— Ничего они не боятся. Из них ни один срока не отсиживает.

— Так и есть, в глобальных масштабах ты мне счет предъявляешь, а у меня время истекло, — Вадим посмотрел на часы. — До другого раза, Галушко! Ужо все вопросы решим. Главное, быть бесстрашным и не бояться красавиц.

Оставив Галушко, несколько озадаченного таким советом, Вадим вошел в отдел спокойным и собранным. Почти веселое возбуждение его осталось на какой-то ступени беседы с лейтенантом.

Врачам, работающим на чуме, на оспе, делают прививки, труд их считается героическим.

Какую прививку можно сделать этому пока еще розовощекому лейтенанту, который обречен — нет, не то слово! — который решился всю свою жизнь находиться в контакте с преступностью, с моральной грязью, с социальной чумой, постоянно дышать отравленным воздухом?

Какую прививку можно сделать, чтоб весь мир, в конце концов, не стал казаться ему дурно пахнущим и ущербным, чтоб он не разучился верить в людей, чисто думать о них, иногда вопреки очевидным обстоятельствам? Почему пожизненно ратный труд этого мальчика не считается героическим?

— Фаэтон подан, — сказал Карпухин Вадиму. Мальчишество из него так и перло. И бобрик густой, как цигейка, без единого седого волоска, топорщился над гладким лбом.

— Чельцов не звонил? — со значением спросил Вадим, проходя к своему столу за спиной сидевшего перед Карпухиным пожилого мужчины.

Звонка от Чельцова никто не ждал. Вопрос служил лишь язвительным напоминанием о несчастном случае, когда Карпухин пошутил по телефону да нарвался на Чельцова.

Тот гаркнул: «Ко мне немедленно!» Карпухин вскочил по стойке «смирно» и тоже гаркнул в трубку: «Есть!»

Мальчишества в нем этот случай, однако ж, не убавил.

Сейчас Карпухин предъявлял для опознания вещи с кражи — того самого «странного вора», — стол его был похож на барахолку; мужчина отказывался признать пальто своим.

— Да вы посмотрите, мне рукава по локоть!

Карпухин уже третьему потерпевшему примерял это пальто. Хозяина пока не находилось.

Вадим вынул из сейфа свой тяжелый — сегодня очень тяжелый — портфель, захлопнул, запер сейф, по привычке проверил ручку и вышел.

У подъезда, поближе к дверям, стояли машины начальства, чуть подальше стояла зеленая машина с решеткой в задней дверце; узнал Вадим и «Волгу» Борко. В этот час перед управлением всегда тесно. Метров за пятнадцать, почти в конце здания, дожидался Володя. Вадим сел рядом с Володей, и они поехали в Порохов.

Электричка должна была прийти туда примерно с час назад. Часа через два они приедут, пока — в отдел, пока — что, по времени примерно так и должно получиться. Если, конечно, вообще получилось, как задумано.

Машина вышла на улицу Горького. Утро было серенькое, хмурое, а сейчас разведрило, верхи зданий косо освещало солнце, стекла сверкали, оттого и внизу, на тротуарах, просторных до часа «пик», в легкой весенней тени казалось солнечно.

Красив и величествен был ярко освещенный солнцем красный Кремль на синем небе. Вадиму редко приходилось видеть его в эти часы.

Утром он выходил из метро спиной к Кремлю, да и солнце не бывало еще таким обильным. В седьмом часу вечера, если удавалось вовремя уйти с работы, в русле улицы становилось так тесно, что как-то не поднимались уже глаза на Кремль.

Вот и Кремль остался позади, по набережной Володя поднажал и тотчас схлопотал угрожающий жест жезла постового.

— Ты по городу-то полегче, — напомнил Вадим.

В городе и милиция городская. Область московским постовым не указ. Может и такой старательный найтись, что из принципа задержит: дескать, что нам ваши областные капитаны.

Задержка в расчеты Вадима не входила, не столько даже из-за потери времени (пусть Карунный подольше подождет, пусть), сколько из-за того, чтоб не сбить состояние ровное, даже спокойное, в котором он сейчас пребывал.

Они вышли наконец за черту города, и Володя отвел душу, поднажал. Какой-то «МАЗ» с прицепом, вольготно и неторопливо тащившийся по середине проезжей части, долго и нахально не желал потесниться, невзирая на короткие просьбы-гудки.

А чего ему бояться, этому «МАЗу», его никто не столкнет, не поцарапает, к нему под прицеп чуть не вся «Волга» влезет.

Володя обозлился, включил сирену. «МАЗ» спохватился, как базарная баба-спекулянтка, метнулся к обочине, только что подола не подобрал.

Разговор с Галушко несколько отвлек, притушил приподнятость настроения, но вместе с тем прибавил не то чтобы решимости перед предстоящей бескровной, жестокой схваткой — и того и другого и до Галушко хватало. Прибавил он уверенности в крайней необходимости всего, что надо сделать.

В самом деле, доколе? Вадиму запомнились браконьеры на могиле бандита. А не слишком ли многое стали мы прощать?

— Не торопитесь, что ли, Вадим Иванович? — спросил Володя.

Вадим понял вопрос. Если не торопиться, так почему не поездом? Вместо объяснения он молча похлопал по портфелю.

Порохов начался пригородами, дачными местами, почти повсеместно одинаковыми. В садах и палисадниках небывало буйно цвела сирень. Но кусты-букеты загораживали окна сельских домиков. Когда приходилось притормаживать, в кабину через полуопущенные стекла заплывал густой аромат, а у кустов стоять, наверно, голова закружится.

Потом потянулись тоже повсюду похожие дома, дома-башни… Володя на ходу помахал рукой постовому. Это была уже область, как говорится, своя епархия, машина их была знакома каждому милиционеру. Володя поэтому считал особым шиком ездить по Подмосковью, как говорится, на пределе, но без сучка, без задоринки.

Отдел внутренних дел города располагался в недавно отремонтированном здании, во дворе виднелись мотоциклы, в окнах цветы. Начальник ОВД — старый работник милиции, в войну командовавший в этих местах партизанским отрядом, любил культурное оформление. Во двор выходило зарешеченное окно камеры предварительного заключения.

Вадим почти физически ощутил холодок нетерпения, взглянув на это окно. Как только машина, круто затормозив, остановилась, к ним подошел Игорь, куривший на скамеечке у входа в здание. Подошел вразвалочку, неторопливо, развернул локти, оперся на опущенное стекло, сказал:

— Здесь.

Володя знал, что придется ждать. Достал с заднего сиденья учебник и мгновенно погрузился в него. Весенняя сессия в автоинституте приближалась неумолимо.

Вадим взял портфель, вместе с Игорем они не спеша поднялись по трем ступенькам подъезда, прошли между каменными вазами, в которых пышно цвели анютины глазки, и вошли в отдел.

Вадима ждал инспектор угрозыска капитан Новиков, выросший в инспектора из постового милиционера, заочно завоевавший высшее юридическое.

Новиков был моложе Вадима года, наверное, на три, но опыта оперативной работы ему было не занимать стать. Чельцов его отлично знал, очень ценил и, случалось, посылал для помощи в другие отделы. Новиков выглядел и держался старше своих лет, хотя был приветлив, общителен и на шутку шел охотно.

Просто у него была большая семья из старых и малых, образование и передвижение в званиях дались нелегко, наверно, оно и сказывалось. Ему бы просто не пришло в голову дурачиться по телефону, как Карпухину, но ведь Карпухину-то, сыну высокообразованных родителей, институт легче дался. Вадиму иногда, грешным делом, думалось, что Карпухин на юридический пошел только потому, что на вступительных математики не требовалось.

— Здесь, — так же, как Игорь, успокоил Новиков Вадима, едва тот вошел к нему в кабинет (цветы на окнах, дощечка под стеклом, все как быть следует). Оба тотчас закурили. У Новикова на столе сидел черный галчонок с разверстым клювом. Вадиму он протянул на дерматиновый диван круглую пепельницу.

Новиков говорил ровно, как по бумаге читал:

— Приехал с модным портфелем. На ящик плоский похож, уж не знаю, что в него влезет. Сошел с платформы. Прошел через вокзал. На площади около выхода встретились пьяные. Ну, не пьяные, выпивши. Задели его. Даже не его самого, просто по портфелю проехались. Прицепились, но не дрались. Замах только сделали, с рубашки пуговицы спустили, удара не было. А он дал. Хорошо дал. С ног сбил. Блямбу хорошую поставил. Силенка есть и уменье. Задержали всех. Сидит один. Часа полтора, — Новиков взглянул на часы на руке, — да нет, пожалуй, уж к двум близится, сидит.