Есть и другие — назовем их косвенными — признаки того, что не все так просто в истории с той, которую вот уже два с лишним века числят как самозванку. При желании таких признаков можно набрать хоть десяток, но мы не будем, что называется, размениваться на мелочи и остановимся лишь на главных.
Известно, что часть историков отождествляют «княжну Тараканову» с «секретной» монахиней Досифеей, что до конца жизни содержалась в московском Ивановском монастыре. Конечно, каждый имеет право на свое собственное мнение, но тут напрашивается вопрос: почему претендентка на российский престол, если это она закончила жизнь под именем Досифеи, никогда не называла себя тем именем, какое монахиня носила до пострижения? А ведь оно известно — Августа. Однако Тараканова упорно называла себя Елизаветой, и это же имя употреблено в «Завещании» Елизаветы-императрицы. Чем хуже, спрашивается, такое «царское» имя, как Августа? Может, все дело в том, что, прими его Тараканова, она и в самом деле стала бы самозванкой? Поскольку оно для нее — чужое?
Немало вопросов вызывает и эпопея выслеживания и захвата самозванки, если к ней присмотреться повнимательнее. Например: разве не проще и не умнее выглядело бы полное неприятие самозванки Екатериной И, если та действительно была ею? Да, императрица назвала претендентку «побродяжкой», но почему-то не придала ее полному презрению, а устроила за ней настоящую охоту, к которой были привлечены поистине гигантские силы — целый флот, множество сыщиков, пытавшихся разыскать след Таракановой по всей Италии, официальные лица английского посольства, вступившие ради поимки всего-навсего одной женщины в настоящий сговор с Орловым и офицерами русской эскадры. Не многовато ли для случая, когда речь шла о какой-то «побродяжке»? Не дорого ли было целый лишний год держать в Средиземном море эскадру лишь для того, чтобы захватить «сумасшедшую», как окрестила самозванку Екатерина в одном из своих писем к графу Орлову? Стало быть, не дорого, если к тому же вспомнить, что русская императрица давала приказ кораблям бомбардировать Рагузу, лишь бы захватить «всклепавшую на себя имя». Выходит, Екатерина не пугалась даже вероятного международного скандала. Неужели она решалась на это только из-за «побродяжки»?
Есть над чем задуматься и при обсуждении вопроса о средствах самозванки. В многочисленных работах о ней их авторы, как правило, утверждают, что она постоянно нуждалась в деньгах и ради них шла на обманы и вступала в сомнительные связи. Не станем опровергать эти утверждения; весьма вероятно, что самозванка не раз действовала по принципу: дают — бери, но вот факт: когда князю Лимбургскому (который, как помнит читатель, предложил княжне Волдомир руку и сердце) понадобились деньги для приобретения нужных ему земель, их ему предложила никто иная, как названная княжна. А ведь речь шла о сумме порядка 100 000 золотых. Откуда они, спрашивается, взялись у человека, который будто бы постоянно ощущал их недостаток? А ведь имеющиеся сведения позволяют если не ответить на вопрос, то, может быть, приблизиться к этому. Ведь известно же, что князь Лимбургский, касаясь своих денежных дел, упоминал о некоем опекуне своей невесты (он называл самозванку Алиной), который жил в Спа и принимал самое непосредственное участие в ее судьбе. Мы уже говорили, что в Спа жил в то время Шувалов, и нам нечего добавить к сказанному.
А чем объяснить несомненную образованность самозванки, знавшей к двадцати трем годам несколько европейских языков? Как совместить это с мнением, что она была всего лишь искательницей приключений, переезжавшей из города в город, из страны в страну и таким образом обучившейся языкам? Конечно, нечто подобное возможно, но только «нечто». Учась, как говорится, «с листа», на ходу, едва ли овладеешь языком хорошо. Скорее, научишься сносно объясняться, и только, тогда как самозванка знала немецкий, английский и французский, можно сказать, в совершенстве. А вот с итальянским и польским были проблемы. Почему? Видимо, потому, что первые три языка она изучала капитально, а итальянский и польский от случая к случаю, а может, и вовсе не изучала, ограничиваясь разговорным набором слов, которым человек довольно быстро овладевает при живом общении с аборигенами. Такое предположение весьма реально — вспомним, что самозванка девять месяцев прожила в Италии, а среди ее ближайшего окружения было немало поляков.
Но образованность Таракановой подтверждает не только знание языков. Ее обширнейшая переписка с разными людьми дает нам право говорить о ее общем интеллектуальном уровне, который с полным правом можно охарактеризовать как высокий, что опять же свидетельствует о целенаправленном обучении и воспитании. Такого обучения и воспитания в карете путешественника не приобретешь.
Наконец, очень интересен и факт наличия целого списка исторических работ, авторы которых настойчиво проводят одну только мысль: Тараканова — самозванка и никем другим быть не может. Эту мысль они повторяли с упорством Катона Старшего, заканчивавшего, как известно, каждую свою речь в римском сенате призывом разрушить Карфаген. Катон своей цели добился; но когда кто-то начинает чересчур настойчиво акцентировать общественное внимание на том или ином вопросе, невольно спрашиваешь себя: уж не оплачено ли кем-нибудь такое старание?
Это замечание прежде всего относится к М.Н. Логинову и П.И. Мельникову-Печерскому, о которых мы уже упоминали. Первый писал о самозванке дважды — в 1859 году в журнале «Русский вестник» и в 1865 году в журнале «Русский архив»; несколько раз публиковал материалы о Таракановой и Мельников-Печерский, но особую известность имеет его объемное исследование «Княжна Тараканова и принцесса Владимирская», сначала опубликованное в «Русском вестнике», а позже включенное в собрание сочинений писателя (1909 г.).
Необъективность обоих авторов по отношению к Таракановой видна в их сочинениях невооруженным взглядом. Для них она — только самозванка, а вдобавок и неуемная развратница, в ловко расставленные сети которой попало неисчислимое множество людей самых разных званий и положений. Исключение составил лишь Орлов, сам заманивший прелестницу в хитроумную ловушку.
Почему же и Логинов, и Мельников-Печерский, располагавшие в процессе своей работы ценнейшими архивными данными, использовали их столь однобоко? Интересную догадку по этому поводу высказывает отечественная исследовательница Нина Молева, писавшая о загадке «княжны Таракановой» еще в начале 80-х годов. Она, характеризуя Логинова, пишет: «Конечно, не министр и не государственный секретарь (имеются в виду Д.Н. Блудов и С.С. Уваров, тоже писавшие о самозванке. — Авт.), всего лишь крупный чиновник, губернатор, зато в дальнейшем начальник Главного управления по делам печати. Ведь почему-то из всех губернаторов, грешивших научными интересами, выбор остановился именно на нем…» И далее: «…Так не было ли и «дело Таракановой» поручением с заранее намеченной целью: знаком доверия — залогом карьеры?»
Как видим, не исключено, что материал Логинова о Таракановой мог быть заказным и служил его автору своеобразным трамплином для дальнейшей карьеры.
То же самое можно сказать и в отношении Мельникова-Печерского. Мы знаем его лишь как талантливого писателя, автора романов «В лесах» и «На горах», но оказывается, что Мельников-Печерский занимал одновременно и крупные чиновные посты, был, в частности, доверенным лицом министра внутренних дел. А ведь начинал человек простым учителем в Нижнем Новгороде. Однако поднялся до самых верхов, и когда писал свое исследование о Таракановой, пользовался собранием документов К.К. Злобина, директора Государственного архива и архива министерства иностранных дел. Таким расположением пользуется не каждый. Но использовал свои возможности Мельников-Печерский явно для того, чтобы кому-то угодить. Кому — об этом будет сказано ниже.
Итак, мы постарались с разных сторон рассмотреть вопрос о происхождении «княжны Таракановой», о ее целях и возможных покровителях, и теперь нам остается самое трудное — показать, кто фальсифицировал дело «княжны», с какой целью и как. А для этого придется предпринять довольно пространное отступление в глубь российской истории, а именно — к началу XVII века, поскольку именно там, по мнению автора, находятся истоки той лжи и тех фальсификаций, которые, превратившись с течением времени в мощный поток, до неузнаваемости исказили нашу действительную историю. Вместо нее мы имеем всеохватывающую систему мифов, где превеликое множество ключевых моментов прошедшей российской жизни либо искусно снивелированы, либо показаны крайне тенденциозно, либо вовсе замолчаны. Естественно, напрашивается вопрос: «Кто виноват?» И здесь мы не можем не сказать слова в защиту авторов нашей писаной истории (имеются в виду историки дооктябрьского периода).