Увидев выражение на ее лице, он больше не мог шутить. Джеф вошел к своей молодой жене в ванну, и его крепкие мускулы чуть расслабились, когда он погрузился в теплую воду.

— По-моему, глоток шампанского тебе просто необходим, чтобы ты не волновалась так, перед своей первой брачной ночью, шалунишка!

Когда оба они уже держали высокие хрустальные фужеры с мерцающим золотистым напитком, Джеф тихо сказал:

— За лучший день в моей жизни и за будущее, которое обещает быть таким прекрасным! Я люблю тебя, Шелби, и сделаю все, чтобы ты была счастлива!

Скрытое значение его слов дошло до нее. Они чокнулись и выпили, и тотчас же маленькие шипучие пузырьки словно вскипели у нее в крови.

— Уф! Это, наверное, какое-то особенное шампанское! Оно действует мгновенно!

— Тогда, может, лучше мне не наливать тебе больше. Я вовсе не хочу, чтобы ты напилась до бесчувствия.

Она крепче сжала ножку бокала и сделала еще глоток.

— Я тоже хочу сказать тост. За лучший день в моей жизни, который превратит ее в нашу жизнь! Я собираюсь стать очень хорошей герцогиней, чтобы тебе не пришлось больше ничем жертвовать ради моего счастья.

Они, молча, задумчиво, отпили из своих бокалов, и пальцы Джефа легонько коснулись ее груди под водой. Тело его тотчас же откликнулось на это прикосновение.

— Прежде чем мы устремимся вперед, к нашему… хм, великолепному финалу, я должен сказать тебе, что я решил — оба мы заслуживаем некоторой отсрочки и отдыха от всей этой аристократической чепухи.

— Ты имеешь в виду наш медовый месяц во Франции?

— Медовый месяц — да, во Франции — нет.

Он обхватил руками ее тоненькую талию и притянул ее ближе, так что они качнулись, столкнувшись друг с другом. Это была мучительная, сладкая пытка.

— Мэнипенни убедил меня, нет, упросил, чтобы я отвез тебя на лето в Вайоминг.

— Мэнипенни? — в недоумении откликнулась она. — Но ведь Перси хочет отдохнуть и уйти со службы! Он уже предвкушает спокойствие и тишину. Просто не верится, чтобы он стал убеждать тебя, и уж тем более, упрашивать…

— Ну ладно, не важно. К тому же я не думаю, чтобы мы обязаны были проводить этот сезон в Лондоне. Люди поймут, что ты скучаешь по Вайомингу и не можешь сразу привыкнуть ко всему.

— Сперва, ты все свалил на Мэнипенни, а теперь на меня! — Она попыталась сдержать улыбку. — Я поеду с вами на ранчо в наш медовый месяц, ваша светлость, но только если вы, окажетесь достаточно мужественны и признаетесь вашей жене, и герцогине, что это вы невыносимо скучаете по Вайомингу.

— Еще бы, ведь я не был там гораздо дольше, чем ты.

— Так ты обещаешь?

— Не так-то это просто, ваша светлость.

Джеф уже смеялся, держа ее в воде у себя на коленях, и прикосновение к его груди ее нежных грудей сводило его с ума.

— Да, обещаю, но лишь потому, что знаю — ты дашь мне еще множество обещаний сама, прежде чем закончится эта ночь! Ха-ха-ха!

Он дьявольски расхохотался, точно отчаянный пират-головорез, на юте своего корабля.

— Надеюсь, слуги не услышат тебя, дорогой, — пожурила его Шелби. — А то они еще долго будут шептаться.

Хмыкнув, он нашел кусок душистого, пахнувшего миндалем мыла и принялся намыливать ее плечи, руки, потом все тело. Какое острое, чувственное наслаждение!

— Чудесно! — пробормотала она. — Мы должны заниматься этим часто.

Они по очереди намыливали друг друга — медленными, ласковыми, искусными, возбуждающими касаниями, обсуждая планы на будущее. Предвкушение чувственного восторга усиливалось, и Джеф повернул краны, чтобы пустить в ванну еще горячей воды.

Когда оба они уже блестели от чистоты, лихорадочно возбужденные глаза Джефа сладострастно сверкнули.

— Иди сюда, мой маленький Дикий Цветок! Взволнованная, Шелби села на его ноги сверху, и руки его ласково и призывно сжали ее бедра. Уже не смущаясь, она обвила шею Джефа руками и стала целовать его в глаза, и в нос, и в щеки, и, наконец, в губы, которые она так любила. Из горла у Джефа вырвался тихий звук —нечто среднее между рычанием и стоном, и он поцеловал ее глубже, обхватывая и раздвигая языком ее губы, стараясь слиться с ней как можно полнее.

— Господи, как же я тосковал по тебе!

— Ты говорил об этом и раньше, — выдохнула она, — но, может быть, теперь, когда мы поженились, тебе не придется тосковать по мне.

Поцелуи его, казалось, сжигали влагу на ее шее, на горле, груди, и она поднялась на колени, полнее подставляя его губам свое тело. Они целовались неистово, долго, наслаждаясь своей ненасытностью. Она закинула назад голову, и он быстрыми, скользящими поцелуями покрыл ее горло и плечи, прильнул ртом к ее затвердевшим соскам.

Чувствуя интуитивно, что это доведет ее до высшего, немыслимого блаженства, он втягивал губами, и гладил, и ласкал ее груди. Они набухли, откликаясь на его прикосновения, я Шелби чувствовала, как и внизу у нее все набухает тоже.

— О… Джеф! Что это… как…

Ее пальцы судорожно ласкали его грудь, наслаждаясь шелковистостью влажных волос и его гибкостью и силой, грезившимися ей днем и ночью. Неужели это возможно, и ничто больше не разлучит их? Слезы катились у нее по щекам. Шелби нагнулась, прижимаясь к стальному стержню его члена, беззвучно моля о свершении.

Джеф входил в нее медленно, томительно, дюйм за дюймом.

— О! — вскрикнула Шелби, и вспыхнувший на мгновение страх тотчас же сменился могучей лавиной страсти. Вода поддерживала их тела, придавая всему новые краски, и Шелби с легкостью взлетала и опускалась, повинуясь мощным толчкам.

Свечи отбрасывали танцующие золотистые блики на отделанные плитками стены и на молодых новобрачных — герцога и герцогиню Эйлсбери, — слившихся в сладостной пытке. Они целовались, упиваясь друг другом, потом взгляды их встретились — в них было вечное, непостижимое познание. Все стремительнее, все яростнее и неотвратимее надвигался финал — эта мгновенная смерть, столь мощно и безудержно утверждающая жизнь. Когда они, задыхаясь, достигли, наконец края ослепительной бездны, могучий взрыв устремил их вверх, в вышину, в космическую звездную высь.

Прогуливаясь по просторной, безукоризненно чистой палубе нового пассажирского парохода, Шелби закрыла зонтик и подняла свое личико к июньскому солнцу. Океан простирался до самого горизонта, напоминая ей о безбрежных прериях ее детства. «Скоро, — подумала она, — я снова увижу Коди… и горы, и наше ранчо, и всех наших друзей…»