Когда открыли архивы спецслужб, работавших в Бразилии после переворота 1964 года, всплыло множество документов, среди них — приведенное выше секретное донесение, копию которого я храню.

Жайми Кантарович, награжденный одним своим приятелем из Рио кличкой Контейнер, приходился мне двоюродным братом. Мы никогда не были близки, но я всегда любил и очень уважал его. Донесение связано с одной невероятной историей, в которой был замешан и сам Жайми, и наш двоюродный дедушка Беньямин Кантарович, и… Франц Кафка.

Начнем с Беньямина, чью фотографию я как раз сейчас рассматриваю в нашем старом семейном альбоме. Точно такая же, но сильно выцветшая фотография — на его могильной плите на еврейском кладбище. Вид на портрете у дядюшки (так мы его называли) очень испуганный, какой всегда был у него в жизни. Прозвище его было — Мышонок (не подпольная кличка, а самое настоящее прозвище): черноглазый, лопоухий — вылитый мелкий грызун. И не тот веселый Микки-Маус из детских книжек, а как раз наоборот: меланхолический одинокий мышь, не высовывающий носу из норки. В отличие от своего брата, нашего родного дедушки, женившегося и ставшего отцом четверых детей, Беньямин не обзавелся семьей; подозреваю, что у него и девушки-то никогда не было, а отношения с женщинами ограничивались визитами к проституткам с улицы Волунтариус-да-Патрия. Девицы хорошо его знали и обслуживали по льготной цене. Он был бедным, наш Мышонок. Прекрасный портной, он мог бы заработать своим ремеслом много денег, но не сложилось. В первую очередь, потому, что традиционное портняжное дело довольно быстро вытеснялось массовым пошивом, так что с годами клиентов становилось все меньше и меньше, хотя среди них были известные в Порту-Алегри личности: журналисты, политики, футболисты, комиссары полиции. Ну а во-вторых, с возрастом Мышонок стал развивать теорию костюма в довольно своеобразном направлении. Он утверждал, к примеру, что левый рукав должен быть короче правого («Так человеку легче смотреть на часы»), и шил пиджаки в соответствии с этой идеей, что, разумеется, расстраивало, а то и злило многих клиентов. Он, однако, не желал прислушиваться к протестам, клеймил недовольных «ретроградами» и «реакционерами». Надо шагать в ногу со временем, ведь поступь времени — это поступь прогресса. В его риторике слышались отголоски былых левых взглядов, давнего увлечения троцкизмом. Но политикой Мышонок давно уже не интересовался, во всяком случае, той, что заполняет все газеты. Жизнь его вообще была довольно однообразна: из дома — в портняжную мастерскую, из мастерской — домой, в бедно обставленную, забитую книгами квартирку. Мышонок много читал, причем все подряд, от беллетристики до философских трудов. Жизнь его, собственно, и сводилась к работе и чтению. Ни вечеринок, ни театров. Даже телевизор он не смотрел: считал это идиотским времяпрепровождением. Брат и невестка тревожились: им хотелось, чтобы он знакомился с кем-то, дружил, женился, наконец. Что может быть важнее для человека, чем семья? Мышонок, понятно, был далеко не привлекателен, и чем старше он становился, тем быстрее таяли его шансы на брак, но хорошая сваха — чем черт не шутит — могла бы его познакомить с девушкой, пусть даже со старой девой, скорее всего со старой девой. Да вот только Мышонок был совершенно не расположен жениться. Он цеплялся за свой привычный монотонный уклад и не хотел от него отказываться. Когда ему исполнилось шестьдесят пять, мой старший брат устроил для него праздник-сюрприз, к которому мы несколько дней готовились. Как сейчас помню этот злополучный вечер. Мы все — и племянники, и внучатые племянники — собрались у него, надели маски Микки-Мауса и приготовили транспарант: «С днем рождения, Мышонок!» Около восьми дверь отворилась и Мышонок вошел. Реакция его была странной. Сначала он до смерти перепугался, думая, что к нему вломились грабители, а когда понял, что это сюрприз, пришел в бешенство: кретины, вы что себе думаете! В конце концов нам удалось его успокоить, но вытащить в ресторан, как мы собирались, не вышло. Чего тут праздновать, ворчал он, кто я такой, что я такого ценного совершил?

Однако не все и не всегда так уныло складывалось в его жизни: случилось с ним одно невероятное приключение. Приключение, память о котором дядюшка хранил с юности и которое на склоне его лет обрело удивительную развязку. Об этом приключении Мышонок много рассказывал в доме престарелых, где я, молодой врач, наблюдал его. Давно это было, но история помнится мне до сих пор.

Семья Кантаровичей происходила из Бессарабии, области, за которую шла вечная тяжба у России с Румынией. Жили они в маленькой деревушке Черновицкое, километрах в восьмидесяти от Одессы. Собственно, не в деревушке, а в бедном еврейском местечке, таком же точно, как все бедные еврейские местечки Восточной Европы с вечно перепуганным населением, ожидавшим погромов. Стоило случиться кризису, как евреи становились козлами отпущения, а уж кризисов в царской России хватало.