– Я пью потому, что мне обидно! Почему мать всё отдала Люське?

– Она завещала ей всё потому, что Люся за ней самоотверженно ухаживала, когда та болела, всю жизнь была внимательной и преданной дочерью. Не то, что ты, которая не посещала её месяцами.

– Все равно. Не...ечестно! И завещание Люська состряпала, охмурив полоумную старуху.

– Какая чушь! Твоя мать составила завещание ещё четыре года назад. Тогда она была совершенно здорова. Её решение справедливо. Так считают все родственники.

– Нечестно! Не...ечестно! Ах, Люська! Будь ты проклята! И ты, и вся твоя семья, и все твои будущие внуки!

В комнате разом воцарилась гробовая тишина. Присутствующие оцепенели в растерянности. На Люсю было страшно смотреть: мертвенно бледная, она с ужасом глядела на сестру, а потом зажала уши руками.

– Мама! Прекрати! Что ты несешь?!!! Тётя Люся, не слушайте её! Она же совершенно пьяная!

– Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке! То малое, что мне досталось, я думала разделить с сестрой... А тут такое! Петя, – обратилась она к мужу, – мы уходим! Едва ли я ещё когда-нибудь переступлю порог этого дома! Последние дни я оплакивала потерю близкого мне человека, сейчас же я потеряла ещё и сестру! Как всё это вынести...?!!!

Вслед за Люсей стол со множеством несъеденного и невыпитого покинули другие присутствующие. Одни стали молча прощаться, другие не скрывали своего негодования по поводу сказанного захмелевшей сестрой. Огромный пентхауз опустел.

– Как вам не стыдно, Клавдия Ивановна? – обратился к виновнице скандала зять. – Как вы могли сказать такое?! Да. Наша жизнь штука жестокая. Особенно в бизнесе. Мы порой желаем неудачи нашим конкурентам, сыплем проклятия на их голову. Но там идет борьба на выживание, борьба не на жизнь, а на смерть. Однако это не касается их семей и детей. А вы прокляли родную сестру и даже её потомков из-за ломаного гроша. Вы что, нуждаетесь? Чего вам не хватает?

– Действительно, мама, ты просто сошла с ума! С жиру, что ли, бесишься? Благодаря успешному бизнесу Феди живёшь с нами в изумительных условиях, в роскоши, с прислугой. Зимой в пентхаузе с евроремонтом, летом в загородном доме – дворце с гектаром земли. Тебе всего этого мало? Позавидовала крохам, оставленным Люсе: комнате в коммуналке и нескольким тысячам рублей на сберкнижке? А ведь ее муж – инженер, зарабатывает копейки, а сыну надо платить за учёбу в колледже...

– Я принципи...ально..., – продолжала бубнить подвыпившая, когда её вели в спальню.

– Какой ужас, какой стыд! – вернувшись, расплакалась дочь.

– Ты знаешь, – обратился к ней муж, – я твердо решил, что твоя мать больше не будет жить с нами! Я куплю ей однокомнатную квартиру. Она не будет ни в чём нуждаться. Но я больше не хочу её видеть ни здесь у нас, ни в загородном доме. Я и раньше отмечал её озлобленность и алчность. Сейчас она перешла все границы. Я считаю необходимым изолировать её от наших детей. Чему хорошему они от неё могут научиться?

– Я и сама подумала об этом. Это будет вынужденный, но правильный шаг...

– Здравствуй, мама! Что звоню? Сегодня 10 лет, как умерла бабушка. Собираюсь на кладбище. Поедешь со мной? Заодно и повидаемся. А у нас дома такое...

– Нет! Никуда не поеду. Чувствую себя плохо: ночью болело сердце, а ноги вообще... Но что у тебя стряслось?

– С тех пор, как бизнес Федора разорился и мы съехали из пентхауза и продали дом, чтобы отдать долги, Фёдор сильно изменился: начал выпивать и, возможно, даже завёл кого-то на стороне. В последнее время он стал просто невыносим: пьёт каждый день, а на днях даже поднял на меня руку. Вероятно, нам придется расстаться. Ольгу пришлось забрать из частной школы – нечем платить, а Ерофей..., – дочка расплакалась, – начал баловаться наркотиками. Кажется, наша семья катится под откос.

“Почему всё так складывается – задумалась Клавдия Ивановна, когда дочка положила трубку. – Уже 10 лет живу одна. С дочкой мало общаюсь. Внуков совсем не вижу. Другие родственники со мной контактов не поддерживают. Друзей нет. Зять разорился и перестал помогать мне. Живу на скромную пенсию. Здоровье подорвано. Семья дочки рушится, а внук... За что это все мне? “

Она начала лихорадочно припоминать все свои прегрешения. Они явно не тянули... и тут... “Господи, как раз 10 лет назад я приняла на себя такой грех...!!! – руки женщины задрожали, а лоб покрылся испариной. – Наверное, то высказанное на пьяную голову проклятие неотвратимо оборачивается против меня самой и от этого нет спасения”.

2009г.

РОССИЙСКИЙ РОБИНЗОН

Щукин очнулся от долгого то ли сна, то ли забытья. Голова ещё болела и тело ломило, но дышалось чуть легче, без пугающего его самого свиста. “Слава Богу! – подумал Щукин. – Должно быть, помогли таблетки, которые два дня назад дала мне фельдшер. Сегодня она обещала снова зайти, но её что-то всё нет”.

Из-за закрытых ставень в комнате было темно, и Щукин не мог понять, сколько сейчас времени. С трудом дотянулся до выключателя лампы, стоящей на тумбочке около кровати. Свет не зажигался. “Что там стряслось? Надо узнать!” Пошатываясь от слабости, он сделал несколько шагов в направлении телефона. Наощупь отыскал трубку. Гудка не было. “Что-то случилось серьёзное! Но что?” Это оставалось непонятным. Вернувшись к кровати, Щукин рухнул обессиленный, накрылся с головой и снова впал в сон-забытьё.

Прошли ещё, наверное, сутки, прежде чем он очнулся от холода в доме. Света по-прежнему не было. Поняв, что в состоянии встать, он облачился в ватные штаны и телогрейку, нацепил ушанку и растопил печь. Как и прежде, был безмолвен телефон. Всё это, равно как и отсутствие фельдшера, не на шутку встревожило Щукина.

Если свет и связь могли быть повреждены сильным ветром, как это неоднократно случалось раньше, то их быстро восстанавливали. Конечно, при больших повреждениях ремонт может затянуться. Но почему не идёт фельдшер? Может быть, сама заболела? “Подожду до завтра, – решил Щукин. – Завтра я, наверное, буду чувствовать себя лучше, смогу выйти из дома и добраться до медпункта.”

Назавтра ситуация не изменилась, и Щукин, одев всё теплое, что у него было, выбрался из дома. Было сумеречно. Нигде не горел свет. Не видно было людей. Центральная улица посёлка была полузасыпана снегом. Видимо её несколько дней не расчищали. Щукин не без труда добрался до медпункта, на котором висел замок. Замки висели и на магазине, и на школе — везде. “Что, все умерли, что ли?” И тогда Щукина осенило. Он понял, что случилось. Это было просто невероятно, катастрофа, конец света!

Маленький посёлок золотодобытчиков с населением в несколько сот человек затерялся в тайге вблизи границы Северного Полярного круга. До ближайшего поселения отсюда нужно плыть несколько часов на моторной лодке. Дальше ещё два часа лёту до областного центра. Иного пути нет. Зимой посёлок, в котором работа замирает, практически отрезан от внешнего мира. Температура понижается до 50 — 60 градусов Цельсия ниже нуля. Жить тут тяжело, содержать посёлок экономически не выгодно. Год назад было принято решение закрыть его, а старателей привозить сюда лишь на время приисковых работ.

Решение хотя и было принято, но люди фактически не сдвинулись с насиженных мест. Куда ехать, если там, на большой земле, у них нет жилья. Тем не менее, то ли в расчете на то, что люди уедут, то ли по халатности, в посёлок не завезли вовремя топливо и продовольствие, необходимое для зимовки. Когда осенью река уже встала, выяснилось, что угля хватит всего на один месяц. Продовольствия на месяц-два. Тогда решили начать эвакуацию людей.

Щукин хорошо знал обо всех этих перипетиях, ибо сам, работая истопником в котельной, вынужден был постоянно экономить уголь. Когда он заболел, в городе ещё оставалось сотни полторы людей. Щукин и думать не думал, что их смогут вывезти так быстро. Он и матери написал, что домой вернётся не раньше чем через пару месяцев. Однако предупреждение о надвигающейся длительной непогоде вынудили ускорить эвакуацию.