– Язычники! Сатанисты! – не унимался проповедник. – Вы усвоили внешнюю атрибутику, терминологию, но не поняли глубинной сути учения! Почему Оот-та принял мои слова, и уже полгода не принимает участие в ваших кровавых пиршествах?

– Я уверовал в истинного Господа! – смиренно отвечал Оот-та, молитвенно сложив руки.

– Вот видите! – продолжал проповедник. – За это он попадёт в рай, а вы… А вы окажетесь в аду, где будут пылать костры неугасимые и шкварчать сковородки раскалённые…

– Это нам подходит, – кивнул Уут-та, отбрасывая щепочку. – Если костер горит, его не надо разжигать. Останется подвесить над ним врага и поджарить его.

– Это вы, вы будете жариться на костре! – зашёлся проповедник. – Ты, ты лично, нечестивый Уут-та!

– Ну, что ж, – философски кивнул Уут-та, – я съел немало отважных врагов за свою жизнь. Пусть и моё тело поможет кому-нибудь стать умнее и смелее… Но, – он усмехнулся, – я посмотрю на того, кто сможет схватить меня и поджарить! Я ещё увижу цвет его печени!

И, не обращая более внимания на крики проповедника, Уут-та сделал знак носильщикам, чтобы те тащили побыстрее: в животе урчало.

– Не надо его жарить! – робко попросил Оот-та. – Он хороший.

– Сырое мясо невкусное! – отрезал Уут-та. – С каких пор ты заделался натуристом и пропагандируешь сыроядение?

– Я не буду его есть! – гордо произнёс Оот-та. – Ни сырого, ни зажаренного!

И отошёл, зажав в руке молитвенник.

– Это твои проблемы, – пожал плечами Уут-та.

– И зачем мы его ели? – болезненно срыгивая, пожаловалась Аах-ту.

– Да, – мрачно согласился Уут-та, – кажется, парень был прав: людей есть нельзя.

– А как же заветы предков? – робко спросила Аах-ту.

– Похоже, они не всегда завещали нам бесспорные истины, – признался Уух-та. – Они были дикими, необразованными созданиями. А к нам приехал миссионер из цивилизованной страны. А мы с ним так нехорошо обошлись.

Он задумался. Аах-ту молча сидела рядом, борясь с позывами рвоты.

– Но почему Оот-та отказался его есть? – неожиданно спросил Уух-та. – Пусть мы поумнели, съев мяса миссионера, но Оот-та? Он ведь не съел ни кусочка! Неужели дикари могут поумнеть самостоятельно? Или… не все? Но почему? Почему я, великий вождь, не смог дойти до той высокой истины, до какой дошёл самый последний изгой из моего племени?

И, закрыв лицо руками, Уут-та заплакал.

Из-за рыданий он не услышал, как сзади тихонько подошёл Оот-та, терзаемый белковым голодом, и опустил ему на череп каменную дубину. А затем поволок к остаткам пылающего костра, чтобы поступить так, как завещали ему бесчисленные поколения многоуважаемых предков…

Опасная бритва

(рассказ-страшилка)

Дик Мэллори растерянно вертел в руках небольшой пакетик. Он ясно помнил, что никому ничего не заказывал, а всё заказанное получил и оплатил на прошлой неделе. Может, какой-нибудь новый рекламный рассыл?

Он вскрыл пакетик. На ладонь скользнула, будто дожидаясь этого мгновения, старинная опасная бритва. Старинная оттого, что даже не была складной: её лезвие наглухо вделали в деревянную рукоятку.

Вокруг полированной рукоятки вилась бумажка с текстом инструкции.

Дик пробежал её глазами.

Так… Ничего особенного, стандартный набор: "Наша бритва… специальная форма заточки… сверхсовременное суперскользкое ультрапокрытие… сталь сварена по старинным рецептам дамасской стали… бреет легко и мягко… Нет опасности порезаться: встроенные в бритву гироскопы позволяют строго выдерживать заданные углы наклона к сбриваемым волоскам. Стилизация под старину… на самом деле ультрасовременная вещь, начинённая последними достижениями электроники… можете подключить к Вашему компьютеру через стандартный оптический вход или "блю-тус"…"

"Всё это ерунда, – подумал Дик, отбрасывая бумажку в сторону и поднося бритву к глазам. – Дамасская сталь… Гм!"

По лезвию бритвы вились, переплетаясь, какие-то узоры. Мало того, такие же узоры переливались и на рукоятке бритвы. Они то вспыхивали, то еле мерцали в глубине, притягивая взор.

Было в переливах света что-то неуловимо таинственное, захватывающе-гипнотическое, такое, чему невозможно дать точное определение, а, следовательно, нельзя и противиться.

Дик несколько мгновений сосредоточенно изучал игру световых бликов на лезвии, затем крепко взял бритву в правую руку и решительным взмахом перерезал себе горло…

Питер О’Брайен, здоровенный бородатый ирландец, которого никто на свете не смог бы заставить расстаться с бородой, рассматривал выпавшую из пакетика на ладонь бритву с презрительным удивлением. Если он сразу не запустил ею в стену, то только потому, что внимание привлекла игра переливчатых искорок на лезвии. Но если бы он знал, что в пакетике находится именно бритва, то, не распаковывая, отправил бы в мусорное ведро.

Правда, ещё не поздно запустить бритвой через всю лужайку, и пусть она упадёт в болотце. Тогда уж лягушки, возможно, найдут себе другое занятие, чем квакать по-пустому.

"У моего деда была такая", – с неожиданной теплотой подумал Питер, любуясь переливами световых бликов на лезвии бритвы.

– Побриться, что ли? – произнёс он вслух. Мысль возникла неожиданно, но Питеру вдруг понравилась. – Интересно, как я выгляжу без бороды? Поди, уже и забыл свою физиономию! Да и Лиззи намекала, что, не будь у меня бороды…

И Питер решительным жестом поднёс бритву к бороде.

Бритва брила на удивление легко и мягко.

"Не соврали, черти! – восхищённо подумал Питер, глядя на быстро освобождающееся от бороды лицо. – А я ещё и ничего! Пожалуй, лет двадцать сбросил!"

И наклонился, вытянув шею, чтобы взглянуть на себя в зеркало поближе. И в этот момент бритва нанесла последний глубокий рез.

Голова Питера свалилась на кучу срезанных волос, быстро склеивая их кровью…

Марта вертела бритву в руках, не зная, куда её приспособить. Мужа у Марты не было, а тот парень, с которым она продолжала встречаться, хотя и не приходился отцом младенцу, категорически противился даже кремам-депиляторам, не говоря уже о бритве. Он говорил, что ему нравятся её волосы…

Марта вспомнила Дана и тихо хихикнула.

Но бритва? Что делать с нею?

Марта вновь посмотрела на бег переплетающихся линий по лезвию и по рукоятке, и на её лице появилось мечтательное выражение.

Она крепко сжала бритву в руке и направилась в детскую.

Ребёнок спал, разметавши ручонки в стороны и откинув голову: Марта укладывала его спать без подушки. На тонкой шейке билась синяя жилка.

Наклонившись над кроваткой с младенцем, она одним взмахом отрезала ему голову, а, возвращая окровавленную бритву назад, не останавливая движения, вонзила в собственное горло…

Честер ощупывал колодку бритвы пальцами. Слепой от рождения, он привык получать информацию иным способом, чем большинство людей. И этой информации ему хватало, чтобы сложить о мире вполне определённое представление.

Гладкий на первое прикосновение, материал рукоятки при повторном ощупывании обретал непонятную структуру: под пальцами змеились тонкие линии, извиваясь, словно живые.

Честер осторожно прикоснулся к лезвию. Оно было тёплым на ощупь: должно быть, успело нагреться от рук.

На лезвии змеились точно такие же линии. Несколько удивлённый, Честер взялся правой рукой за колодку, а левой за лезвие бритвы, и под пальцами синхронно запульсировали выпуклые линии, точно сигнализируя о чём-то.

Секунду Честер вслушивался в их завораживающий ритм, затем задумчиво, не отрывая пальцев от бритвы, поднес её к шее и спокойно погрузил лезвие в горло.

Ваол Тайх, вождь маленького племени, затерянного в джунглях Амазонки, вертел в руках острую блестящую вещицу, найденную неподалёку от хижины. Наверное, она свалилась с гудящей железной птицы, которые порой пролетали над селением. Когда вновь появятся белые люди, её надо будет отдать им: должно быть, кто-то случайно уронил блестяшку. Не может быть, что её подбросили специально: кто же добровольно расстанется с такой красотой?