— Как вы? Проблемы с желудком? — заботливо спросил Анатолий, внимательно глядя на меня, когда я приблизился. — Извините за откровенность, но вид у вас не очень.

— Да, и на это есть некоторые причины, — чуть хрипло произнёс я и поманил Анатолия чуть в сторону и единым духом выпалил суть произошедшего. — Маша с нами не полетит. Тени забрали у неё капсулу и отдали мне!

— Я что-то подобное, собственно, и предполагал — в последнее время она была не в себе, и не переживайте, пожалуйста, думаю, всё это и к лучшему. Уверен, остальные отнесутся к ситуации с полным пониманием и без каких-либо претензий. В конце концов, не вы же её в туалете убивали, а произошло то, что никак от нас не зависит, — Анатолий сочувственно кивнул и похлопал меня по плечу. — Если хотите, я могу сам сообщить эту новость нашим друзьям, а вы пока постойте здесь.

— Да, был бы очень признателен, — кивнул я, не представляя, что и как говорить в подобной ситуации.

— Покажите мне её.

Анатолий развёл руки, а я немного растерялся.

— Кого? Машу?

— Нет, капсулу.

— А, пожалуйста.

Я оттянул ворот и продемонстрировал оба кулона.

— Цифры вы знаете?

— Да, с этим всё в порядке…

— Вот хорошо. Ладно, подождите меня здесь.

Анатолий неторопливо отошёл, и я с некоторым беспокойством наблюдал, как он что-то говорит обступившим его Лене и Александру. Те несколько раз обернулись в мою сторону, но ничего более. Потом все вместе подошли, и Лена сочувственно взяла меня за руку.

— Вы не переживайте. Всё бывает. Теперь просто успокойтесь.

— Да, спасибо.

— Ну не знаю. Ты теперь ещё наши капсулы не прибери, — Александр усмехнулся, но в его тоне не было обиды или злобы. — Или кто-то из нас останется с тремя.

— Всё может быть, но главное, помните, что здесь ничего не зависит от нас, поэтому и говорить по большому счёту не о чем, — подытожил Анатолий, и больше мы эту тему, как ни странно, не затрагивали. Однако я почему-то продолжал думать о Маше и невольно представлять себе, как она бредёт куда-то прочь от Домодедово, зная, что ей осталось совсем немного, чтобы выбрать место и умереть в окружении мрачных теней, одной и без всякой надежды. Эту картинку я видел настолько ярко, что у меня начало покалывать сердце, но прогнать её прочь не было сил. Она неотступно стояла перед моими глазами, пока наша компания обменивала ваучеры, извлечённые Анатолием из пухлого портмоне, на билеты, проходила контроль и оказалась в череде дьюти-фри. Здесь Лена несколько отвлекла меня, проведя вдоль полок с ярко поблёскивающими бутылками и жирно выведенными ценами в евро. Странно, вроде как мы ещё в Москве, а для приобретения чего-то уже нужна валюта. Впрочем, я решил, несмотря на предупреждение Анатолия, не запасаться «Парламентом», а попробовать местную табачную продукцию, а выпивка или что-то другое меня интересовали мало. Да и вообще, курить сейчас как-то не хотелось, несмотря на пару небольших комнат по сторонам коридора, отмеченных синим значком с какой-то нелепой гнутой сигаретой. Как ни странно, рядом с ними сидели прямо на полу какие-то люди и хохотали так, что походили на обкурившихся какой-то травкой. Возможно, наблюдая эту картину за границей, я и воспринял бы её как должную, однако здесь подобное смотрелось явно неуместно и вызывающе.

Несмотря на то, что до вылета оставалось ещё вроде бы достаточно времени, минуты и часы как-то неуловимо быстро ускользали. Может быть, потому, что я не ожидал чего-то с нетерпением, а просто хотел наслаждаться тем, что есть — предвкушением чего-то интересного и знанием, что в настоящий момент всё хорошо. Да и происходящее вокруг казалось почему-то не совсем реальным, словно я смотрел телевизионную программу, а не был сам непосредственным участником этих событий. Даже холодный ветер, который пронзал насквозь, когда, проверив билеты, нас пропустили в автоматически раздвигающиеся двери на лётное поле к приземистому автобусу, не позволил мне в полной мере ощутить, что всё это происходит на самом деле.

— А я-то думала, что они поставят кишку прямо в самолёт, — недовольно возмущалась, ёжась, Лена.

— Тогда, скорее всего, нас пригласили бы на посадку со второго этажа, — с улыбкой резонно заметил Анатолий. — Счастье ещё, что мы вообще сообразили вовремя посмотреть на информационные экраны, а не стали слепо доверять объявлениям, которые, по некоей причине, забыли упомянуть посадку именно на наш рейс.

— А ещё лучше было бы воспользоваться вашим персональным самолётом, а не летать общественным транспортом! — гоготнул Александр, кисло хмурясь. — Или это уже было бы слишком?

— Нет, почему же, просто в нашем случае мне показалось, что будет уместнее всего воспользоваться этим способом, — спокойно ответил Анатолий, усаживаясь на ряд самых высоких сидений рядом с дверями.

Потом нас долго возили по территории аэропорта и мы, наверное, успели уже по несколько раз рассмотреть все расставленные там самолёты, а конца пути всё не было видно. Может быть, возникли какие-то проблемы и нас сейчас вернут назад, объявив о задержке вылета? Не хотелось бы, однако я воспринял бы это абсолютно спокойно, помня последнюю фразу Маши и понимая, что, возможно, это даст девушке ещё час или два жизни. Впрочем, её мнение, конечно, могло и не совпадать с планами теней, и тогда происходящее здесь вообще не играло никакой роли.

— Следы, что ли, запутывает, или не может самолёт найти? — сердился Александр, кажется, впадающий во всё более раздражённое настроение.

— Наверное, тут у него просто размечен определённый маршрут следования, вот и кажется, что он просто беспредметно вертится, — заметила Лена. — В конце концов, аэропорт не может быть бесконечным.

И, разумеется, она была права — вскоре автобус остановился, и мы потом ещё минут десять стояли на неуютно-сером поле, наблюдая, как к самолёту подкатывают трап. Очень похожий, но совсем ржавый, стоял когда-то в парке недалеко от моего дома, и во время прогулок неизменно являлся любимым местом развлечений в детстве. Там можно было усесться, как заправской водитель, и дёргать гнутые рычаги, представляя, как мчишься по взлётной полосе к самолёту. Или аккуратно взобраться по ступенькам на самый верх и обозревать оттуда окрестности, время от времени с замиранием сердца заглядывая в пропасть, которая разверзалась дальше и представляя стремительный полёт с падением. Странно, но я был практически единственным ребёнком, который проявлял столько внимания к трапу, остальных больше всего интересовал стоящий в другом конце парка списанный самолёт «ТУ», где, гораздо позднее, в период перестройки, открыли видеосалон. Ребятня неизменно умудрялась забираться на крылья лайнера и весело по ним топать, раскачивая и визжа от восторга. А вокруг бегали обеспокоенные родственники, особенно бабушки, и с причитаниями умоляли детей быть аккуратнее и побыстрее уйти от этой опасной штуки подальше, к большим и неизменно манящим аттракционам. По-своему, разумеется, они были правы, но занятость остальных ребят самолётом неизменно играла мне только на руку, оставляя в одиночестве на любимом трапе.

— Это «Боинг 757»? — спросил, щурясь, Александр.

— По-моему, да. А что?

Анатолий поправил пенсне и немного прищурился.

— Да нет, просто. Никогда не летал на такой штуке.

А у меня в голове почему-то зазвучали слова из старой песни Вилли Токарева: «семь сорок семь к Нью-Йорку подлетает, и снова вижу я любимые места» или что-то в таком роде. В те времена, конечно, ни о каких «Боингах» не приходилось и мечтать, поэтому такая фраза из уст эмигранта звучала как-то особенно чарующе и недостижимо. Помнится, аудиокассету с этим альбомом я заслушал до такой степени, что звук начал плыть, а вскоре плёнка попросту нещадно «жевалась» магнитофоном, и её пришлось выбросить. А намного позже, приобретя сборник Токарева на компакт-диске, я, прослушав начало той же самой песни, просто её выключил, не желая портить детские ощущения и воспринимая теперь, как мне казалось, не должным образом. В любом случае на «Боинге» я тоже летел в первый раз и, хотя это вроде как должно было придать дополнительной уверенности, неожиданно вылилось у меня в новый приступ страха. Да не просто эмоционально, а с сильной судорогой и желанием отказаться от полёта, который ещё сильнее начал ассоциироваться с неизбежной смертью, и даже тени перед этим отходили на второй план. Так часто бывает — один страх уступает место другому и делает его гораздо менее реальным и ужасным. Главное, чтобы был повод для сравнения.