Учитель математики Петр Карас становится европейской знаменитостью, о его работах пишут солидные математические журналы. После опубликования труда «Несколько новых взглядов на теорию конвергентных и дивергентных постепенностей Бользано-Цауха» он дважды выступал с докладами на конгрессах математиков — в Веймаре и в Лионе. Карлов университет присудил ему звание доцента.

— Так он вовсе не Врхлицкий! Коническое сечение — это тебе не сонет, — говорит о нем тесть, с довольным видом пропуская бороду меж пальцев, — но он прославит семью Костечков! Не зря я выбрал для нашей продукции марку «Экзельсиор» [190].

— Это редкое сочетание, — похваляется пани Костечкова приятельницам, — гений и примерный муж. Наша Эмилька так счастлива. Жаль только, зять больше не пишет стихов. Он ведь у нас еще и поэт, знатоки говорят, что он почти догнал Врхлицкого.

— Петр — паинька, — блаженно мурлычет полнеющая Эмилька, как кошечка прижимаясь к мужу, — с каждым иксом столько хлопот! Но он не отступится, пока не станет надворным советником, ведь правда, Петричек?

Скептически созерцая эту семейную идиллию, дедушка Вацлав только потирает руки. Он безмерно счастлив, обнаружив в Людмиле столь милую его сердцу искорку, темперамент, смелость и веселье — все то, чего ему так недоставало в собственном сыне. Он любил Петра и не сказал ему ни одного обидного слова, но был убежден, что именно Петр явился причиной многих досадных перемен в их жизни. По сути дела, из-за Петра цирк Умберто прекратил свое существование. Будь у Петра другая натура, Елена ездила бы по сей день, да и сам он мог бы еще выступать. Трудно его за это упрекать, но Вашку не собирается на старости лет кривить душой и делать вид, будто его невесть как радуют научные достижения сына. Парень исправно делает свое дело, так оно и должно быть — чем тут восхищаться?!

— Ты идешь своей дорогой, Петрик, — лежа в опустевшей квартире, размышлял вслух Вацлав Карас под гул и грохот поездов на виадуке, — но за тобой есть должок. Я пожертвовал делом своей жизни, делом жизни нескольких десятков семей, чтобы не исковеркать ненароком твою душу. За это я вправе потребовать, чтобы ни ты, ни твоя сладчайшая Эмилька не коверкали душу нашей Люды. Богу было угодно отвратить тебя от свободного искусства, от дела нашей семьи. Ты ушел в город учительствовать и зажил припеваючи, но если господь пожелает вернуть твою дочь свободному искусству, в мир твоей матери, бабушки и прабабушки, то я явлюсь к тебе с векселем, Петрик, и потребую справедливой оплаты.

Так размышлял Вацлав Карас, будучи убежден, что маленькой Лилили обеспечена блистательная карьера, что в девочке есть нечто такое, чего не было в ее отце, и что это «нечто» погибнет, если целиком доверить ее судьбу родителям. И вот дедушка ходит, помалкивает, ни во что не вмешивается, а сам при этом усердно ведет подкоп и накапливает взрывчатку. Лишь иногда вечером, поправляя у себя в квартире ковер и расставляя мебель после учиненного с Людой разгрома, он вдруг прищелкнет пальцами и воскликнет:

— Я вырву от них эту душеньку, вырву, и миру предстанет новая Умбертовна!

В те годы, когда Вацлав Карас доживал шестой десяток, ведя тайную борьбу за внучку, он меняется и как антрепренер. Не придавая уже такого значения виртуозности артиста, он довольствуется меньшим напряжением сил, лишь бы номер был привлекателен и изящен. К делам и людям Вацлав относится теперь без того монашеского аскетизма, какой отличал его в годы сурового мужества, видя в артисте не искусный автомат, но живое существо со всеми присущими ему слабостями. Профессиональных тайн для него не существует. Он знаком со всеми выдающимися артистами Европы, большинство из них работало в его летней студии, все они в той или иной степени — его ученики.

В гардеробные своего театра Вацлав приходит как домой. Здесь он встречается с молодыми гимнастами, отцов и матерей которых он некогда ангажировал. Здесь он застает старых, опытных артистов, которые летом приедут к нему тренировать своих сыновей. Разговорится с незнакомым человеком, и через минуту выясняется, что он знает его дядю, свояченицу или бывшего партнера. Комбинации меняются, но фигуры на европейской шахматной доске искусства остаются прежние и передвигаются, от программы к программе, в самых различных направлениях. Вацлав Карас следит за их передвижением и видит, кто поднимается в зенит своей славы и чья звезда уже на закате. Он замечает паузы, вызванные болезнями и невзгодами, выясняет в гардеробных подробности. Если пострадал приятель, — а кто из ведущих актеров не дружен с ним! — Карас не поленится черкнуть несколько сердечных строк. Артисты страдают от одиночества и за память в трудную минуту признательны до конца своих дней.

Год от года отношения его с бродячей актерской, братией становятся все более близкими. Карас для артистов — не работодатель, а опытный, мудрый и доброжелательный коллега. Они обращаются к нему за помощью, и Вацлав советует, помогает. Теперь они приходят к нему не только по делу, но и с тысячью личных забот, которые всего более сближают человеческие сердца! Родители спрашивают, как быть с детьми, дети — что делать с престарелыми родителями. Стреляные парни в нерешительности приходят за советом — жениться ли им на своих партнершах; трижды объехавшие свет танцовщицы ждут не дождутся, когда попадут в Прагу, чтобы извлечь из чемодана карточку своего суженого и спросить мнения папа Караса.

Волосы бывшего Вашку уже тронуты сединой, но глаза его блестят и сверкают. Взглянет Вацлав на маленькую карточку и сразу видит, что за ней кроется — любовь или деньги, расчет или неопытность. Ни одна гадалка так не разберется, ни одна не даст такого дельного совета. Вашек — человек без предрассудков. Тем, кто победнее, он советует пожениться, если они любят друг друга и хотят работать вместе. Более состоятельным рекомендует поинтересоваться приданым. Красивых женщин, которым удалось подцепить богатого дворянина или финансового магната, Вацлав поздравляет — и особенно горячо в том случае, если они выходят замуж по любви. Обо всем этом не переговоришь в гардеробной, люди поднимаются к нему в канцелярию и выходят оттуда с благодарной улыбкой и счастливыми глазами. А потом со всех концов Европы приходят уведомления о помолвке и приглашения на свадьбу. И Карас по возможности не отказывает никому. У сотен артисток и танцовщиц был он на свадьбе шафером, сотни новорожденных держал над купелью в качестве крестного отца. С годами он настолько сжился с огромной артистической семьей, что стал самым близким ее другом, самым интимным наперсником, самым уважаемым советчиком — папа Карасом.

Делает он все это охотно, потому что любит этих людей. Артисты — народ простой, бесхитростный, порядочный. Существует какая-то закономерность в том, что морально нечистоплотные люди не способны добиться больших успехов даже там, где, казалось бы, требуется голая сила. Постоянная напряженная сосредоточенность, самоотречение морально очищают гимнаста варьете. Правда, есть жанры, куда легче проникает зараза безнравственности. Но это относится не только к варьете или цирку. В свое время микроб проник и на сцены театров и до поры до времени паразитирует там. Сколько порочного появилось на подмостках к концу века, в пору повального увлечения литературой! Но у Караса тонкое чутье, пошлость претит ему и редко когда в программу проникает нечто противоречащее его вкусам.

Всего хуже обстояло дело во время войны: мир сузился, и театрам приходилось изворачиваться. Однажды Карасу в последнюю минуту отказала большая балетная труппа. Заменить ее было нечем — театры испытывали затруднение с репертуаром. Но одно агентство усиленно рекламировало «Живые картинки», якобы пользующиеся необычайным успехом. Карас долго колебался, однако, не найдя иного выхода, поборол отвращение и телеграфировал агентству о своем согласии. И вот появились шесть вызывающего вида особ во главе с пожилым развязным господином, одетым с нарочитой элегантностью. Карас взглянул на него, и моторчик памяти, стремительно заработав, мгновенно перенес его на полвека назад. Этот человек был цветным, кожа на его лице посерела, глазные впадины почернели, взгляд потух. Над верхней губой торчали нафабренные усики, во рту поблескивали золотые зубы.