Лейла откинула голову назад и, собрав все силы, вырвалась из цепких рук.

— Ассам! — задыхаясь, крикнула она.

Но он, словно не слыша, шагнул к ней и схватил за плечи.

— Ассам, пусти! Ты делаешь мне больно. Слышишь? Мне больно!

Будто оглохнув, Ассам продолжал заламывать ей руки. Дрожа всем телом, Лейла бормотала непослушными губами:

— Ассам… Ассам… Я буду кричать!..

Не обращая внимания, он целовал ее щеки, глаза, губы. Потом оттолкнул и, обхватив руками голову, неожиданно разрыдался.

Лейла будто окаменела, не в силах двинуться с места. Тело казалось чужим, в висках стучало. Ей было стыдно и неловко, будто заглянула в затаенный угол, куда вход был запрещен… Лейла робко дотронулась до Ассама. Он вздрогнул и, не поднимая головы, глухо произнес:

— Ты, наверно, презираешь меня?

— Ну зачем так, Ассам? — прошептала Лейла. — Прошу тебя, не надо…

Справившись наконец с собой, Ассам снял ее руку с плеча и, посмотрев на Лейлу с нескрываемой ненавистью, произнес вдруг совершенно спокойным голосом:

— Уходи… Слышишь, уходи. Я не хочу тебя больше видеть. Не хочу видеть… вообще…

Лейла закусила губу и, ничего не сказав, вышла.

Лейла сидела на тахте и вязала жакет. Отца, как обычно, дома не было, мать ушла к тетушке.

— Госпожа, пришел Ассам, — сообщила служанка, входя в комнату.

Спицы остановились в руках Лейлы. Она встала и подошла к окну.

— Передай ему, что мамы нет дома.

— Я ему сказала. Но он говорит, что хочет видеть вас.

— Скажи, Фатима, что я еще не проснулась.

— Я тебя избавлю от этого, Фатима, — улыбаясь, произнес Ассам, входя в комнату. И, прежде чем девушка успела опомниться, как бы шутя вытолкал ее за дверь.

Лейла не повернула головы. Наступило неловкое молчание.

— Что тебе нужно, Ассам? — холодно спросила наконец она, по-прежнему глядя в окно.

— Я… — Ассам запнулся. — Я очень сожалею о случившемся, Лейла.

Она обернулась и внимательно посмотрела на него. Ассам был бледен. Под глазами чернели круги, лицо заметно осунулось, будто после продолжительной болезни.

— О чем ты говоришь, Ассам? — как можно спокойней произнесла Лейла. — Я давно забыла. И считаю, что все кончено.

— Что именно? — настороженно спросил Ассам.

Лейла села на тахту и, ничего не ответив, начала вязать. Она не спеша захватывала спицей нитку, продевала ее в петлю, накидывала, потом повторяла все сначала.

— Ты что имеешь в виду, Лейла? — мягко повторил Ассам.

Лейла сильно потянула крючок, нитка оборвалась.

— Я имею в виду наши отношения, — ответила Лейла, с досадой отбрасывая клубок в сторону. — Считаю, что между нами все кончено.

Ассам взял обеими руками клубок и положил его на тахту.

— Я так и знал. Ты не можешь простить мне, что я не поехал вместе с Махмудом.

Чтобы связать нитку, Лейла стала медленно распускать петли одну за другой, забыв даже, для чего она это делает. Затем, спохватившись, отложила вязанье в сторону и сказала:

— По-моему, ты сам этого хотел!

Ассам молчал.

— Что ж, выходит, тебе нечего сказать? — спросила Лейла.

Лицо его еще более побледнело.

— О, если бы ты знала, как я тебя люблю! Понимаешь, люблю! — повторил он, переходя на шепот.

На глаза Лейлы навернулись слезы. Глядя куда-то в пространство, она медленно произнесла:

— Нет, ты не любишь меня. Если бы любил, то так не поступал бы.

Она порывисто встала, и клубок, лежавший на ее коленях, покатился по полу.

— Скажи, почему? Почему ты тогда со мной так поступил?

— Потому, что я люблю тебя…

Лейла недоверчиво покачала головой.

— Знаешь, Ассам, что я в тот момент чувствовала? Мне казалось, что ты хочешь меня избить.

Лейла прижалась лбом с оконному стеклу.

— Нет, Ассам, это не любовь. Это все что угодно, только не любовь…

Ассам отвел взгляд в сторону:

— Ты еще не выросла, и потому тебе многое кажется странным…

— По-моему, я уже не маленькая и все прекрасно понимаю. По крайней мере я знаю, что любовь такой не бывает, — сказала Лейла.

Ассам поднял на нее глаза:

— Что ты, крошка, понимаешь? Ты думаешь, любовь — это то, о чем пишут в романах? А как, по-твоему, называется то состояние, когда человек не может спать, не может работать, не может дышать? Понятно ли оно тебе? Понятны ли тебе муки человека, который живет рядом с любимой и лишен возможности ее видеть, ощущать, целовать?..

Помолчав немного, он вполголоса продолжал:

— Тебе, Лейла, понятны чувства человека, который роет в пустыне колодец в надежде утолить жажду? Он ногтями и зубами вгрызается в землю и все время успокаивает себя: «Ничего, еще немного — и появится». Горсть за горстью выбрасывает он землю. Яма становится все глубже. Но воды нет и нет. Ты понимаешь, нет воды! Нет!..

Он с силой ударил по ручке кресла и, вскочив, прошелся по комнате.

— Ты можешь понять чувства этого человека?

— Ассам, помнишь, ты как-то меня поцеловал? — тихо спросила она. — Скажи, почему тогда я не боялась тебя?

— Наверно, потому, что тогда ты меня любила, а теперь не любишь!

— Глупости! — Она сделала отталкивающий жест, как бы отметая его довод. — Мои чувства к тебе не изменились… Хочешь, Ассам, я сама отвечу тебе на этот вопрос?

Ассам опять сел в кресло и плотно сжал губы.

— Тогда все это было естественно, — продолжала Лейла. — Мне приятно было ощущать прикосновение твоих рук, видеть твои глаза, лицо, следить за каждым твоим движением, ибо все это было красиво, чисто, гармонично… Возможно, это и было то, что называют любовью… А теперь ты целуешь меня с каким-то ожесточением, набрасываешься, как зверь на добычу… Ответь, почему? Почему?..

Ассам закрыл лицо руками.

— Ну скажи, почему ты стал так относиться ко мне? — прерывающимся голосом опять спросила Лейла и, опустившись на тахту, уже немного тише несколько раз повторила:

— Почему? Почему?

Ассам подошел и осторожно коснулся ее плеча.

— Это все, наверно, потому, Лейла, что я потерял уверенность, — прошептал он. — После отъезда Махмуда я испытываю постоянный страх, что лишусь тебя. Особенно после того случая, когда ты захлопнула перед моим носом дверь. Этот страх словно затуманивает мне голову, и я сам подчас не сознаю, что делаю…

Лейла отвернулась.

— Поверь, ближе тебя у меня нет никого на свете. Ты не можешь себе представить, как я все это время мучился… С того самого дня, когда нам стало ясно, что мы любим друг друга, меня постоянно мучат угрызения совести. Я сознавал свою вину перед людьми и тем не менее поступал неправильно. Ах, как я теперь раскаиваюсь!

Только сейчас Лейла вдруг поняла, почему Ассам краснел при виде ее родителей и Махмуда. Он чувствовал себя преступником, покушающимся на чужое добро. Он стыдился своего чувства. Выходит — то, что вселяло в нее гордость, веру и безумное желание жить, лишь страшило и угнетало его…

Лейла нахмурилась и сухо спросила:

— Если ты сознавал свою вину, почему же не поехал на Суэцкий канал? Почему, Ассам, ты не решился на это?

Ассам не ожидал такого вопроса. Он быстро снял руку с ее плеча и с раздражением в голосе ответил:

— В этом я не чувствую какой-либо вины. Ты сама знаешь, какие причины помешали мне это сделать.

— Но у Махмуда были такие же причины, и все же он поехал, — заметила Лейла.

— Это ты хотела мне сказать сегодня утром?

— Ассам, я…

— Скажи прямо, что ты меня не любишь, ибо я не такой герой, как твой брат, — перебил ее Ассам.

— Этого я вовсе не хочу сказать.

— Кто ты, собственно говоря, такая? — все более возбуждаясь, продолжал Ассам, — Какое имеешь право упрекать меня, показывать свое презрение? Что я, твой раб? Или раб твоего брата? Нет, я человек свободный и сам волен распоряжаться своей судьбой. Да, я люблю тебя, но это еще не дает тебе права упрекать меня. Я хочу, чтобы ты это в конце концов поняла!.. — Ассам перевел дыхание, словно перед решающим прыжком, и одним духом выпалил: