Последующие мероприятия сената, однако, показывают недовольство сенатского большинства избранием Сципиона. В двух важнейших вопросах — проведении нового воинского набора и предоставлении денежных средств — сенат не пошел навстречу справедливым пожеланиям Сципиона. Несмотря на то что Сципион указывал на очевидные трудности, связанные с этой войной, и тяжелое положение в Испании (Plut. Apopht. Scip. Min., 15), сенат не разрешил проведение воинского набора, обосновывая это тем, что армия в Испании и без того многочисленна, да к тому же войска нужны и на других театрах военных действий, необходимо беречь людские ресурсы Италии (Арр. Iber., 84, 365; Plut. Apopht. Scip. Min., 15). Зато набор в пользу Гая Фульвия Флакка для войны против сицилийских рабов был проведен тогда безо всяких отговорок. Правда, сенат все же принял согласно желанию Сципиона заявление от добровольцев, хотевших участвовать в испанском походе — речь, по-видимому, шла о ветеранах Третьей Пунической войны (Арр. Iber., 84, 365: клиенты); среди них было немало италийских союзников[345]. В состав 4000 человек, приведенных Сципионом в Испанию — ими руководил его племянник Квинт Фабий, которого он поддержал во время квесторских выборов, — входила элитная группа из 500 воинов, которых он называл отрядом друзей^{344}. Само имя Сципиона оказалось достаточным для того, чтобы обеспечить финансирование. Однако сенат также отказался давать ему деньги, указав Сципиону на еще не собранные пошлины. Консул должен был помочь себе сам. Он использовал на нужды войны собственное состояние и деньги своих друзей, не отказав себе в выражении неудовольствия по поводу булавочных уколов со стороны сенатского большинства (Plut. Apopht. Scip. Min., 15). Кроме того, Сципиону весьма пригодился его авторитет среди италийцев. Принесла свои плоды и посольская миссия на Восток. «Города и цари» отправили ему вспомогательные войска. В частности, мы знаем об отправленных Миципсою нумидийцах — всадниках, лучниках, пращниках и 12 слонах. Командовал этими силами принц Югурта (Арр. Iber., 89, 387; Sail. lug., 7, 2). Впрочем, нумидийский отряд, по-видимому, являл собою обычное подкрепление во время кампаний римлян в Испании (см. выше, гл. I, § 10). Аттал III отправил не только посольство[346], но и дорогие подарки (Cic. Pro Deiot., 19). Последнее сделал и Антиох VII (Liv., per. 57). Среди вспомогательных войск были и этолийцы, как то засвидетельствовано надписями Αιτω(λων) на найденных под Нуманцией метательных снарядах (glandes)^{345}. Вся эта иностранная помощь прибыла к Сципиону лишь после того, как он приехал в Испанию: нумидийцы — незадолго до начала осады, пергамцы и сирийцы — уже во время нее. При этом дары царей Сципион рассматривал как общественное достояние (Liv., per. 57; так же надо, по-видимому, понимать пассаж из Цицерона: Pro Deiot., 19).

Чтобы не зависеть от скорости продвижения 4000 человек, Сципион отправился в Испанию лишь с немногими сопровождающими (Арр. Iber., 84, 366). Знатнейшие из добровольцев, вероятно, образовали офицерский корпус Сципиона, поскольку офицеры, находившиеся в Испании, не пользовались в должной мере его доверием (например, Гай Меммий: Front., IV, 1,1; Plut. Apopht. Scip. Min., 17). Первое место среди них занимал брат Сципиона Квинт Фабий Максим Эмилиан (по-видимому, легат: Арр. Iber., 90, 392 и 395), несомненно, вместе со своим сыном, квестором[347]. Они были главными помощниками Сципиона и самыми знатными из всех римлян, которые находились под его командованием в Испании, а старший из них — единственным консуляром. Еще для двух людей, уже снискавших известность в то время, дружба со Сципионом стала причиной их участия в походе: для Полибия, которому уже было более 60 лет и который отечески заботился о Сципионе, будучи его советником^{346}, и для поэта Луцилия, который вторично отправился в Испанию после того, как несколько лет служил там (Veil. Pat., И, 9, 4)[348]. Что же касается остальных, то это были молодые люди, исполнявшие воинскую повинность, что являлось необходимым условием для политической карьеры. Для военного трибуна Публия Рутилия Руфа главной причиной участия в Нумантинской войне также была его дружба со Сципионом (оба имели владения близ Формий)^{347}, и он оказался с теми, кто в 134 г. отправился в Испанию[349]. Для всадника Гая Мария это была его первая военная кампания. Он охотно воспользовался случаем отличиться под командованием Сципиона (Veil. Pat., II, 9, 4; об оценке его Сципионом: Val. Max., VIII, 15, 7; Plut. Mar., 3, 2—4; 13, 2—3). Семпроний Азеллион был, как и Рутилий Руф, военным трибуном; его политическая позиция не до конца ясна (Gell., II, 13, 1; он также назван в качестве источника сведений об этих событиях). Еще до Сципиона в Испанию прибыли два молодых человека, Гай Цецилий Метелл Капрарий, младший сын его политического противника Метелла Македонского (Cic. De orat., II, 267), и Гай Меммий, о котором мы знаем, что он тогда был военным трибуном (Frontin., IV, 1, 1; Plut. Apopht. Scip. Min., 17). Обоим пришлось впоследствие претерпеть жестокие упреки от Сципиона. Молодым человеком был также упоминавшийся уже нумидийский принц Югурта (Veil. Pat., И, 9, 4; Sail., lug., 7, 2-9, 1; Арр. Iber., 89, 387). В целом перед нами типичный офицерский корпус: молодые люди, частью друзья полководца, частью просто исполняющие воинскую повинность представители знатных фамилий, частью люди незнатного происхождения (obscuri), которые стали известны позднее[350].

Однако вернемся к армии, командование над которой Сципион принял, вероятно, в апреле^{348}. Это было несколько лет не знавшее побед, плохо руководимое войско могучего Рима в покоренной стране. Страх и разгульный образ жизни сочетались друг с другом (Plut. Apopht. Scip. Min., 16; Арр. Iber., 84, 366—367). Этому способствовали те возможности, которые были предоставлены оккупационной армии со стороны местного населения, когда добровольно, а когда и нет. При командующих, которые были явно не в состоянии навести порядок^{349}, офицеры не слишком отличались от подчиненных (Frontin., IV, 1, 1; Plut. Apopht. Scip. Min., 17). Земли карпетанов, где зимовали римские войска в 135—134 гг. (Арр. Iber., 83, 362), могли показаться солдатам вполне приемлемыми по сравнению с известными им суровыми краями кельтиберов[351]. Таким образом, Сципион нашел войско, в котором царили беспорядок, распущенность, суеверия и роскошь (Plut. Apopht. Scip. Min., 16; Арр. Iber., 84, 366; Liv., per. 57; Eutr., IV, 17, 2; Frontin., IV, 1,1; Plut. Mar., 3, 2). Строгостью[352] и личным примером^{350} Сципион в короткий срок восстановил дисциплину (см. в целом: Арр. Iber., 84, 366; Veget., III, 10; 57; Liv., per. 57; Oros., V, 7, 4; Flor., I, 34,11 = II, 18,11; Auct. de vir. ill., 58, 6; Frontin., IV, 1, 1). Были приняты решительные меры по изменению образа жизни (Plut. Mar., 3, 2; кроме того, Арр. Iber., 85, 367-371; Liv., per. 57; Flor., II, 18, 10; Frontin., IV, 1, 1; Plut. Apopht. Scip. Min., 16; Lucil., 401 sq.; 1318 M.; Val. Max., II, 7, 1). Сципион был скуп на награды (Арр. Iber., 85, 370—371), но не на наказания (Liv., per. 57; Frontin., IV, 1, 1; применительно к более позднему времени — Oros., V; 7, 6; Frontin., II, 8, 7). Весь бесполезный сброд, скопившийся в зимнем лагере, был оттуда изгнан (Арр. Iber., 85, 367; Liv., per. 57; Flor., II, 18, 10; Frontin., IV, 1, 1; Val. Max., II, 7, 1; Plut. Apopht. Scip. Min., 16; Polyaen., VIII, 1, 2; Lucil., 398 sq. M.). Офицеров он встречал колкой иронией^{351}.[353] Позднее, когда Сципион навел порядок в армии, он уже не придерживался спартанского образа жизни[354]. Тем не менее он продолжал во все детали вникать лично (Арр. Iber., 86, 372—373; 93, 406; Plut. Mar., 13, 2). Однако в целом Сципион не смог, как на то надеялся, восстановить боевой дух своих войск (Арр. Iber., 86, 373; Oros., V, 7, 6; Frontin., II, 8, 7; IV, 7, 27; Veget., I, 15). Похвалы, награды (Liv., per. 57) и угрозы оказались недостаточными для того, чтобы превратить опустившуюся армию в войско, на чье мужество полководец мог бы положиться[355]. В то же время подчеркивается смелость и боевые качества людей и отрядов, которые не входили в ядро войска (Sail. lug., 7, 6; Frontin., IV, 7, 27; Veget., I, 15). Таким образом, в действительности трудности войны обусловливались не только храбростью врагов, но и малодушием граждан^{352}.