Махмуд обнял Лейлу, еще раз поцеловал и быстро стал спускаться вниз.
— До свидания, Махмуд! До встречи! — крикнул из-за спины Лейлы Ассам.
Махмуд, не оглядываясь, помахал им на прощанье рукой.
Переступив порог, Лейла взялась за ручку двери и повернулась лицом к Ассаму с твердым намерением не пускать его.
— Я хочу поговорить с тетей, — неуверенно сказал он. Лейла отрицательно покачала головой.
— Не надо, Ассам. Лучше потом… Потом. Иди домой, к маме.
Она закрыла дверь. Но шагов не было слышно. Очевидно, Ассам не ушел.
Затаив дыхание, Лейла прислушалась. Ассам медленно, словно нехотя, поднимался по лестнице. Ступенька за ступенькой… Шаг за шагом… Все дальше и дальше. И пусть!.. Пусть уходит. Она не хочет его видеть. Обманщик! Предатель!..
Из гостиной доносился тихий плач матери, жалобные стоны и всхлипы. Казалось, от них некуда деться. Они разрывали душу… Сверлили мозг…
Глава 7
Лейла теперь не проходила мимо двери, не заглянув в почтовый ящик. Она открывала его по нескольку раз в день. Казалось, с этим деревянным ящиком была связана вся ее жизнь. Махмуд писал два-три раза в неделю. Письма наполняли ее гордостью за брата.
«В Каире я считал, что живу. Но теперь, после всего пережитого, я понял, что глубоко ошибался. Нет, то была не жизнь, а жалкое прозябание. Ты спрашиваешь, бывает ли мне страшно, — писал брат. — Конечно, бывает. Особенно было страшно на первых порах. Но ведь именно победа над этим подленьким чувством и приносит человеку настоящее удовлетворение.
В бою этот страх словно сковывает ноги, и в то же время какая-то неведомая сила толкает тебя вперед, и ты идешь, побеждая страх, и делаешь то, что от тебя требуют, то, что делают остальные. Так постепенно, одерживая одну победу за другой, ты освобождаешься от эгоизма, который у нас в крови, и начинаешь сознавать, что живешь в обществе, что ты его частица и твоя жизнь имеет значение, лишь пока она связана с обществом. А если она вдруг и оборвется, то от этого земля не перестанет вращаться. Все будет идти своим чередом, и дело, за которое ты отдал жизнь, продолжат другие, такие же, как ты, маленькие частицы общества. Как видишь, избавляясь от страха, человек одновременно избавляется от своего ничтожного и никому не нужного «я».
Ассам и Лейла ждали Самиру-ханым и Джамилю в вестибюле магазина «Шекурил», в проходе между дверью и лифтом. Дверь магазина почти не закрывалась. Люди входили и выходили, но Ассам и Лейла не замечали их.
— Лейла, я сойду с ума! Ну почему ты отворачиваешься? Не хочешь меня понять? — негромко говорил Ассам.
Лейла не отвечала.
— Значит, ты меня больше не любишь? — еще настойчивее спросил Ассам.
Дверь отворилась, пропустив пожилую женщину с накрашенными губами. При свете неоновых ламп лицо ее казалось мертвенно-бледным. Лейла проводила женщину взглядом и едва слышно прошептала:
— По-моему, ты и сам знаешь, Ассам.
— Но ответь, какая причина? Неужели ты сердишься, что я не поехал с Махмудом?
— Почему я должна сердиться? — пожала плечами Лейла. — Махмуд поехал, потому что у него хватило мужества. Ты сам волен решать за себя…
— В таком случае скажи, что с тобой? Ты так изменилась…
Позади хлопнула дверь лифта.
— Со мной ничего… Я такая же, как и была, — ответила Лейла, обождав, пока схлынет очередная волна людей.
— Раньше ты была не такой…
— Ты хочешь, чтобы я пела и плясала, когда мой брат рискует жизнью? — резко перебила его Лейла.
— Нет, ты не любишь меня. Совсем не любишь, — вздохнул Ассам.
Лейла хотела сказать еще что-то, но в это время лифт выбросил новую толпу покупателей, которая чуть было не сбила с ног Ассама. На какое-то мгновение Лейла потеряла его из виду.
— Это жульничество, — услышала она позади себя недовольный мужской голос. — Разве это английский материал? Это же подделка!..
Кто-то дотронулся до плеча Лейлы. Это была тетушка.
Пока Самира-ханым и Джамиля заканчивали покупки, Ассам не сводил глаз с Лейлы. Под его пристальным взглядом девушка не находила себе места. Что с ним? Ведь они здесь не одни. Куда девалась его прежняя осторожность и предусмотрительность?
Выйдя из магазина, они взяли такси. Самира-ханым и Джамиля разместились на заднем сиденье, сложив на него все пакеты и свертки. Лейла и Ассам сели рядом с шофером.
Всю дорогу Лейла чувствовала на своей щеке горячее дыхание Ассама. Прижавшись к ней, он поймал ее руку, но она быстро отдернула ее. Ассам достал из кармана записную книжку, написал на листке несколько слов и сунул его в карман Лейлы.
Лейла едва дождалась, когда, наконец, наспех попрощавшись с тетушкой и Джамилей, она осталась одна; она развернула записку.
«Прошу, умоляю, любимая, не уходи! — писал Ассам. — Не покидай меня…»
Лейла ощутила внезапный прилив нежности и жалости к этому сильному и, как ей показалось, беспомощному человеку.
Она быстро поднялась наверх.
— А, это ты, Лейла? — встретила ее на пороге Джамиля. — Вот хорошо, что ты пришла! Как раз надо с тобой посоветоваться!
Они прошли в спальню. Самира-ханым сидела на кровати перед развернутым отрезом материи, переливавшейся на свету чуть ли не всеми цветами радуги.
— Я говорю маме, что для дорожного платья больше всего подходит гипюр красного цвета, как ты считаешь, Лейла? — обратилась к подруге Джамиля.
— Ничего подобного, — возразила Самира-ханым. — Красный гипюр сюда совсем не подходит. Для легкого дорожного платья лучше всего шифон.
— Шифон?
— Да, именно шифон, и фисташкового цвета.
— Ты просто умница, мама! — неожиданно согласилась Джамиля, целуя мать в лоб. — Замечательно! Это будет божественное платье!
Лицо Джамили вдруг опять сделалось озабоченным.
— Я согласна, мама, но только с условием, что это платье не для помолвки.
— Почему, душа моя? Ведь это прелестно. Ты же сама согласилась, что из шифона выйдет божественное платье.
— Нет, ни в коем случае! — капризно произнесла Джамиля, передернув плечами. — На помолвку я обязательно хочу надеть красное гипюровое платье.
— Ну, хорошо, милая. Я отдам тебе и красный гипюр, только не на помолвку.
— Не будем говорить об этом, мама. Я могу вообще не выходить замуж. Никогда! — со слезами на глазах выкрикнула Джамиля и бросилась к двери.
Самира-ханым догнала ее и, обняв, стала ласково успокаивать:
— Что ты, доченька! Успокойся! Ты злишься на самое себя. Пусть будет по-твоему. Я согласна на все.
И уже совсем другим голосом Самира-ханым сказала:
— После помолвки потребуется очень много платьев. В оперу — одно, на коктейль — другое, на морскую прогулку — третье. Успевай только менять.
Джамиля счастливо улыбалась.
— Сколько ни потребовалось бы, мамочка, а то серое платье я не надену, у него какой-то мертвый цвет.
— Наоборот, Джамиля, — вставила наконец слово Лейла. — Это платье тебе очень к лицу. И цвет такой спокойный, благородный.
— И, кроме того, серый тон подчеркивает фигуру женщины. Поэтому, хотя цвет и спокойный, женщина в таком платье всегда волнует мужчин.
— О, ты, мама, знаешь все! — заговорщицки подмигнула ей Джамиля.
Самира-ханым рассмеялась и поцеловала дочь.
— Да! — воскликнула она. — Нам может помочь Ассам. У него тонкий вкус, и он прекрасно разбирается в модах. Пойди, Джамиля, позови его. Впрочем, пусть лучше за ним сходит Лейла, а ты поможешь найти мне журналы… Приведи его сюда, Лейла. Он у себя в кабинете.
Ассам сидел за столом, обхватив голову руками. Лейла подкралась на цыпочках и тихонько коснулась его плеча. Ассам не пошевельнулся.
— Ассам, — прошептала Лейла, нагнувшись к нему.
Ассам поднял голову и, прежде чем Лейла успела что-либо сообразить, больно схватил ее за руки выше локтей. Лейла пыталась вырваться. Ей стало страшно. Ассам был неузнаваем: в лице его появилось что-то хищное, глаза стали маслеными, уголки рта опустились, подбородок заострился. Почувствовав сопротивление, Ассам одним рывком привлек ее к себе и пересохшими губами стал целовать лицо.