— Я бы узнал, — ответил он.

Я рассмеялась и запустила пальцы в свои короткие крашеные волосы, уловив при этом запах дыма.

— Да. Я выгляжу совсем как тогда, когда уезжала.

— Ты выглядишь красиво, — сказал он. — В любом случае я не собираюсь натыкаться на кого-нибудь из наших знакомых. — Он прочистил горло и пристально уставился на дорогу. — Почему ты так на меня смотришь?

Все острые грани моей души замерцали и стали мягкими.

— Ты сказал, что я красивая.

Он усмехнулся и откинулся на спинку сиденья.

— Полагаю, что так.

Я спрятала улыбку в плечо.

* * *

Чейз ехал быстро, просто потому что мог. На шоссе мы никого не встретили. Ни души. Оно было совершенно безлюдно и походило на желоб из мусора и поваленного леса. Изредка попадались окоченевшие сбитые животные, скрючившиеся возле ограждения. Большую часть пути мы оба молчали, поглощенные собственными мыслями: я — своей осторожной надеждой, а он — благоговейным ужасом.

Через три часа, после того как на I-64 мы миновали поворот на Франкфорт, в баке кончилось топливо. Было темно. Мои легкие наполнял прохладный воздух, пахнувший лежалыми листьями. Чейз достал из багажника одну канистру и стал заливать желтую жидкость в машину, в то время как мы с Шоном разминали ноги.

— Значит, вот он дом, — сказал Шон, расправляя плечи.

— Мы уже близко. — Я помедлила. — Странное чувство, когда возвращаешься. Не знаешь, кто тебя ждет.

— Ага, — произнес он со странным, придушенным вздохом. — Иногда лучше не знать.

Я нахмурилась. Шон тряхнул головой.

— Но все же стоит проверить, — добавил он, погодя.

Я мысленно вернулась в палаточный городок и вспомнила, как Шон признался, что жил в подобном месте. Была ли у него где-то семья? Он никогда об этом не говорил. Похоже, не хотел начинать и сейчас.

— Что ты узнал насчет Чикаго? — спросила я. Он благодарно наклонил голову.

— Марко сказал мне, что мы сможем встретиться с сопротивлением на старом аэродроме в разрушенной части города.

Я поежилась. Во время Войны повстанцы первым делом атаковали аэродромы. Я видела в новостях, что от них осталось: здания, которые сравнялись в землей, бури бетонной пыли, но ни одного самолета. Ни одного — с того времени, как полеты были запрещены в начале Войны. Рядом Чейз переступил с ноги на ногу. Для него это были не просто картинки на экране телевизора. Он сам все видел.

— Он говорит, что эта северная шайка — суровые ребята, — продолжил Шон, когда ни я, ни Чейз ничего не сказали. — Что они сумасшедшие. Слишком много времени провели на передовой или что-то вроде того.

— Они помогут? — спросила я в раздумьях.

— Должны. Просто не стоит ожидать теплого приема.

Я нахмурилась, гадая, что это означало, но сообразила, что в нашем деле щедрость, подобная той, которую продемонстрировали Марко и Поло, была редкостью. А ведь они позволили нам украсть свою машину.

Как только бак был снова полон, мы продолжили путь.

* * *

Прожекторы старой баскетбольной арены, которую после Войны превратили в завод Horizons, были первыми признаками дома. Они разрывали ночь холодным желтым светом, скорее предостерегая, нежели приветствуя. Остальная часть города была погружена во мрак, за исключением мерцающей вдалеке больницы — первого места, где я оказалась после зачистки. Я сидела на краю сидения, неосознанно теребя завязанный узлом на шее платок.

Дороги были совершенно пусты, но, когда мы приблизились к мосту Кеннеди, с юга появился еще один патрульный автомобиль, который ехал со скоростью достаточной, чтобы перелететь через реку Огайо.

Мое сердце ушло в пятки.

— Нет, — шептала я. — Не останавливайся, не останавливайся, не останавливайся.

Я вжалась в спинку сидения. Шон сзади не шевелился: он спал.

Патрульный автомобиль промчался мимо, не выказав ни единого намерения остановиться. Чейз громко выдохнул и повел машину дальше.

— Что ж, похоже, теперь мы знаем, чем занимается МН во время комендантского часа, — дрожащим голосом произнесла я. Интересно, этим солдатам просто нравилась быстрая езда или они напились виски вроде того, что мы нашли в грузовике Horizons? Или же это были люди, подобные нам?

Последнюю мысль я нашла успокаивающей.

Когда мы переехали по высокому металлическому мосту через Огайо, часы на приборной панели показывали 2:27 ночи. До окончания комендантского часа оставалось только четыре часа, а затем любой досужий горожанин сможет узнать нас и сообщить об этом. От напряжения мои мышцы сжались. Мы не произносили этого вслух, но будет намного лучше, если мы сможем смотаться отсюда до рассвета.

Автомобиль ехал по растрескавшемуся асфальту, свет фар вырывал из тьмы различные объекты, будто мы были археологами, вскрывшими древнюю гробницу. Посередине пути между моим домом и домом Бет был знак остановки. Мы встречались возле него, перед тем как идти в школу. Когда я еще ходила в школу. Я узнавала деревья кизила, которые уже покрылись розовыми цветочками. Высокую, разросшуюся траву перед каждым домом. Вспоминала, что до Войны люди использовали газонокосилки. Насколько же бесполезными были эти вещи. Того количества топлива хватило бы на час работы генератора.

Вон там я когда-то упала и разбила коленку. На том углу одна девчонка устроила было раздачу лимонада по двадцать пять центов за стакан. А возле той высокой кирпичной стены я стояла в тот момент, когда влюбилась в Чейза. Мне было девять, а он как раз победил в беге Мэтта Эпштейна. Был самым быстрым на свете.

На стольких дверях расклеены распечатки Статута. Как много людей забрали после меня?

Мы оказались на Юинг-авеню — моей улице, — и из моего горла вырвался всхлип.

Я поглядела на крутую насыпь справа, но старый заброшенный дом, где я впервые встретила Чейза, сейчас был скрыт в тенях. Прятался, как дети, которыми мы когда-то были.

Показался мой дом. Небольшой и квадратный, белого цвета. Родной брат соседнего строения, дома Дженнингсов.

— Никаких резких движений, — прошипел Чейз. Из-за подъема дороги впереди показались фары, и мое сердце екнуло. Автомобиль ФБР сбросил скорость возле дома миссис Кроули, которая жила как раз напротив нас.

— Они уже здесь! — Мои легкие сдавило. Я до крови прикусила губу, чтобы не закричать.

— Это просто ночной патруль, — пробормотал Чейз, когда мы проезжали мимо. — Как и мы.

Через тонированные окна внутрь машины заглянуть было невозможно. Сопровождаемый похрапыванием Шона милицейский автомобиль доехал до перекрестка и исчез за поворотом.

Мы подъехали к моему дому. К двери, на которой со времени моего ареста все еще висел проспект Статута, вела знакомая, изогнутая буквой L дорожка. По моей щеке скатилась слеза, и я быстро вытерла ее.

— Гляди, — указала я. На стене моего дома, под окном гостиной, кто-то написал черным спреем: "Единая страна — единая семья".

Итак, здесь все же кто-то был. Кто-то, кто сопротивлялся. Мое сердце пустилось бешеным галопом.

Одной рукой Чейз застегнул воротник, который ослаблял в машине.

— Мы припаркуемся на другой улице и пройдем через задний дворик. Осмотрим твой дом из моего.

Мне нужно было попасть туда как можно скорее, но увиденное повергло меня в оцепенение.

Мы оставили машину в двух кварталах отсюда, в тупике, заваленном мусором, который пропустили городские рабочие, и ветками, наломанными ветром. Я едва узнала это место. Мы с Чейзом играли здесь детьми. В прятки. Это было достаточно близко, чтобы услышать, когда родители позовут на ужин.

Удручающим было то, как все здесь изменилось. Теперь город казался темным и молчаливым. Те, кто еще не уехал, пережидали комендантский час дома. Если кто и увидел через щелку в занавесях наш краденый автомобиль, они боялись.

Чейз заглушил двигатель. Сзади проснулся Шон и огляделся.

"Пора идти", — сказала я себе. Но мои ноги не желали повиноваться.

Шон вышел из машины. Чейз последовал за ним, и я услышала, как они тихо переговаривались. Шон прошел к углу улицы. Он будет наблюдать за всем оттуда.