Уж очень далеко он зашёл.

Теперь, пока он не войдёт в любую деревню, придётся питаться тем, что находится повсюду.

"Но съедобно ли оно?" – подумал Сэн, и усмехнулся: до сих пор таких вопросов не возникало. Несъедобный мир встречается только в сказках…

Но в сказках встречалось и многое другое, например, голубое небо, зелёная трава, жёлтое солнце…

Впрочем, проверить съедобность и несъедобность окружающего очень легко: достаточно попробовать.

Подумав так, Сэн понял, что не наелся. Но зачерпывать горсть почвы не решился: мешала мысль об удалённости от дома. А вдруг она уже стала несъедобная?

Вместо этого Сэн сделал несколько шагов в сторону от дороги, отломил веточку от невысокого кустика и зажевал.

Вкус у веточки был точно такой же, как и у любой другой пищи, как и у всего окружающего. То есть никакого вкуса. Но она насыщала, а это главное.

Сэн съел несколько веток, подумал, погрузил пальцы в грунт под кустом и бросил в рот небольшую горсточку. Никаких изменений.

Сэн задумался. Местность не менялась на всём протяжении пути. Может, правы те, которые утверждали, что он уходит напрасно: везде одно и то же? Есть ли она, разноцветная страна, или осталась в старых сказках?

Почему всё одинаковое? – этот вопрос он начал задавать ещё маленьким.

А какое оно может быть? – удивлялись окружающие. – Так заведено испокон веков, так было, так есть и так будет.

Не нами создан этот порядок, не нам его и изменять, – добавляли другие.

Что тебя не устраивает? – спрашивали третьи.

Не знаю, – отвечал он.

Всюду одно и то же, – говорили четвёртые.

Я хочу убедиться в этом сам! – заявлял он.

И потому он, на протяжении нескольких лет, отправлялся по тропинкам, ведущим из родной деревни в разные стороны. Но всегда возвращался. До сегодняшнего дня.

Сначала он посетил соседние деревни, проведал ближайших соседей и родственников, которые жили там. Но и они не могли сказать ему, что находится дальше.

Зачем куда-то идти? – говорили дальние родственники и знакомые, когда он рассказывал о желании пойти далеко-далеко и посмотреть: как там?

И лишь один старый дедушка, которому он приходился каким-то очень дальним родственником, не то пра-правнучатым двоюродным племянником, не то ещё кем-то, рассказывал ему сказки.

И эти сказки ещё больше манили Сэна в дальние края.

Но это были непонятные сказки: они рассказывали о голубом небе, красном солнце, зелёной траве, жёлтых полях спелой пшеницы.

Голубое, жёлтое, красное, зелёное – это звучало для него впустую, потому что он никогда не видел ничего подобного. Ни он, ни один из ближайших соседей и родственников. И не потому, что те были слепыми от рождения, или, скажем, дальтониками, не различающими цветов, а просто таков был мир: всё окружающее, в том числе и они сами, всегда были одного и того же, постоянно серого цвета.

Он спрашивал дедушку, но тот лишь качал головой и не мог сказать ничего другого: эти сказки он слышал от своего деда, а тот от своего. И сказать, о чём именно рассказывают сказки, не мог. Было ли разноцветие раньше, будет ли потом, когда-нибудь, или уже есть где-то в других, дальних краях. Случилось ли что-то, из-за чего исчезли краски, или наоборот, должно произойти что-то, чтобы они появились, дедушка не знал.

А что такое краски? – спрашивал внук.

Ты видишь то, что находится вокруг себя? – спрашивал дед.

Конечно, – удивлялся внук. – Я вижу солнце, небо, птиц, зверей, тебя и себя.

Так вот, – говорил дед. – Всё это имеет цвет. И цвет этот серый. Я понимаю, что, поскольку других цветов нет, говорить о цвете нелепо, но, тем не менее, так оно и есть.

Вот посмотри, – и дедушка подавал ему кубик, поворачивая тот под различными углами, – Цвет различных граней кубика меняется.

Вижу! – радостно кричал внук.

Но это оттенки серого, – добавлял дедушка. – А у различных цветов отличий намного больше.

А ты сам их видел? – спрашивал внук.

Нет, – отвечал дедушка, – мне точно так же показывал кубик мой дед. Но и он не видел других цветов, кроме серого.

Как же отличить их? – спрашивал маленький Сэн.

Посмотри на грань, обращённую к солнцу, – сказал дедушка. – Она светлее прочих. Потрогай её пальцами. Она теплее. Теперь представь, что эта грань другого цвета. И называется он красным.

Он теплее остальных, – прошептал маленький Сэн.

Правильно, – ласково кивнул дедушка. – А теперь посмотри на противоположную грань. Она темнее и холоднее других. Такой цвет будет фиолетовым. Остальные цвета – промежуточные между ними.

А если я посмотрю на солнце? – спросил маленький Сэн. – Какой цвет я увижу?

Самый яркий цвет – это цвет светила, – ответил дедушка. – Он может быть не таким тёплым сам по себе, но он самый яркий. Такой цвет называют жёлтым.

Понимаю, – прошептал маленький Сэн. – Я постараюсь запомнить: красный, жёлтый, фиолетовый…

Так он разговаривал с дедом, когда был маленьким, и ему удавалось выбраться к нему с родителями: дед жил в дальней деревне. Позже, подростком, он ещё несколько раз бегал к нему. Но дед не мог рассказать ничего нового.

А потом дед умер, ушёл в землю и превратился в неё. И Сэну пришлось остаться одному, в окружении бесчисленных вопросов.

И он решил отправиться в дальний путь, чтобы посетить те места, где не бывал никто – ни из их деревни, ни из самой дальней, ему известной.

Никто не препятствовал его уходу: в своей деревне он считался странным и непонятным, и даже девушки, проявлявшие к нему вполне определённый интерес, после нескольких проведенных с ним часов, покидали его и никогда больше не общались. Потому что его интересовало то, что им никогда не приходило в голову.

Мать сначала отговаривала его, но потом оставила попытки: он ведь пообещал, что вернётся. Да и что могло случиться с человеком, пусть даже и в самых дальних местах? Хищных зверей нигде не водилось, разбойники тоже не встречались: что отнимать, если у всех всё есть? Еда, одежда, крыша над головой – всё это мог добыть кто угодно, не отнимая ни у ближнего, ни у дальнего. Тем более что в дорогу никто не надевает лучшую одежду, заказанную у мастера, а обходится тем, что сумеет сделать сам.

Мать положила в котомку продукты, выращенные на их участке – чисто символически. Потому что потребности в еде никто по-настоящему не испытывал: проголодавшемуся достаточно было поднять горсть почвы из-под ног, или сорвать ветку – если лень наклоняться – и утолить голод и жажду. Тем более что вкус у всего всегда одинаковый: у почвы, у ветки, или у тех животных и птиц, которых ели по большим праздникам, и тоже чисто символически. Но почему-то питаться почвой и ветками было не принято. Во всяком случае, среди людей.

Почему ели животных и птиц? Потому, что так, наоборот, было принято. Так положено: на праздник съедать какое-нибудь животное или птицу.

Впрочем, если кто-то не хотел расставаться с полюбившимся животным, особенно если чьи-то маленькие дети привыкали, например, к овечке, которая катала их на спине тот мог пойти к животноробу и заказать точно такую же, или другую. Но и то лишь в том случае, если не получается вылепить самому из той же почвы, или из надоевшего куста у ограды, или из старого бабушкиного сундука, забытого в дальнем углу чулана.

Продукты Сэн взял на всякий случай: вдруг удастся дойти до мест, где растут зелёные травы, колышется жёлтая пшеница, и бродят разноцветные животные. Как можно будет есть такую красоту?

Но время шло, разноцветной страны не встречалось, а тащить за спиной тяжёлую котомку начинало казаться нелепостью.

Он шёл и думал: как удивительно, что окружающее может иметь различающиеся цвета (и что такое цвета? Да, дедушка рассказывал, но всё равно: представить их практически невозможно). А люди, какие там люди?

Он думал о населяющих разноцветную местность людях, и сердце его билось особенно часто и сильно.