— Достоин я, каторжник я!.. Прощай, Маша! Сгубила ты меня своим коварным характером, из-за тебя иду в каторгу!

Девушка, в простоте душевной, видя Васю в руках полиции, решила, что он вследствие отказа ее и собственного самообвинения непременно пойдет в каторгу, и тут же дала согласие выйти за него замуж («лишь бы его не сослали…»). Я приказал все же Васю посадить в арестантскую, а девушку отпустить домой. Но «убивец» продолжал упорно настаивать на своей виновности и просить о ссылке.

После разных разговоров, видя, что совокупность добытых дознанием фактов явно уличает его во лжи, мнимый убийца, окончательно запутавшийся в показаниях, начал уступать, а после четырех дней заключения в арестантской его болезненно настроенное воображение улеглось. Он пришел в себя и сознался, что все это убийство ему померещилось, что он его выдумал…

Чем объяснить это психологическое явление? Во всех других отношениях субъект этот оказался совершенно нормальным. Полиция много работала, чтобы выяснить, не имел ли на самом деле место подобный описанному им случай убийства, но было неопровержимо установлено, что это ложь. Не менее твердо было установлено и то, что никаких мотивов к ложному самообвинению у этого самозваного преступника не было. И если бы обстоятельства этого дела не были выяснены с такой полнотой, если бы, например, предполагаемая жертва не была бы отыскана полицией или если бы вообще в деле оказался хотя бы самый незначительный сомнительный пункт — желание этого чудака попасть на каторгу, далеко не к торжеству правосудия, несомненно исполнилось бы…

Что это за вид умопомешательства, мне так и не удалось потом разъяснить. Иные говорили: алкоголизм, иные — вид падучей, иные — называли еще что-то… Но меня, видавшего всяких больных, упомянутых типов и имевшего дело с этим дюжим Васей, все эти объяснения не удовлетворили… Так и до сих пор, хотя явка с повинной в несовершенном преступлении была явление вовсе не редкое в практике моих дознаний.

ДВОЙНОЕ УБИЙСТВО

30 октября 1884 года в 12 часов ночи мне в сыскную полицию поступило сообщение о совершении зверского убийства в доме № 5 по Рузовской улице.

Не теряя ни минуты, я с агентами поспешил на место преступления. Убитыми оказались: потомственный почетный гражданин Василий Федорович Костырев и его старая нянька, Санкт-Петербургская мещанка Александра Федорова, 71 года.

Взорам судебных властей представилась следующая картина: посередине кухни, несколько ближе к входным дверям, ведущим на черную лестницу, лежала убитая нянька-старуха с раздробленной головой, по которой, очевидно, было произведено несколько ударов тупым орудием. В ее открытых глазах застыло выражение ужаса, боли и страдания. Пряди седых волос, слипшихся от сгустков крови, падали на лицо, почти сплошь залитое кровью. Ближе к дверям, ведущим в первую комнату, головою от входа в кухню по правой стене лежал распростертый труп богача Костырева. Голова его тоже была разбита, очевидно тем же тупым орудием. В передней находился взломанный железный сундук. В третьей от передней комнате прямо против лежанки стоял деревянный шкафчик. В нем все было перерыто, вещи и безделушки находились в страшном беспорядке. Около шкафа на полу валялась маленькая деревянная копилка, тоже взломанная. В одной из печей квартиры убитых была обнаружена груда золы, характерная для сожженой бумаги.

Расследование этого зверского убийства, руководимое, конечно, мною, я поручил моему помощнику Виноградову и чиновникам для поручений — Рудкевичу и Шереметьевскому.

Весть об убийстве богача и его старухи-няни молнией разнеслась по Петербургу. Огромные толпы народа уже с утра толпились у дома. Поставленная у ворот полиция никого из посторонних в ворота не пускала.

А там, в квартире, где разыгралась кровавая драма с двумя жертвами, первоначальный допрос шел быстро, энергично, особо тщательно.

— Скажите, — обратился следователь к врачу, осмотревшему трупы, — сколько времени, по-вашему, могло пройти с момента совершения убийства?

— Более суток, во всяком случае. Кровяные пятна и трупные пятна на теле убитых показывают, что прошло порядочное количество времени.

— Убитые боролись, защищались?

— На Костыреве не видно никаких следов борьбы, самообороны. По-видимому, он был убит врасплох, не ожидая нападения. Что касается старухи Федоровой, то тут картина меняется. На обеих щеках, около рта заметны синяки, кровоподтеки. Можно предположить, что старухе с большой силой зажимали рот. Эти синяки напоминают следы пальцев.

— Ее, очевидно, душили?

— Нет, ей просто, по-видимому, закрывали рукой рот, чтобы она не кричала.

В то время как следователь беседовал с врачом, агенты нашей полиции внимательно осматривали обстановку убийства, стараясь отыскать хоть малейший след, оставленный убийцами. Практика доказывает, что в большинстве случаев убийцы, как бы ни были осторожны и осмотрительны, всегда что-нибудь да «забывают». Отлетевшая пуговица, окурок, еще какая-либо самая пустяшная мелочь нередко служили нам прекрасную службу в деле отыскания преступников. Однако тут самый тщательный осмотр не дал никаких положительных результатов.

Начался допрос дворника дома Николаева.

— Почему ты дал знать в участок о несчастье в этой квартире спустя чуть не двое суток? — спросил следователь.

— Раньше не знал об этом.

— А как же ты узнал, что несчастье совершилось? — впивался глазами в Николаева следователь.

— Я стал звонить в квартиру, звонил, звонил, смотрю — не отпирают. Я испугался и побежал в часть заявить.

— А почему же ты испугался? Разве ты точно знал, что Костырев и Федорова должны быть дома?

Дворник замялся:

— Нет, конечно, где же знать…

Таковы были данные первоначального допроса. Косвенное подозрение на дворника стало закрадываться.

Следствие закипело. Прежде всего стали собирать сведения о том, что делал дворник Николаев в эти дни, когда в квартире № 2 лежало уже два трупа. Оказалось, что почти все это время он пьянствовал, кутил, то и дело отлучался из дому, посещая своего приятеля Семенова, тоже дворника дома № 98 по реке Фонтанке, что они вместе куда-то все ездили, посещая трактиры и портерные. Кроме того, было установлено, что к Николаеву в эти дни приходили и заявляли, что в квартире Костырева, несмотря на звонки, дверей не отпирают.

На основании этих улик Николаев и Семенов были арестованы по подозрению в убийстве с целью грабежа. К тому и другому нагрянули с обыском, но ничего подозрительного в их вещах найдено не было. Как ни вески и значительны были улики, собранные сыскной полицией против Николаева и Семенова, однако они не давали нам не только юридического, но и нравственного права считать этих лиц непременными убийцами Костырева и Федоровой. Поэтому мы постарались всеми силами поднять завесу над личностью самого убитого, собрать сведения о лицах, его знающих и посещающих, словом, всесторонне осветить это мрачное и темное дело. Кто знает, может быть, кто-нибудь иной польстился на сокровища несчастного Костырева? Деньги — ужасный магнит для корыстолюбивых людей.

И вот мало-помалу перед нами вырисовался образ убитого. Это была чрезвычайно странная, загадочная натура.

Унаследовав после смерти своего отца, Федора Костырева, огромное состояние, большей частью в недвижимости и наличных кредитных билетах, убитый поспешил прежде всего обратить все деньги в процентные бумаги, которые и внес вкладом в Государственный банк на сумму более 330 тысяч. Казалось бы, обладая состоянием, молодостью, убитый Костырев мог бы вести привольную, интересную жизнь, а между тем этот человек совершенно уединился от света, поселился со своей старухой-нянькой и зажил жизнью не то отшельника, не то фанатика-схимника. Он почти никуда не ездил, почти никого не принимал. Ужасная, чисто легендарная скупость, вернее алчность, овладела им. О его скупости ходили анекдоты, баснословные рассказы, оказавшиеся, однако, при их проверке фактами.