— Вы с ума сошли или смеетесь над нами? — спросил Ионафан, приходя в ярость.

— Синьор!.. вы бранитесь и сердитесь, как ваш друг комендаторе!.. успокойтесь!.. Но вы уклоняетесь от дела! Когда вы, по совету комендаторе, отвезли Динах на воспитание в лучший пансион Марселя, не сказали ли вы тогда: «Динах, дочь моя, ты будешь красавицей, ты умна и этого довольно, чтобы доставить отцу твоему счастье, за которым он гнался всю свою жизнь: на тебе основана вся моя надежда!..» Вы остались довольны вашею дочерью, когда через пять лет приехали за нею! Она в неведении своем отдала себя на жертву вашим хитросплетениям. Вы повезли ее в Венецию, заставили бегать за маркизом, влюбить его в себя, вступить на сцену, чтоб произвести более шума и тем сильнее действовать на тщеславие и воображение Лоренцо…

— И эта проделка стоила мне около десяти тысяч флоринов, — пять заплаченных импресарио за позволение ей пропеть один раз на его театре и за ее мнимый с ним контракт, да пять, выданных шайке хлопальщиков, устроившей ее триумф, — целые пять тысяч флоринов, истраченных на места для наших из Гетто. Да, сударыня!.. ее появление на сцене Фениче стоило мне десять тысяч злополучных флоринов… все это было мною брошено на воздух, без всякой пользы, единственно, чтоб возвысить и прославить ее перед Венецией.

Такими восклицаниями, чисто в еврейском духе, прервал Ионафан подругу и заступницу Динах. Она дала ему кончить и продолжала:

— Цель ваша была достигнута: маркиз полюбил Динах, увез, заплатил импресарио будто бы неустойку за мнимый ее побег, заплатил старой Рахили, которая, тоже по вашему приказанию, отличилась в роли ее нежной и строгой матери… И те и другие деньги к вам же возвратились; чтобы достать их, маркиз через вас занял у Сан-Квирико суммы, вышедшие просто из вашей кассы, и для того заложил вам почти все, что имел… Благодаря ей и мне, вам тогда досталось сорок тысяч флоринов, не так ли? Здесь, во Флоренции, опять для нее, маркиз отдал вам под залог, за две несчастные тысячи франческонов, остаток своего имущества, следовательно, у вас теперь в руках его палаццо, его фермы, его картины, его семейные бумаги — кажется, с вас довольно?.. Вы уладили выгодное дело, — она вправе получить от вас вознаграждение!

Адвокатка синьоры Бальбини Динах сложила руки на груди и в этой позе ожидала ответа Ионафана.

Изумление удерживало язык дель-Гуадо.

Командор вместо него вскочил было с сверкающими глазами и бросился к девушке с бешеным восклицанием «cospetto», но она гордо оттолкнула его и тоном Семирамиды приказала ему не мешаться в это дело, в котором он совершенно лишний.

Леви не переставал смеяться исподтишка.

Ионафан пришел в себя и задыхающимся голосом спросил у гостьи, чего же она хочет? что надо сделать для Динах?

— Немногого! — возразила она. — Вам представляет дочь все богатства, все преимущества и права маркиза Форли, — а ей… оставьте его бедность!.. На долю себе, на свою часть, она хочет только его самого… одного Лоренцо… пусть у него отнимутся все блага жизни, она ему останется и все заменит ему своею любовью!.. Да! она любит Лоренцо. Вы не рассчитывали на эту развязку, она вас удивляет? Но оно так вышло само собою! ее воля тут непричастна!.. Вы заставили ее кокетничать, хитрить, притворяться любящей, — природа и сердце взяли свое, — она в самом деле полюбила и хочет исполнить до конца долг своей любви!..

Леви сам не выдержал, — его бессменное хладнокровие было потрясено этим неожиданным переворотом:

— О che vulpa sopra — что за тонкая лиса! — запел он вполголоса россиниевский мотив из «Цирюльника», посматривая искоса на гостью, принявшую вдруг выражение Джулиетты, говорящей про Ромео, или Франчески да Римини, требующей от вселенной своего возлюбленного, если бы их вздумали разлучить.

Командор подоспел на выручку.

— Хорошо, синьора, — сказал он, — вы говорите о маркизе, но он, кажется, без того в ее руках… Что же хотите вы собственно сказать вашею запутанною фразою?

Девушка, в свою очередь, вскочила на ноги, как раненая львица. — Я хотела сказать, что Динах выйдет замуж за маркиза Лоренцо Форли!.. — вскрикнула она. — Да! слышите ли? выйдет за него замуж и потому не позволит, чтоб ее жениха заживо смели с лица земли, как ненужное тряпье, не позволит, чтоб при жизни его делили и крали его титул, его имя, его собственность!.. Вы думали, синьор комендаторе, что вам так же легко справиться с нею, как с маркизом, что, обманув его, вы надуете и ее, что она, как кукла, будет плясать по вашей дудке, и потом спокойно и смирно сойдет с каната, делая книксен публике?.. Нет, постойте!.. Нет, шутки с нею в сторону! говорите дело!.. Вы, почтенный комендаторе, вы, кроме своих змеиных козней и плутовских выдумок, вы тут ничего не принесли вкладчиной на торговую операцию: ваше дело чисто — вы ни при чем! с пустыми руками уйдете, как пришли! А доказывать вам, что вы потомок какого-то предка маркиза Форли, право, некстати и ни к чему не приведет. Поздравляю вас с знатным происхождением, но вы останетесь все тем же синьором Карлом Бианкерини, от имени и звания вашей бабушки[62], потому что нельзя же сделать, чтоб маркиз Лоренцо Форли перестал быть маркизом Лоренцо Форли и чтоб вы родились не сыном мещанина Бианкерини. Вы напрасно обманываете отца Динах и ласкаете его надеждою отыскать какие-то документы… Да и найдись они, — ему-то какой в том толк, какая выгода? Никто не знает и не должен знать, что его ребенком отдали к португальскому еврею дель-Гуадо и что он им усыновлен и принял его имя. Стало быть, ему, настоящему и действительному виновнику предприятия, ему, издержавшему на воспитание Динах, на путешествие в Венецию и на разные расходы суммы, которая еще не вполне возвратилась в его руки, ему в успехе вашем ровно нечего выиграть, кроме удовольствия видеть вас маркизом и надеяться, что после вас ваше звание и титул перейдут к Леви! Я вижу, Ионафан и Леви поражены моими словами… стало быть, они внутренно соглашаются со мною, видят, что им мало пользы служить подножием вашему возвышению! И если они знают вас так же, как я, синьор, они должны быть убеждены, что от вас им нечего ожидать, потому что вы их обманете непременно! Да! я говорю и подтверждаю, что вы способны на всякий обман и всякую низость, господин Карл Бианкерини, еще не вылупившийся из яйца маркиз Форли…

Командор уже не в состоянии был отвечать: злость и замешательство поразили его, как гром; он задыхался и бросал на девушку дикие взоры разъяренной гиены.

Леви продолжал глядеть попеременно на торжествующую гостью, на крепко призадумавшегося Ионафана и на злобствующего командора.

Но, по мере того, как Джудитта разоблачала перед командором все, что в составленном им плане было выгодно для него одного и невыгодно для самого Ионафана, последний переставал сердиться и внимательно прислушивался к убедительной и неумолимой логике девушки… По мере того как гнев его остывал, расчет и соображение вступали в свои права над его сребролюбивою душою, и он не мог не согласиться с велеречивою адвокаткой в том, что он трудится гораздо более для возвеличения командора, чем для своих собственных выгод. Помолчав немного, он сказал, не обращаясь особенно ни к кому из слушающих, а в виде заключения размышлений:

— В словах Джудитты есть много правды: я нахожу, что ни я, ни Леви не обеспечены простым и пустым обещанием командора — признать Леви наследником своего титула. Я никогда не думал и не располагал дать ему возможность войти одному, через подложную покупку, во владение всего заложенного имущества маркиза. Я хотел, чтоб купчая была совершена на имя нас обоих, не его одного, — и не могу согласиться на такие запутанные и неясные сделки! Надо придумать другой способ удовлетворить всех: иначе я не выпущу из своих рук векселей маркиза и сам приму в свое владение все, что он заложил мне под именем Сан-Квирико.

Командор из багрового сделался зеленым.

Леви слушал и молчал.