Приказав своему рабу привести из царства вечного мрака его верного стража, чудовищного трехголового пса Кербера, с шипящими ядовитыми змеями на шее и на хвосте, царь Микен заранее ликовал, не сомневаясь, что уж это-то задание неминуемо приведет к гибели героя. А сын Зевса не только вернулся из Аида жив и невредим, но и привел с собою Кербера, едва не задушенного полубогом и укрощенного им. Заикаясь от ужаса и ползая перед Гераклом на коленях, Эврисфей умолял поскорее вернуть чудовище обратно в царство мертвых.

Ни один смертный не знал, где находится волшебный сад Гесперид, в котором бьют ключи чудодейственной амброзии, поддерживающей бессмертие богов, и в котором зреют золотые яблоки, сохраняющие вечную молодость небожителей. Но когда Геракл принес эти яблоки, Эврисфея так от страха заколотило, что зубы от стука крошились. Сильно испугался он, как бы боги не подумали, что до властителей небес решил возвыситься царь Микен, похитив их яблоки, и не желая такою дерзостью Олимп гневить, прогнал он прочь раба своего, не приняв от него такой опасной добычи.

Слава о могучем и непобедимом герое пошла по всей Греции. Отныне сыну Зевса поклонялись, как богу, называя его Истребителем чудовищ. Но свою ликвидаторскую мощь усилил герой многократно, когда победил Лернейскую гидру.

Гигантская водяная змея жила в болоте недалеко от города Лерны. Это гиблое местечко отделяло поселения людей от пугающе-мрачной пещеры, где находился вход в Аид – туда через глубокий пролом в скалистой почве земли вели каменные ступени до самых ворот подземного царства.

Дорогу в эти края Геракл знал не понаслышке. Не так давно он поджидал у тех сакральных ворот бога смерти Таната, уносящего души умерших в мир теней. Случилось это в те печальные дни, когда служитель Аида отнял жизнь у жены царя Адмета, с которым был дружен Геракл. Однажды оракул Аполлон предсказал своему временному господину Адмету (Стреловержец отбывал у царя рабство за разгром подземной кузни Зевса, учиненный им отцу в отместку за убийство сына Асклепия), что его преждевременный уход из жизни можно отдалить, если кто-нибудь из близких царя согласится умереть за него. И вот, когда приблизился час его смерти, Адмет предложил своим родителям уйти в мир иной вместо него, но старики сказали, что белый свет им еще сладок, и что каждый живет в этом мире за себя. Тогда правитель Фессалии обратился к своим друзьям и был глубоко разочарован, убедившись, что нет у него верных и преданных друзей. Но когда царь вернулся домой, и горе, и радость ожидали его: любимая жена Алкестида приготовилась спуститься в Аид вместо него. Заплакал от горя Адмет – безмерно ему стало жаль себя, теряющего такое нежное и любящее существо. Но поскольку другого выхода не предвиделось, Адмет, глубоко скорбя, смирился. «Значит, воля богов такова…», – успокоил он себя и плачущих детей. Но Геракл не был таким же смиренным и покорным! Не согласен он был с добровольным уходом из жизни молодой и прекрасной жены. Вот тогда-то и подкараулил он бога смерти, ничуть не сомневаясь, что может на равных сражаться с божеством; зажал его полубог и душил до тех пор, пока Танат не уступил его требованию и не вернул душу Алкестиды из царства теней.

Прибыв к месту обитания чудовища вместе с сыном Ификла Иолаем (брат, оценив искренность и глубину его раскаяния, простил его), Геракл осторожно прошелся по шаткой зловонной трясине. Хлюпающая топь с бульканьем пускала вонючие пузыри. О том, чтобы сражаться на территории врага, не могло быть и речи – поглотит, засосет гнилая болотина. Геракл стал думать, как выманить гидру на твердую почву. Позади змеиного логова полубог с племянником заметили рощицу с чахлыми, полузасохшими деревцами. Решил Геракл сжечь ее. Пламя с горящего валежника перекинулось на высохшие камыши. К радости обоих, загорелось и само болото, пускающее газ. Едкий дым выгнал гидру из логова – а вместе с ней, как показалось Гераклу, выползли и другие чудовищно огромные змеи, стремительными извивами вспарывали они мутную болотную жижу, приближаясь к берегу. Их было девять. Геракл с мечом в руке приготовился к битве. Сверкая зеленой чешуей и опираясь на короткие когтистые лапы, выбралось на сушу девятиголовое драконообразное чудовище. Немигающим желтым огнем горели круглые глаза, раздвоенные языки с шипением вырывались из девяти пастей. Геракл, подскочив сбоку, запрыгнул гидре на спинной хребет, из которого по всей длине выступали толстые гребневидные отростки. Эти костяные шипы и помогали полубогу удержаться на спине дракона, невзирая на яростные попытки гидры сбросить его с себя. Ударом меча отсек Геракл одну голову, затем от его быстрых и сверкающих, как молния, взмахов полетели еще три других, и еще четыре отрубленные головы одна за другой покатились по залитой кровью земле… Но Геракл обнаружил, что голов не только не стало меньше: вражеского полку все прибывало и прибывало, в горячке битвы герой не заметил, что на месте каждой отрубленной главы вырастают две новые… И теперь уже вокруг него извивалось несколько дюжин змеящихся тварей. Клубясь, они оплетали его торс, лязгали клыками об его золотой панцирь, тщетно пытаясь прокусить его, и… поникали обезглавленные шеи одна за другой, чтобы через некоторое время окрепнуть вновь, обретая уже не одну, а две жизни. По красной от крови чешуе гидры скатывались все новые и новые отсеченные головы, но, не имея возможности отвлекаться, не замечал герой, как росла их гора. Отчаяние охватило Геракла, он уже не помнил, сколько времени длился это нескончаемый бой, но чувствовал, что силы его на исходе… И вдруг опалив лицо его жаром, чуть ли не в грудь ему ткнулось бревно с горящим концом. Это смышленый Иолай сообразил, что если гидра бежит от огня, то от огня она и смерть свою примет. Герой, не медля, прижег тлеющей головешкой обезглавленный обрубок, он сморщился, багровея, и упал, лишенный жизни уже навсегда.

Стоял Геракл возле трупа поверженного чудовища, и вдруг осенила его мысль, рассек мечом он тело гидры и окунул свои стрелы в смертельно ядовитую желчь змеи. Теперь стрелы Геракла, напитанные мгновенно поражающим ядом, обрели еще более грозную истребительскую силу.

Пелопоннесская кентавромахия

В непробиваемой ни клыком, ни оружием шкуре гигантского Немейского льва на плечах, шел Геракл по горам Пелопоннеса. Эта шкура заменяла ему и щит, и плащ, и одеяло по ночам. На боку колчан с отравленными стрелами, в холщовой сумке веревки да острый нож – вот и все снаряжение героя, отправившегося на поимку Эриманфского вепря, пожирающего людей и домашний скот, – живым должен был доставить его Эврисфею Геракл. Устал полубог, и, поднимаясь по горе Фолою, уже подумывал об отдыхе, но прежде было бы неплохо подстрелить себе зайчишку на обед. Но, легкий ветерок, коснувшись его лица, на шлейфе своих крыл донес до его нюха дым костра и аромат жареного мяса. Пошел Геракл на запах еды и вскоре вышел к пещере знакомого кентавра Фола, хлопочущего возле костра, поджаривая на раскаленных камнях жирные куски молодого кабанчика. Нежные розовато-коричневые куски, весело скворча, разбрызгивали жир и дразнили обоняние, нетерпеливо наполняя рот слюной. Как простодушное дитя, обрадовался рыжий Фол знаменитому герою и, радостно суетясь, на огромном пне под плоской кроной широколистной пальмы раскладывал аппетитные куски мяса между пахучими пряными травками и острыми на вкус дикими луковицами. Но дорогой гость, несмотря на алчное урчание в желудке, не спешил ухватить сочащийся соком кусок мяса и отправить его в рот, выжидал он чего-то, как будто хозяин еще не все поставил на стол, не хватало главного, без которого любая трапеза не в удовольствие. Смутился Фол, и его добродушное румяное лицо стало пунцовым, но, сглотнув слюну, он опустил глаза, и, не поднимая глаз, принялся жевать.

Причмокнув, сын Зевса сглотнул впустую, и с хитрым прищуром подмигнул.