще не созрела. Поэтому он решился отдать работу о деньгах, в которой не было ничего необычного. Положение со следующей книгой совершенно неясное: «Рукопись займет примерно 12 печатных листов (три тетради), и (держись крепче), хотя в целом она называется „Капитал“, в этих тетрадях нет еще ничего о капитале, а только две главы: 1. Товар. 2. Деньги, или простое обращение. Так что ты видишь, что часть, подробно проработанная в мае, когда я к тебе приезжал, еще не выходит. Но это хорошо с двух точек зрения. Если дело пойдет, третья глава — „О капитале“ — может выйти следом».

«Если дело пойдет» — это значит, если Маркс будет писать и если первую книгу хорошо примут. Он продолжает, невероятно цинично высказываясь о газетных критиках: «По природе вещей эти пачкуны не смогут свести критику той части, которая выйдет вперед, к простой тенденциозной ругани; поскольку к тому же всё выглядит чрезвычайно серьезным и научным, этим мерзавцам придется в дальнейшем более серьезно отнестись к моей концепции капитала…»

Как и предполагалось, взяв за основу прежние черновые наброски («Основные черты критики политической экономии»), Маркс ведет речь о деньгах, мельком упоминает о товаре и походя, словно назначая свидание, сообщает о своем главном открытии, из которого вскоре родится его теория прибавочной стоимости, кризиса и действия капитализма: рабочий продает не свое рабочее время, а свою рабочую силу. Двигатель истории — это развитие производительных сил, а следовательно, наука. Попутно Маркс уточняет различие, которое проводит между четырьмя способами производства, вкратце очерченными в черновиках и в двух статьях от 1853 года для «Нью-Йорк дейли трибюн»: азиатским — оно характеризуется подчинением всех трудящихся государству (как в Китае); античным — при нем раб подчиняется патрицию (как в Римской империи); феодальным, когда крестьянин находится в крепостной зависимости от сеньора (как в европейском Средневековье); и, наконец, буржуазным, когда наемный рабочий состоит в подчинении у владельца капитала. Карл пишет об этом тем сложным стилем, изобилующим уточнениями и оговорками, который характерен для его книг, но начисто отсутствует в его статьях: «Буржуазные производственные отношения являются последней антагонистической формой общественного процесса производства, антагонистической не в смысле индивидуального антагонизма, а в смысле антагонизма, вырастающего из общественных условий жизни индивидуумов; но развивающиеся в недрах буржуазного общества производительные силы создают вместе с тем материальные условия для разрешения этого антагонизма. Поэтому буржуазной общественной формацией завершается предыстория человеческого общества».

Маркс снова утверждает, как и пятнадцать лет назад в «Немецкой идеологии», что исторический детерминизм не касается художественного творчества, которое существует независимо от экономического и политического развития. Определенные эпохи художественного творчества не имеют никакого отношения к общему развитию общества и, следовательно, к составляющему его основу материальному базису. И здесь мы видим, что, в противоположность теоретикам марксизма, он никогда не считал, что состояние искусства выражает соотношение сил во времена того или иного художника.