Лег Ясон на песок под ободранный бок своего детища, и скрипнул, накренившись, корабельный бок, но поверженный богами герой его не услышал. Смотрел он невидящими глазами в серую хмарь пасмурного неба – и весь ушел в свою боль. Безветренно было, и быстро смеркалось, хотя до вечера было еще далеко – это лучезарный Гелиос покинул преждевременно небесный свод, так раздосадован он был проделками своей дочери. Уже с грохотом катились по покосившейся палубе обломки корабельных мачт, весел, сорвавшихся с петель, осколки глиняных амфор и других предметов бытовой утвари… Как будто невидимый шторм раскачивал судно, и, как прежде бывало в море, словно не с силах противостоять ураганным ветрам, ложился корабль медленно набок… И рухнули подгнившие доски, и посыпались на отважного морехода, похоронив его под обломками своей мечты.

Фессалийская кентавромахия

Ломились столы от яств на пиру у лапифов – от туш звериных закопченных, от щедрого изобилия сочных плодов земли. И запасы пьяного вина у хлебосольных хозяев были великие: в этих огромных бочках с черпаками можно было захлебнуться и утонуть, если б так стремительно не опорожняли их жадные глотки гостей. А гости на пиру – людские все племена, обитающие в Фессалии: лапифы да кентавры, да герои-полубоги. И гордо восседали среди них счастливые новобрачные – могучий царь лапифов Перрифой и красавица Гипподамия.

Не вняли кентавры совету мудрого собрата своего Хирона – не ходить на пиры лапифовы. Алчно пили кентавры, но утолить их жажду опьянения мало было и рек пьянящих.

Вожак табуна кентавров Эвритион был страшен силою, задирист и дерзок. Поговаривали и о дикой неукротимости его нрава... Напрасно учил его Хирон обуздывать дикие желания – не ко благу это... Но о благе ли думать зверо-человеку лесному? То ли хмель шумел в его голове, то ли чары дев разожгли его кровь… Смотрел он на дев березовых в одеяниях, отливающих черненным серебром, с ланитами нежными под цвет утренней зари, и понять не мог, что пьянит его больше: краса ли дев, дурман ли Дионисова зелья. И видел Эвритион, что статней и краше всех на пиру Гипподамия – с венком белоснежных цветов на черных локонах, с очами, сияющими, как звезды в ночи! И с жаром те очи устремлены были на вождя лапитов, на него одного – могучего Перрифоя. Но не отрывал Эвритион пылающего взора от новобрачной, от той, которую видел однажды скачущей верхом на лошади, и показалась она ему тогда слившейся воедино, неразделимо слившейся с той белой легконогой кобылицей. Вспыхнувшая кровь побежала огнем по его жилам, и вино, безумящее, злобой зажгло его титанову гордыню. Ударом копыта опрокинув столы, вскинулся Эвритион на дыбы, заржал неистово, сотрясая своды пещеры, и крикнул громовым голосом:

– Кентавры! Хватайте жен березовых и скачите в горы неприступные!

А сам вожак лесного племени в несколько прыжков подскочил к Гипподамии, выдернул ее за плечи, вскинул к себе на человечье плечо и завертелся бешено вкруг себя, отбиваясь от наскакивающих на него лапифов. Взвился Эвритион с конским ржаньем над Перрифоем, но мощный титан, схватив его за бабки лошадиных ног, не дал себя рассечь копытами. А сзади, вцепившись в конский хвост, полубог Тезей тянул его вниз, вынуждая кентавра осесть на задние ноги. Тут подскочил герой Пелей и, подпрыгнув сбоку, с силой ударил кентавра дубиной по голове. Искры посыпались из глаз Эвритиона, и пещера начала медленно опрокидываться навзничь… И тогда из рук его, ослабевших, была вырвана Гипподамия. Но стряхнул Эвритион насевших на него лапифов, лягая копытами направо-налево, и, прочищая себе дорогу тяжелыми ударами каменной скамьи, стал пробиваться к выходу.

Вся пещера наполнилась криками, стонами, ржанием. Везде валялись трупы лапифов и кентавров, и душный пар от пролитой крови поднимался к пещерным сводам.

Страшная битва продолжалась и за пределами пещеры, в лесу, до глубокого мрака ночи. Трудно было бы предсказать, кто кого одолел бы в этом кровавом побоище: лапифы – кентавров или кентавры – лапифов, если бы на стороне древолюдов не сражались друзья Перрифоя – герои-полубоги, истребители чудовищ Тезей и Пелей… Для уничтожения чудовищ были созданы герои богами, но у коварных Кронидов был свой тайный умысел: использовать их и в борьбе с титанами.

До самых гор неприступных преследовали герои с лапифами жалкие остатки табуна кентавров. Прощаясь, с горечью говорил благой Хирон своим лихим собратьям:

– Нельзя вам оставаться в Фессалии. Не будет больше мира на Пелионе. Не лапифы искали с вами кровавой бойни, вы сами жаждали войны. И не успокоятся теперь ваши братья по крови, до тех пор, пока не перебьют вас всех… Скачите в Пелопоннес. На горе Фолою, у кентавра Фола найдете вы прибежище.

В свете горящих факелов видел Хирон покрытые ранами конские и человеческие тела, кровью залитые лица кентавров и их затравленные обезумевшие глаза.

– Трудно не звереть в борьбе за жизнь диким обитателям природы, но как излечить зверство в племени человеческом? – скорбно думал Хирон, провожая гонимых с Пелиона своих буйных сородичей.

 

Сказание о Дионисе, великом боге веселия и

виноделия

Дерзкое воинственное племя лапифов не простило Хирону разбоя кентавров на свадьбе Перрифоя. Изгнали они его с Пелиона. Ушел Хирон в Пелопоннес. Там у подножия горы Малея нашел кентавр добротную пещеру, ставшую его новым жилищем. В Пелопоннесе на вершине Фолою с давних пор находилась пещерная обитель Фола, добрейшей души кентавра, сына сатира Силена и нимфы Мелии-ясеневой. Там же поблизости поселились и сбежавшие с Пелиона дикие кентавры.

В гости к Фолу приехал на осле его отец, старый Силен, двуногий, как человек, но с конскими копытами и с конским хвостом, только гривы у него не было, а на голове его торчали маленькие острые рожки. С собою в коляске прикатил Силен подарок от бога Диониса – огромный пифос волшебного благоухающего напитка. За Силеном увязалась шумная толпа разбитных козлоногих сатиров.

Так было и раньше: Дионис никогда не отпускал своего друга и учителя в гости к кентаврам без щедрого дара – без веселящего и туманящего голову зелья. А добродушный безотказный Фол никогда не прогонял задиристых и наглых сатиров, которые в предвкушении пиршества стекались из лесных окрестностей к его жилью.

Но Хирон услышал топот множества копыт и радостные возбужденные крики сатиров и поспешил с Малеи к пещере Фола. Строжайше запретил он открывать божественный напиток. Требовал скрыть его от кентавров, в землю зарыть этот безумящий Вакхов подарок!

– Кентавры алчно вкушают зелье Диониса, губящее их! Мало их осталось, изгнанных с Пелиона, не затянулись еще раны у тех, кто уцелел после кровавой бойни на свадьбе Перрифоя…

Понял Фол мудрого Хирона, прогнали они обиженных сатиров и спрятали бочку с вином.

Повздыхал, поворочался отец кентавра, коненогий Силен, высосал остатки вина из своего бурдюка и уснул. Снились ему лесистые горы Нисы, где он родился и жил, снились обильные дикие виноградники с тяжелыми гроздьями переспелых плодов. Даже звери неразумные искали в лесах эти духмяные перебродившие ягодки, которые кружили им головы и кидали их в безудержное веселие…

Однажды Гермес, посланец богов, принес младенца Диониса и отдал его на воспитание нисейским нимфам, а добрый Силен привязался к нему и стал его наставником. Сыном Зевса и земной женщины Семелы был тот прелестный малыш. Ревнивая Гера, принявшая облик старухи-няньки вошла в доверие к Семеле и, слушая ее восторженные, пылкие рассказы о Зевсе, выражала всяческие сомнения в подлинности божественного происхождения ее возлюбленного. Чтобы проверить его истинность, жена Владыки богов предложила доверчивой дочери Кадма упросить милого друга войти к ней в самом что ни на есть грозном облике могущественного колебателя небес, а чтобы Зевс не отказал ей, предварительно потребовать от него страшной клятвы Стиксом.