– Катюша, иди к своим куклам, – остановила ее Анна Петровна. – Как странны наши встречи! – продолжала она, обращаясь к Глинке. – Только объявитесь и опять исчезаете, и никто не знает, где вы, что с вами…

– Я был в Москве, потом вышел в отставку и, как полагается отставному чиновнику, болел…

– Ай-ай-ай! – вмешалась Катя, которая и не думала уходить. – Такой молодой – и в отставке! Что же вы будете делать?

– Поступлю в шарманщики.

– Но ведь я теперь совсем не маленькая, – засмеялась Катюша. – Я и тогда не верила, когда вы играли за шарманщика на фортепиано, а теперь мне десять лет!

– Вероятно, вы первый знакомый моей дочери, – сказала Анна Петровна, – который произвел на нее такое сильное впечатление, а ей приходится видеть немало людей.

– Так ведь то люди, а это Глинка, – ответила матери Катя и с бесцеремонностью, свойственной общей любимице, увлекла Глинку в комнаты, к фортепиано.

– Вы эту гамму знаете? – Пальцы девочки побежали по клавишам, кое-где изрядно спотыкаясь. – Как ее зовут?

Гость ответил удачно.

– А эту? – продолжала Катя.

Глинка, к вящему удовольствию юной собеседницы, стал безнадежно путать.

– Си-минор! – заливалась Катюша. – Спутаете еще раз – будете стоять в углу.

– Катенька! – взмолилась Анна Петровна. – Никогда не даст поговорить… – беспомощно пожаловалась она.

– Смилуйтесь над нами, Анна Петровна! – вступился Глинка. – Во-первых, мы старые друзья, а во-вторых…

– Вы настоящий кавалер! – с восхищением подтвердила маленькая хозяйка. – Блаженски хорошо, когда у девицы есть свой кавалер!

Подъехали новые гости: Ольга Сергеевна Павлищева, рожденная Пушкина, сестра поэта, ее муж Николай Иванович Павлищев и общий знакомый Алексей Николаевич Вульф.

Произошли взаимные представления. Катя долго выжидала, потом шепнула Глинке:

– Отпроситесь в сад!

Но в саду, едва присев на скамейку, Катя вдруг пригорюнилась.

– О чем, Катюша? – ласково спросил Глинка.

– Мама у меня часто плачет. – Девочка сдвинула брови, что-то соображая. – Как приедет этот Вульф, так мама непременно потом плачет. А знаете, какой он противный! Зачем он только к нам ездит? – Катя вздохнула и задумалась. – А вот Пушкин никогда теперь к нам не ездит, и мама опять плачет.

Катя посмотрела на Глинку, ожидая разгадки столь странных обстоятельств. Он усиленно старался шутками отвлечь ее внимание. Девочка сочувственно улыбалась, но оставалась печальной. А на Глинку напал озноб. Он никак не мог согреться и дрожал так, что стучали зубы.

– Что с вами? – удивилась Катя.

– Холодно, Катюша!

– Холодно?! – Катя всплеснула руками. – Вот так кавалер. Недаром вы теперь отставной.

– Михаил Иванович, – окликнула Глинку с террасы хозяйка дома, – вас ждут к чаю.

– Идем! – отвечал Глинка и хотел предложить руку юной даме, но Катя шмыгнула, в кусты.

За чаем Глинка узнал, что Дельвиги еще не думают возвращаться с Украины. Должно быть, таинственные комиссионеры всё еще сводили счеты с медлительным издателем «Северных цветов». О Пушкине почти не было речи. Ольга Сергеевна коротко сказала, что у брата неприятности. Никаких подробностей она сама не знала.

Общество занимал преимущественно Николай Иванович Павлищев. Этот петербургский чиновник говорил только о коммерции. Среди гостей Анны Петровны эта тема не встречала никакого сочувствия, но Николай Иванович обстоятельно рассказал о необыкновенном случае на золотых приисках, потом перешел к запутанной истории из летописей совестного суда. Монотонный голос Павлищева, начавшего повествование о земельных скупках на юге, довел Глинку до исступления. А Николай Иванович уже исчислял вероятные проценты на затраченный капитал.

Хозяйка дома бросала умоляющие взгляды на Глинку. Надо было спасать Анну Петровну.

– Не смею представить вам по нездоровью даже подобие певца, – сказал Глинка, – но фортепианист получит, надеюсь, ваше снисхождение.

Общество перешло с террасы в гостиную.

Катя больше не появлялась. Девочка сидела в спальне, смежной с гостиной, и слушала. Сквозь тонкую перегородку до нее доносился каждый звук исполняемой пьесы. Временами девочке казалось, что музыка вместе с ней ополчилась на Алексея Вульфа. А то вдруг принималась уверять ее музыка, что никакого Вульфа нет и мама никогда не будет плакать…

– Блаженски хорошо! – прошептала Катя и снова прислушалась. Может быть, незаметно для нее приехал Пушкин? Увы, никто не приехал. Просто играют на фортепиано… И все-таки блаженски хорошо!!

Катя проснулась от тишины. Гости давно разъехались. Анна Петровна сидела у туалета, готовясь ко сну.

– Мама, ты опять плачешь?

– Ничуть! Спи, Катюша!

– А ты не плачь! Он непременно будет к нам ездить…

– Кто, детка?

– Как кто? – Катюша села на кроватке и потерла сонные глаза. – Глинка, конечно! – Она помолчала, вспоминая. – А почему ему холодно, мама?

– Ах, детка, на свете так часто бывает холодно людям.

– Это летом-то?! Мамочка, ну что ты говоришь? – И Катюша мигом очутилась на коленях у матери, чтобы вывести ее из заблуждения.

Глава вторая

В плавное течение музыки неожиданно ворвался громкий бой часов.

– Семь? – с недоумением спросил Глинка, обрывая игру на рояле. – Неужто, Александр Сергеевич, в самом деле семь?

– Нам остается наверстывать пропущенное время, не глядя на часы, – отвечал хозяин дома. – Едва приехав в Петербург, я много был о вас наслышан. Но все, что вы говорили мне сегодня о музыке, считаю откровением, которое, может быть, только когда-нибудь до конца постигну.

– Мне остается повторить в свою очередь, – сказал Глинка, – что я ценю расположение автора «Горя от ума» как высокую честь. Музыкальное же искусство ваше доставило мне истинное наслаждение.

Разговор происходил в петербургской квартире Грибоедова, выходившей окнами на Морскую улицу. В комнатах было почти пусто. Видно было, что только временно живет в них российский посол, назначенный ко двору персидского шаха. Ни единого признака роскоши не ощущалось в жилище молодого дипломата. Скорее можно было заключить, что квартирует здесь заезжий артист. Великолепный рояль занимал почетное место в кабинете.

Грибоедов зажег свечу, закурил сигару и подошел к роялю, за которым все еще сидел гость.

– На днях, – начал автор «Горя от ума», – довелось мне, будучи за городом, услышать песни, занесенные с берегов Волги… Но попутчикам моим эти звуки были невнятны… Все, что слышали мы, казалось им дико… Каким же черным волшебством, – с горечью продолжал он, – сделались мы чужими народу?.. Вот вам недавние мои мысли! Теперь вы поймете, с какой жадностью внимал я вашим пьесам и мыслям о будущем народной музыки. – Грибоедов усмехнулся, поймав себя на горячности. – Кажется, сам я уподобляюсь герою моему Чацкому?

– Недаром герой ваш обладает драгоценной способностью зажигать сердца!

– Увы! – Грибоедов вздохнул. – Мне кажется, что я рисовал портрет нашей молодости, воспламененной любовью к отечеству. Но ныне ненавистен правительству обличитель Фамусовых и Скалозубов. – Грибоедов отбросил погасшую сигару. Вокруг губ его обозначились резкие складки. – Остается завещать «Горе» потомкам.

– Но и без сцены будет жить «Горе» ваше на радость людям!

– Престранная судьба произведения, писанного для театра! Однако и автор его испытал не меньшие злоключения в жизни.

Грибоедов позвонил и приказал подать свежий чай.

– На откровенные мысли музыканта позвольте ответить вам тою же откровенностью человека, принадлежащего словесности, – продолжал он, разливая чай. – Вот вам поучительная справка о сочинителе «Горя». Собирался я служить наукам и, думаю, был к этому приуготовлен, прослушав курс двух университетских факультетов. Но по вине Бонапарта отложил книги, чтобы взяться за оружие… Мечтал о совершении подвигов, а волею начальства провел всю кампанию в тылу, готовя резервы.

– Необходимое дело, Александр Сергеевич! – утешил Глинка.